Асканио - Александр Дюма

Красавица герцогиня была, как мы говорили, окружена настоящим придворным штатом. По правую ее руку сидел герцог де Медина-Сидониа, посол Карла V, по левую руку — господин де Монбрион, воспитатель Карла Орлеанского, второго сына короля. Остальные вельможи разместились полукругом у ее ног.

Тут были не только виднейшие в королевстве сановники, полководцы, государственные деятели, должностные лица, художники, но и вожди протестантской партии, которой госпожа д'Этамп втайне покровительствовала; все эти вельможи, обласканные при дворе, стали придворными фаворитки.

Зрелище было великолепное и на первых порах просто ослепляло. Беседу оживляли насмешки над фавориткой дофина — Дианой де Пуатье, с которой госпожа д'Этамп враждовала. Анна почти не участвовала в этой словесной войне, где все изощрялись в остроумии, и лишь иногда, будто невзначай, роняла такие замечания: «Полно, полно, господа, перестаньте злословить о Диане, не то, смотрите, Эндимион87 разгневается». Или же: «Бедненькая госпожа Диана вышла замуж в тот день, когда я родилась».

Не считая этих выпадов, придававших остроту беседе, госпожа д'Этамп вела разговор лишь с двумя своими соседями; говорила она вполголоса, но очень оживленно и вдобавок довольно громко, поэтому Асканио, оробевший, растерявшийся в обществе сановных лиц, мог ее слышать.

— Да, господин Монбрион, — доверительно говорила прекрасная герцогиня соседу слева, — надобно постараться, чтобы ваш воспитанник стал блистательным монархом. Видите ли, он и есть наш будущий король. У меня честолюбивые мечты о будущем милого мальчика, и я уже теперь подготовляю для него королевство в королевстве на тот случай, если господь бог отнимет у нас его отца. Допустим, Генрих Второй — а говоря между нами, он полное ничтожество — взойдет на престол Франции. Пусть так! Нашим королем будет французский король, хоть мы предоставим его старшему брату Диану и Париж. Но мы унесем вместе с нашим Карлом дух Парижа. Двор будет там, где буду я, господин Монбрион. Я перемещу солнце, вокруг нас соберутся такие великие художники, как Приматиччо, такие очаровательные поэты, как Клеман Маро… Вот он молча забился в уголок; поэт взволнован, а это явное доказательство, что ему хочется прочесть нам свои стихи. Все эти люди в глубине души скорее тщеславны, нежели корыстны, и скорее жаждут славы, чем денег, и преданны они будут не тому, кто осыплет их щедротами, а кто без устали станет восхвалять их. Тот же, кому они будут преданны, прославится, ибо они озарят своим блеском город, приютивший их славу. Дофин любит одни лишь турниры… Ну что ж, оставим ему копья и шпаги, а сами возьмемся за перья и кисти. О, не надо тревожиться, господин Монбрион, вовек не допущу, чтобы первенствовала Диана — быть может, будущая королева! Пусть терпеливо ждет: а вдруг время и случай принесут ей владычество? Я же дважды облекусь королевской властью… Кстати, что вы скажете о Миланском герцогстве? Вы были бы там неподалеку от своих женевских друзей — ведь я знаю, вам не чуждо новое учение в Германии. Тсс… мы еще вернемся к этому разговору, и я кое-что расскажу вам. Вы будете поражены — что делать! Почему госпожа Диана стала покровительствовать католикам? Она покровительствует, я противоборствую — вот и все!

С этими словами госпожа д'Этамп сделала повелительный жест и, бросив многозначительный взгляд, оборвала свои тайные признания, ошеломившие наставника Карла Орлеанского. Он хотел было ответить, но герцогиня уже повернулась к герцогу де Медина-Сидониа.

Мы уже сказали, что Асканио все слышал.

— Ну что же, господин посол, — проговорила госпожа д'Этамп, — решился ли наконец император пройти через Францию? По правде говоря, иначе ему не выйти из трудного положения — ведь всегда следует искать брода помельче. Его кузен, Генрих Восьмой, без угрызений совести захватит его; если же он ускользнет от англичан, то попадет в руки к туркам; на суше его задержат протестантские государи. Ничего не поделаешь. Надобно проходить через Францию или же многим пожертвовать, отказавшись подавить восстание жителей Гента, его любезных земляков. Ведь великий император Карл — гентский гражданин,88 и это бросилось в глаза, когда он без должного почтения отнесся к его величеству. Император действует ныне так неуверенно и осмотрительно из-за этих воспоминаний, господин де Медина. О, мы его хорошо понимаем! Он опасается, как бы король Франции не отомстил за испанского пленника и как бы парижскому пленнику не пришлось уплатить часть выкупа, оставшегося за узником Эскуриала.89 О господи, пусть он успокоится! Даже если Карл Пятый не постигает нашей рыцарской честности, он, надеюсь, по крайней мере, слышал о ней.

— Разумеется, сударыня, — ответил посол. — Нам известна честность Франциска Первого, когда он бывает предоставлен сам себе. Однако мы опасаемся…

Герцог примолк.

— Вы опасаетесь советчиков, не правда ли? — подхватила герцогиня. — Вот оно что! Да-да, я знаю, что совет хорошенькой женщины, совет, данный остроумно и весело, не может не повлиять на мнение короля. Ваше дело подумать об этом, господин посол, и принять меры предосторожности. Кроме того, у вас, должно быть, неограниченные полномочия, а если нет неограниченных полномочий — чистый лист, на котором поместится очень и очень многое. Мы-то знаем, как это делается. Мы изучали дипломатию, и я даже просила короля назначить меня послом. По-моему, у меня есть явная склонность к дипломатии. Я отлично понимаю, как тяжело будет Карлу Пятому отдать часть империи ради освобождения своей особы или ради своей неприкосновенности. С другой стороны, одно из лучших украшений его короны — Фландрия, наследие бабки по материнской линии, Марии Бургундской, и трудно отказаться одним росчерком пера от достояния предков, в особенности если это достояние может превратиться из великого герцогства в небольшую монархию. Но, боже мой, зачем я говорю все это! Ведь политика мне так противна! Говорят, от нее дурнеют. Речь идет о женщинах, конечно. Правда, время от времени я без всякой цели роняю два-три слова о государственных делах, но, если его величество настаивает, хочет проникнуть поглубже в мою мысль, я умоляю уволить меня от скучных разговоров, а иной раз даже убегаю, оставляя его в раздумье. Вы такой искусный дипломат, так хорошо знаете людей и скажете, пожалуй, что слова, брошенные на ветер, дают ростки в умах людей, похожих на короля, что ветер не унесет эти слова, вопреки ожиданию, и они почти всегда оказывают большее влияние, чем длинные разглагольствования, которые никто и не слушает. Может быть, это и так, господин де Медина, может быть, — ведь я всего лишь слабая женщина, обожаю наряды, безделушки, и вы в тысячу раз лучше меня разбираетесь в важных вопросах; но порой и лев прибегает к помощи муравья, а лодка спасает экипаж тонущего корабля. Ведь мы с вами созданы, чтобы понимать друг друга, герцог, и речь идет лишь о том, как добиться этого понимания.