Дельфин в стеарине - Николай Романецкий

– Привет, лоханка!

– Привет, кусок!

А потом я поцеловал ей руку, и она на несколько секунд потеряла дар речи.

– Блин! – сказала она потом и облизала губы. – Как это в кайф, без балды! Наши куски так не умеют.

– Не волнуйся, – сказал я. – Они быстро научатся.

Мы прошерстили меню и сделали заказ. На этот раз преобладал вовсе не географический принцип выбора блюд, поэтому на столе должны были появиться расстегаи и солянка, бифштекс и салат из свежих овощей под названием "Вечерний". Что именно было в нем вечерним, не знаю, но подозреваю, что восемью часами ранее он числился в меню как "Полуденный".

– А конина? – напомнила Марьяна.

– Фи, мадемуазель! – сказал я. – Солянка и коньяк плохо совмещаются. Лучше возьмем граммов по сто "Смирновской".

Я сделал официанту знак, и вскоре на столе появился запотевший графинчик с водкой.

– Вообще-то принято начинать с салата, – сказал я потом. – Но мы приступим к делу с солянки. Закусывать "Смирновскую" салатом – все равно что прыгать на горных лыжах с тротуарного поребрика.

Понятливый официант принес солянку, поставив передо мной и Марьяной по приличных размеров горшку. Я разлил водку, поднял рюмку:

– Ну за межполовое взаимопонимание!

Марьяна фыркнула и едва не расплескала содержимое своей рюмки.

– Ага, – сказала она. – За перепихнин!

Я вдруг понял, что она изо всех сил старается шокировать меня, и во мне немедленно проснулся Арчи Гудвин.

А Марьяна смело опрокинула содержимое рюмки в рот, зажмурилась, некоторое время посидела так, потом вздернула плечи и проглотила.

– Ха!

– Браво! – Я поаплодировал, и мы взялись за ложки.

– Ньюсы выкладываю сразу, – сказала Марьяна. – А то когда кучерявая рот откроет, не побазаришь.

– Ум-гум, – согласился я, поощряя ее к началу.

Она зацепила ложкой оливку, положила в рот, проглотила и выпалила:

– Квакают, будто Полина Шантолосова обзавелась новым кексом… новым любовником.

– Да? И кто же он?

– Ты!

Я чуть ложку не проглотил:

– И откуда же такие кваки?

Марьяна пронзила меня испепеляющим взглядом:

– А это факт?

– Нет. Она – работодатель, я – наемный работник. Вот это факт и факт непреложный. Так откуда же новости? Какая птичка на хвостике приволокла?

Марьяна уткнулась носом в горшок с солянкой и некоторое время изучала его содержимое.

Сегодня она сменила шорты на мини-юбку травяного цвета, а голубой топик – на канареечную футболку с рукавами до локтей, туго обтягивающую грудь, так что бугорки сосков темными остриями нацеливались на меня, и эта картина не могла не возбуждать. В общем, красивая девица была Марьяна, а я – не монах, даже когда ощущаю себя Вадимом Ладонщиковым, а уж Арчи-то Гудвин просто не мог не бросать взгляды на эти острия.

Разумеется, Марьяна поймала мой взгляд, осмотрела собственную грудь и явно осталась довольна увиденным.

– Ладно, – сказала она. – У меня есть знакомый кусок, который вколотил себе в башню, что я должна крутить с ним. Он тоже в "Бешанзере" вкалывает, смолим иногда вместе… Так вот он откуда-то узнал, что у нас с тобой стрелки, и наехал на меня сегодня. Настоящую разборку склеил, разве что банок не навешал. – Она сдвинула кверху левый рукав футболки, и я увидел на гладкой загорелой коже чернеющее пятно, явно оставленное чьим-то большим пальцем.

Видать, паренек тряс ее за плечи…

– А откуда он узнал?

– Да без понятия! Секу, наверное, устроил в прошлый раз. Или подслушал, как я с тобой по фону трепалась. Короче, не в теме я. Сам у него спрашивай! – Она схватила графин, плеснула себе в рюмку и единым махом выглотала. Потом снова вперила в меня сверкающие глаза. – Он меня приревновал и сказал, чтобы я гитарой к тебе не прислонялась, потому что у тебя с Полиной стрелочки бывают.

Я не сразу, но сообразил, что она обозначила словом "гитара", и меня бросило в жар. Или у них такая откровенность принята?..

– А это он откуда узнал? Он и за Полиной следит? Или мне на хвост кого-то посадил?

Глаза Марьяны по-прежнему сверкали.

Не знаю, что там за ревность у ее паренька, но на меня сейчас смотрели самые настоящие "очи ревнующей женщины". Или как там поется, у "Марсианок"?

– Нет. Он сказал, что подслушал, как его давило… как его начальник с Полиной базары водил. И тот Полине сказал, что все знает про вас.

– Подожди-ка! – Я отложил ложку, потому что ушки мои устремились на макушку. – Еще раз! Кто сказал и кто все знает?

– Начальник моего куска…

– Как его зовут? Я имею в виду начальника?

– Так этот… Антон Константинов, наш главный охранник.

– А кто подслушивал?

– Мой кусок.

– Кого?

Она снова схватилась за графин, но я отобрал посудину:

– Стоп, красотуля! Сначала поговорим, потом выпьем.

Марьяна вскочила, глаза ее все так же сверкали, а грудь ходила ходуном. В гневе она стала просто красавица, а на меня уже подействовал выпивон, и мне захотелось, чтобы глаза ее были рядом, а грудь оказалась в моей руке, и я встал, и все так и случилось, и сосок ее уколол мне ладонь, и я почувствовал грохот ее сердца, и мое застучало в ответ, и мы снова сделали то, что они называют "гонять слюни", и губы у нее опять были теплыми, мягкими и влажными, но на сей раз это вовсе не был поцелуй старшего товарища, и надо было вовремя остановиться.

И я остановился вовремя. Как Арчи Гудвин. Или как Вадик Ладонщиков? Да не знаю, как кто! И знать не хочу!

– Так что там Константинов? – Я вернулся на свое место.

Он с трудом перевела бурное дыхание.

– У Константинова любовь-морковь с Полиной. То есть он в нее насмерть втюрившись, а она ломается, вроде как не хочется ей с ним. Вот он и склеил с нею разборку после того, как Кавказец разбился, и сказал, что все про вас с нею знает… Ты ее трахал?

– Нет.

Как, черт возьми, хорошо, когда не надо врать! Как, блин, в кайф, если не нужно лепить горбуху и гнать пургу!

– Правда?

– Правда.

Да здравствует любовь-морковь и сопровождающие ее эмоции! Да здравствует его величество первородный грех! Да здравствует разделение мира на кусков и лоханок! Какие вещи узнаёшь! А ведь так бы и строил догадки, если бы не ревность влюбленной мадемуазели и влюбленного в мадемуазель паренька из службы безопасности… Если бы мадемуазель не втюрилась в Арчи Гудвина, паренек никогда бы не сказал ей про Шантолосову и Константинова. А она бы не сказала про них мне. Воистину, все в жизни вертится вокруг денег, любви и ревности. Ну, ладно пусть не все, но если и не все, то очень, очень многое…

Это была, в общем-то, банальная мысль, но вслед за нею пришла мысль совсем не банальная и до такой степени важная, что меня оторопь взяла. И чтобы спрятать растерянность, я снова взял ложку и принялся есть солянку, размеренно и целеустремленно, словно от этого процесса впрямую зависела моя жизнь. Это была та самая мысль, которую я пытался зацепить еще вчера, но так и не сумел.