Мне всегда везет! Мемуары счастливой женщины - Галина Артемьева

Ленин казался мумией, усохшей и безопасной. Сталин выглядел вполне живым, уснувшим, но готовым открыть глаза в любой момент, когда ему надоест тут лежать на глазах всяких зевак.

Я пожалела и того, и другого, думая о том, что вот так лежать перед всеми — как-то обидно, что ли. Мало ли — может, на их смерть приходит полюбоваться враг. А они лежат и двинуться не могут…

Мы вышли из склепа на свет божий. Вспомнили о нашем счастье — галстуках. Оглянулись еще раз на Мавзолей. Черными мраморными буквами на коричнево-красном камне было выведено: ЛЕНИН — СТАЛИН.

Потом нас повели к могилам у Кремлевской стены, где хоронили всяких борцов за дело революции.

Потом была весна, яркое солнце. Мы шли в пальто нараспашку, чтобы прохожим были видны наши галстуки… Праздник!

Дома я все рассказала — и про фартук, и про пятерки Ильича, и про Мавзолей.

— Лежит, — сказала Стелла. — Так и лежит. И все эти разоблачения — пустой звук. Как лежал, так и лежит.

Я поняла, что это о Сталине.

Ему оставалось лежать в Мавзолее недолго, всего полгода. 31 октября 1961 года, ночью, тело его извлекли из общей с Лениным, двуспальной усыпальницы и захоронили рядом. Сделано это было с опаской, тайно, объявлено народу как о свершившемся факте. На Мавзолее осталось лишь одно слово: ЛЕНИН.

Кто-то говорил:

— Давно пора.

А кто-то не скрывал слез.

Берлинская стена

Но еще до выноса тела Сталина из Мавзолея произошло одно удивительное событие, которое тоже широко все обсуждали.

В августе 1961 года в произошло беспримерное историческое действо: в фантастически короткие сроки была воздвигнута Берлинская стена. Если очень коротко, то суть заключалась в том, что после войны Германия потеряла государственную целостность. На тех территориях, которые после войны были заняты союзниками (США, Англия, Франция), существовала Федеративная республика Германия (ФРГ). А территория, на которой находились наши войска, провозгласила себя другим немецким государством: Германской демократической республикой (ГДР). Строилась ГДР по образу и подобию СССР. Надо сказать, что западные страны отказывались признавать ГДР. Они требовали, чтобы Советский Союз согласился на проведение общенемецкого референдума, по результатам которого и выяснится, чего же хотят сами немцы. СССР от референдума отказывался категорически. Однако ГДР существовала. Но это еще что! Существовал очень странный город Берлин, поделенный на зоны. Одна зона — советская — считалась столицей ГДР, а вот зона, контролируемая союзниками, имела особый статус. Это не была ФРГ. Но и социализм в Западном Берлине не строили. Это был вольный город. Надо еще добавить, что Западный Берлин от бомбежек хоть и пострадал, но гораздо меньше, чем Восточный. Ведь бомбили особенно массированно центр (Митте), район Рейхстага, Бранденбургских ворот. В Восточном Берлине некоторые улицы практически стерли с лица земли, а в Западном очень много оставалось из прежней, уютной, зеленой, обстоятельной и надежной немецкой жизни. И вот до августа 1961 года жители Берлина практически свободно перемещались из Западной части в Восточную (и наоборот). Многие очень быстро поняли выгоды такой жизни. Например, учились в ГДР (это было бесплатно), а работали в Западном Берлине (там зарплаты были гораздо выше).

Через Западный Берлин шел огромный отток жителей ГДР, не желавших строить коммунизм всю оставшуюся жизнь, а хотевших просто и спокойно прожить в той части страны, где такая возможность предоставлялась (то есть — в ФРГ).

Вот и решено было построить между Западом и Востоком непроходимую стену. Нагнали войска (и наши, и ГДРовские) и в считаные дни соорудили заграждение — не только в самом Берлине, но и в окрестностях, на протяжении ста пятидесяти км! Сначала натянули колючую проволоку. Потом установили глухие бетонные стены с колючей проволокой и током поверху.

Весь мир ахнул.

У нас дома это воспринято было совершенно спокойно. Война-то всего 16 лет как закончилась. Раны еще и не затянулись. Не было ни одной семьи, где бы война прошла стороной. Немцев не любили, им не сочувствовали.

— Ну, и правильно.

— Так им и надо.

— Что хотели, то и имеют.

Вот в основном такие были мнения.

Все только удивлялись, как быстро удалось эту стену возвести — в живом городе… И еще говорили, что родственникам теперь будет туго… Допустим, кто-то живет на западе, а кто-то остался на востоке. Им — как?

Не могу сказать о себе, что я кому-то сочувствовала. Но факт возведения стены меня, конечно, интересовал. Я себя спрашивала, хороший ли это выход? Решаются ли так проблемы? Ответов у меня не было.

Дальше было вот что.

Мы в пятом классе наконец-то стали изучать иностранный язык. Нашему классу выпало изучать немецкий. В параллельном классе учили английский. Немецкий учить хотели далеко не все. Некоторые мальчишки злились на немецкий язык из-за фашистов и войны. А некоторые считали, что английский становится языком международного общения, его-то и надо изучать. Из-за этого кое-кто перевелся в параллельный класс. Но очень мало — один или два человека. Остальные не захотели разлучаться, привыкли мы друг к другу.

Немецкий поначалу показался мне очень легким. Я же уже знала латинский алфавит благодаря испанскому языку и, кроме того, по своей обычной привычке за лето почитала некоторые учебники для пятого класса. Главный интерес для меня представляла «История античного мира» Коровкина и учебник немецкого языка. Летом знания сами запрыгивают в голову — это же не из-под палки, а для себя. Вот я и выучила по своему, уже сложившемуся методу большую часть слов, которые нам еще предстояло выучить в классе. Тексты читала легко. Грамматику отложила на потом, на школьное время.

К ноябрю я уже вполне могла вести несложную беседу на немецком, а именно: рассказать, что зовут меня Галя, что я живу в Москве, учусь в пятом классе, что я люблю читать книги, прыгать, бегать, танцевать, петь. Могла я даже доложить о достопримечательностях столицы, о главной улице, о Третьяковской галерее… Ну, и еще кое-что по мелочи… И вот как раз во время осенних школьных каникул Танюся предложила мне поехать на экскурсию по Москве с немецкими слушателями из Академии Фрунзе.

— Там будет один офицер, к нему приехала жена с дочкой. Дочка — твоя ровесница. По-русски не говорит. Зато ты уже говоришь по-немецки. Попрактикуешься.

В назначенное время я стояла у академии в ожидании экскурсионного автобуса. Танюся усадила меня, познакомила с офицером-немцем, говорившим по-русски, с его женой и дочкой по имени Сабина. Девочка была ниже меня (я очень вытянулась за лето), казалась младше. Ее аккуратная и нездешняя одежда ничем особенным не отличалась, но все же видно было, что она иностранка. Ей все было непривычно, она как-то пугливо жалась к матери, та обнимала ее за плечи…