Век наивности - Эдит Уортон

Арчер ничего не ответил. Ему казалось совершенно естественным — хотя и трагичным — что человека, добывшего деньги нечестным путем, ожидает тяжкое искупление, и поэтому мысли его, не задерживаясь на печальной судьбе миссис Бофорт, вернулись к более близким ему вопросам. Почему при упоминании графини Оленской Мэй покраснела?

Четыре месяца прошло с того летнего дня, который он провел с госпожою Оленской, и с тех пор он с нею не встречался. Он знал, что она вернулась в Вашингтон, в маленький домик, который они сняли с Медорой Мэнсон; однажды он написал ей — всего несколько слов, спрашивая, может ли он ее видеть, и она еще более кратко ответила: «Пока еще нет».

С тех пор всякая связь между ними прервалась, и он воздвиг в своей душе некое святилище, в котором среди его сокровенных дум и желаний царила она. Постепенно оно превратилось в место, где протекала его реальная жизнь и совершались единственно разумные его поступки; сюда он приносил книги, которые читал, мысли и чувства, которые лелеял, свои мечты и суждения. За пределами этого святилища, где протекала его действительная жизнь, он двигался со все возрастающим ощущением нереальности и неполноценности, наталкиваясь на знакомые предрассудки и общепринятые взгляды, подобно человеку, который в рассеянности беспрестанно натыкается на мебель в своей собственной комнате. Он был далек, так бесконечно далек от всего, что было реально и близко для окружающих, что порой его даже пугала их уверенность, будто он все еще среди них.

До его сознания дошло, что мистер Джексон откашливается, готовясь к новым разоблачениям.

— Я, разумеется, не знаю, насколько семья вашей жены осведомлена о разговорах по поводу… по поводу отказа госпожи Оленской принять последнее предложение ее мужа.

Арчер молчал, и мистер Джексон попытался подойти к делу окольными путями.

— Жаль, очень жаль, что ока его отвергла.

— Жаль? Во имя всего святого, почему?

Мистер Джексон окинул взглядом свою ногу и остановился на туго натянутом носке, соединявшем лодыжку с лакированною туфлей.

— Ну, если говорить о предметах наиболее низменных — на какие средства она будет жить теперь?

— Теперь?

— Если Бофорт…

Арчер вскочил, стукнув кулаком по краю письменного стола из черного ореха. В гнездах медного чернильного прибора заплясали стеклянные стаканчики.

— Что, черт побери, вы хотите этим сказать, сэр?

Мистер Джексон, слегка поерзав на стуле, окинул невозмутимым взглядом вспыхнувшее лицо молодого человека.

— Гм… из весьма достоверных источников — точнее, от самой старухи Кэтрин — мне стало известно, что семейство значительно сократило денежное пособие графини Оленской, когда она наотрез отказалась вернуться к мужу, а так как в силу этого отказа она также лишается своего собственного имущества — право распоряжаться которым граф Оленский готов был ей предоставить в случае ее возвращения, — то что, черт побери, хотите сказать вы, мой мальчик, задавая мне этот вопрос? — благодушно отозвался мистер Джексон.

Арчер подошел к камину и, наклонившись, стряхнул туда пепел.

— Я ничего не знаю о личных делах госпожи Оленской, но мне и без того ясно, что ваши намеки…

— Ну, во-первых, они вовсе не мои, а Леффертса, — вставил мистер Джексон.

— Леффертса, который пытался за ней ухаживать и получил отпор! — с презрением воскликнул Арчер.

_ Да что вы? Неужели? — обрадовался его собеседник, словно только и ждал этого ответа, как охотник ждет зверя, на которого расставил капкан. Он сидел сбоку от огня, и его холодные старые глаза не отрываясь смотрели в лицо Арчеру, словно зажав его стальной пружиной.

— Да, очень жаль, что она не вернулась до краха Бофорта, — повторил он. — Если она вернется теперь и если он обанкротится, это лишь подтвердит мнение, которое, кстати, разделяет не один только Леффертс.

— О, она не вернется ни теперь, ни когда бы то ни было!

Не успели эти слова сорваться с уст Арчера, как его снова охватило ощущение, будто именно их мистер Силлертон все время ожидал.

Старик внимательно на него посмотрел.

— Вы так думаете? Что ж, вам лучше знать. Но каждый вам скажет, что те жалкие гроши, которые еще остались у Медоры, находятся в руках Бофорта, и я, по правде говоря, просто себе не представляю, как эти дамы смогут удержаться на поверхности, если он пойдет ко дну. Конечно, не исключено, что госпожа Оленская еще ухитрится задобрить старуху Кэтрин, хотя та больше всех настаивала на ее возвращении, а старуха может назначить ей любое содержание. Однако все мы знаем, что она не любит расставаться с деньгами, а остальным родственникам совершенно незачем удерживать госпожу Оленскую здесь.

