Триумф и трагедия, Политический портрет И В Сталина (Книга 2) - Дмитрий Волкогонов

В мае - июне 1942 года Молотов по настоянию Сталина совершил поездку в Лондон и Вашингтон. Пред-совнаркома поставил наркому иностранных дел в качестве главной задачи - провести переговоры о принятии союзниками конкретных обязательств по открытию второго фронта в 1942 году. Но Рузвельт и Черчилль делали многочисленные оговорки. Правда, в совместном англо-советском коммюнике, принятом в Лондоне, говорилось, что во время переговоров "была достигнута полная договоренность в отношении неотложных задач создания второго фронта в Европе в 1942 году". Но уже вскоре стало ясно, что союзники не намерены выполнять свои обязательства. Сталин не скрывал своего разочарования, раздражения и недовольства. Это можно почувствовать из послания Сталина Черчиллю, отправленного 23 июля 1942 года. В ней, в .частности, говорилось:

"Что касается... вопроса... об организации второго фронта в Европе, то я боюсь, что этот вопрос начинает принимать несерьезный характер. Исходя из создавшегося положения на советско-германском фронте, я должен заявить самым категорическим образом, что Советское Правительство не может примириться с откладыванием организации второго фронта в Европе на 1943 год".

После такой телеграммы Черчилль, как он вспоминал позже, не мог ограничиться лишь ответным посланием. Он выразил готовность к личной встрече со Сталиным на территории СССР. Сталин дал согласие, и 12 августа Черчилль прибыл в Москву в сопровождении начальника генерального штаба Брука, заместителя министра иностранных дел Кадогаиа, других официальных лиц. Вот что вспоминал Черчилль о своем настроении во время перелета из Каира в Москву: "Я размышлял о моей миссии в это угрюмое большевистское государство, которое я когда-то настойчиво пытался задушить при его рождении и которое вплоть до появления Гитлера я считал смертельным врагом цивилизованной свободы. Что должен был я сказать им теперь? Генерал Уэйвелл, у которого были литературные способности, суммировал все это в стихотворении, которое он показал мне накануне вечером. В нем было несколько четверостиший, и последняя строка каждого из них звучала:

"Не будет второго фронта в 1942 году". Это было все равно что вести большой кусок льда на Северный полюс".

Сталин, несмотря на исключительно тяжелую, критическую обстановку на Сталинградском и Юго-Восточном фронтах, провел много часов в беседе с Черчиллем. В них участвовали с советской стороны Молотов и Ворошилов, с английской - посол Керр и личный представитель американского президента Гарриман. Черчилль был вынужден прямо сказать, что в 1942 году второго фронта не будет. Если бы союзники попытались его открыть, то, по словам премьер-министра, наиболее вероятным результатом этой акции союзников было бы их поражение. Сталин долго, многословно возражал, выдвигая, правда, соображения преимущественно нравственного характера.

- Тот, кто не хочет рисковать, никогда не выиграет войну. Не надо только бояться немцев,- приводил доводы Сталин.

- Но второй фронт в Европе-это не единственный второй фронт,-не сдавался английский премьер. Он пытался увлечь Сталина планами союзников по проведению операции в Северной Африке.

Переговоры Сталина с Черчиллем 12 августа, каких бы вопросов они ни касались, настойчиво возвращались к теме второго фронта. Сталина толкала к этому безрадостная фронтовая обстановка. Но Черчилль с помощью Гарримана искал все новые и новые аргументы, дабы доказать невозможность его открытия в 1942 году. Тогда Сталин, посоветовавшись с Молотовым, сделал необычный ход. Во время очередной встречи 13 августа он вручил собеседнику меморандум по вопросу о втором фронте. Хотя накануне Сталин якобы "уступил, признав, что это решение неподвластно его контролю". В меморандуме констатировалось, что союзники официально отказались от согласованного решения, зафиксированного в англо-советском коммюнике от 12 июня 1942 года. Черчилль был обескуражен. Сталин, находясь в критическом положении, когда на волоске висела судьба Сталинграда и, возможно, всего юга Страны, решил переложить значительную долю ответственности на своих союзников. В тексте меморандума были те же слова, с которыми Сталин накануне обращался к Черчиллю и Гарриману. Английский премьер сразу же ознакомился с его содержанием:

"...Отказ Правительства Великобритании от создания второго фронта в 1942 году в Европе наносит моральный удар всей советской общественности, рассчитывающей на создание второго фронта, осложняет положение Красной Армии на фронте и наносит ущерб планам Советского Командования... Мы считаем поэтому, что именно в 1942 году возможно и следует создать второй фронт в Европе. Но мне, к сожалению, не удалось убедить в этом господина Премьер-Министра Великобритании, а г. Гарриман, представитель Президента США при переговорах в Москве, целиком поддержал господина Премьер-министра. 13 августа 1942 года.