Арчер кипел от безрассудной ярости. Он находился именно в том состоянии, когда человек способен совершить любую глупость, все время сознавая, что он ее совершает.

Он видел, что мистер Джексон изумился, узнав, что ему ничего не известно о разногласиях госпожи Оленской с ее бабушкой и другими родственниками. Старик, несомненно, сделал выводы о причинах, по которым Арчера не допустили на семейный совет. Это ясно показало молодому человеку, что ему следует быть настороже, но намеки на Бофорта вывели его из себя. Однако он помнил— если не об опасности, грозящей ему самому, то, во всяком случае, о том, что мистер Джексон находится в доме его матери и, следовательно, является его гостем. Старый Нью-Йорк скрупулезно соблюдал законы гостеприимства, а по этим законам разногласия с гостем ни при каких обстоятельствах нельзя превращать в ссору.

— Не пойти ли нам наверх, к матушке? — отрывисто спросил он, когда мистер Джексон стряхнул остатки пепла со своей сигары в стоящую возле него медную пепельницу.

По дороге домой Мэй хранила непривычное молчание, и даже в темноте он, казалось, видел ее странный, таящий в себе угрозу румянец. Что означала эта угроза, он не мог угадать, но то. что ее вызвало одно лишь упоминание о графине Оленской, уже само по себе служило достаточным предостережением.

Они поднялись наверх, и Арчер направился к библиотеке. Мэй обычно следовала за ним, но на этот раз он услышал, что она направилась в другой конец коридора, к себе в спальню.

— Мэй! — нетерпеливо позвал он, и она, несколько удивленная его тоном, возвратилась назад.

— Лампа опять коптит. Неужели прислуга не в состоянии как следует подрезать фитиль? — раздраженно проворчал он.

— Прости, пожалуйста, это больше не повторится, — отвечала она невозмутимо бодрым тоном, который усвоила от матери, и Арчер с досадой подумал, что она уже начинает его ублажать, словно младшего мистера Велланда. Она наклонилась, чтобы подкрутить фитиль, и, когда свет лампы упал на ее белые плечи и чистые линии ее лица, он подумал: «Как она молода! Сколько бесконечных лет будет продолжаться эта жизнь!»

Он чуть ли не с ужасом ощутил свою собственную молодость и горячую кровь, которая струилась у него в жилах.

— Знаешь. — вдруг сказал он, — мне, наверное, придется на несколько дней съездить в Вашингтон… скоро, возможно, даже на будущей неделе.

Не отнимая руки от лампы, Мэй медленно обернулась к нему. Пламя вновь озарило ее лицо румянцем, но, когда она подняла глаза, Арчер увидел, что оно бледнеет.

— По делу? — спросила она тоном, который подразумевал, что ни о какой иной возможности просто не может быть и речи и что она задает этот вопрос машинально, как бы для того только, чтобы закончить его фразу.

— Разумеется, по делу. Верховный суд будет рассматривать один патент… — Он назвал фамилию изобретателя и принялся перечислять подробности с заученной бойкостью какого-нибудь Лоренса Леффертса, меж тем как Мэй внимательно слушала, время от времени вставляя: «Да, да, понятно».

— Перемена обстановки пойдет тебе на пользу, — просто сказала она, когда он кончил, — и ты должен непременно повидать Эллен.

Улыбаясь своей безоблачной улыбкой и глядя ему прямо в глаза, она произнесла это так, словно просила не пренебречь каким-то неприятным семейным обязательством.

Тем обсуждение вопроса и ограничилось, но на условном языке, которому они оба были обучены, это означало: «Ты, конечно, понимаешь, что мне известны все толки об Эллен и что я от всей души сочувствую стараниям моей родни убедить ее вернуться к мужу. Мне также известно, что по какой-то причине, которую ты предпочел от меня скрыть, ты дал ей совет, противоположный совету всех наших старших родичей, в том числе и бабушки, и что благодаря твоей поддержке Эллен пошла наперекор всем нам и тем дала повод для критических суждений, намек на которые ты, вероятно, услышал сегодня вечером от мистера Силлертона Джексона, что и привело тебя в такое раздражение… Намеков и без того было достаточно, но раз ты не желаешь выслушивать их от других, я намекну тебе сама, в той единственной форме, в какой благовоспитанные люди, подобные нам, могут сообщать друг другу неприятные вещи, а именно дам тебе понять, что я знаю о твоем намерении повидаться с Эллен в Вашингтоне, равно как и о том, что это, вероятно, единственная цель твоей поездки, а раз ты все равно ее увидишь, я хочу, чтобы ты сделал это с моего полного одобрения и воспользовался возможностью объяснить ей, к чему может привести ее поведение, которое ты поощряешь».