И. Сталин"

Естественно, Черчилль на следующий же день ответил "памятной запиской", где отмечалось, что "переговоры с г-м Молотовым о втором фронте, поскольку они были ограничены как устными, так и письменными оговорками", не могли быть основанием "для изменения стратегических планов русского верховного командования".

До середины 1944 года вопрос о втором фронте стоял в центре дипломатических усилий Сталина. Правда, когда ветер Победы стал все сильнее надувать его паруса, Верховный Главнокомандующий уже не обострял до предела эту проблему, как в начале войны. Например, когда в октябре 1942 года через посольство США в Москве к Сталину обратился корреспондент Ассошиэйтед Пресс Кэссиди, он не был принят Председателем ГКО, но получил предельно лаконичные письменные ответы.

"I. Какое место в советской оценке текущего положения занимает возможность второго фронта?

Ответ. Очень важное,- можно сказать,- первостепенное место.

2. Насколько эффективна помощь союзников Советскому Союзу?..

Ответ. В сравнении с той помощью, которую оказывает союзникам Советский Союз, оттягивая на себя главные силы немецко-фашистских войск,- помощь союзников Советскому Союзу пока еще Малоэффективна".

Сталин, размышляя о линии своего поведения в отношении союзников, прекрасно понимал, что и им и его партнерами движет только суровая необходимость. Волею исторических обстоятельств (к чему прямо причастны как его нынешние союзники, так и он, Сталин) они оказались .в одном военном лагере. Но Сталин ничего не забывал. Он помнил высказывания Вильсона, Черчилля, Чемберлена, Даладье, других буржуазных деятелей о Советском Союзе. Сейчас, когда перед союзниками возникла общая грозная опасность, это толкнуло их друг к Другу. Так бывало в истории не раз. Сталин уже в 1942 году определил свою принципиальную позицию по отношению к союзникам. Он полагал, что положение страны, несущей на своих плечах главную тяжесть борьбы с фашизмом, полностью оправдывает его линию на особое место в союзе. Особое, с точки зрения его права выдвигать предложения (звучащие как требования) о помощи. В защите интересов страны Сталин проявил себя жестким, неуступчивым политиком, чем, впрочем, заработал себе уважение у своих партнеров. В глазах Рузвельта, Черчилля, де Голля Сталин был умным и жестоким диктатором. Он это знал, но не пытался изменить их впечатления.

Кроме того, стремясь получить максимально большую помощь союзников, особенно в военно-технической области (и надо сказать, что она действительно была внушительной), Сталин искал пути к преодолению идеологических разногласий. Когда в августе 1942 года, ночью, Сталин беседовал с Черчиллем в Кремле, оба знали, что на расстоянии в несколько кварталов от них находится Исполком Коминтерна-выразитель глубокой классовой непримиримости к тем силам, которые олицетворял не только Гитлер, но и британский премьер-министр. Поэтому решение Сталина (оформленное как решение Коминтерна) о самороспуске Коммунистического Интернационала для проницательных аналитиков не явилось неожиданным. Сталин вновь (как ив сентябре 1939 г.) не остановился перед крупными идеологическими "издержками" во имя конкретной цели. Его не очень беспокоило, насколько тщателен камуфляж истинной причины. Выступая 6 ноября 1942 года на торжественном заседании, посвященном 25^й годовщине Октября, Сталин подчеркнул, что различия в идеологии союзников не являются помехой в военно-политическом сотрудничестве. "...Создавшаяся угроза,-делал упор Сталин,- повелительно диктует членам коалиции необходимость совместных действий для того, чтобы избавить человечество от возврата к дикости и средневековым Зверствам". Слова эти, безусловно, адресованы фашизму. По сути, в .докладе Сталиным проведена мысль, что классовая логика в период борьбы за выживание не имеет решающего.значения. К этому выводу, и, надеюсь, навсегда, приходит человечество в наши дни.

Судьба Коминтерна была предрешена. Весной 1943 года международная организация трудящихся, которая после Октябрьской социалистической революции, казалось, покроет кумачовыми стягами весь мир, самораспустилась, Сталин, отвечая 28 мая 1943 года корреспонденту агентства Рейтер Кингу, подчеркнул: