Свет вылепил меня из тьмы - Игорь Калинаускас

Только рассматриваемые с методологической точки зрения такие описания, тексты имеют содержание. В противном случае они превращаются в орудие устрашения инакомыслящих. «Ты кто?» – «Я – раджа-йог. А ты что, против раджа-йоги?!» Бах, Вивеканандой по голове…

Непонимание этого становится источником огромного количества всевозможных неприятностей, заблуждений. Люди, идущие по такой дороге, почему-то попадают в совершенно иное место. И, попав туда, начинают предъявлять претензии к текстам, к источникам, из которых эти тексты вышли.

В чем дело? Почему? Да потому, что это сугубо методологические тексты, сугубо. В противном случае не было бы такой особой деятельности, как духовная. И не было бы духовной реальности, потому что она была бы ничем не заполненная, была бы пустой. Чтобы эта реальность появилась, чтобы произвести эту продукцию, необходимо внешнее поражение, поломку механизмов своих и жизни превратить во внутреннюю победу, то есть выйти за пределы этих механизмов. А для этого нужен «напильник».

Не знания нужны о том, как на самом деле выглядит моя тюрьма, из какого материала она построена – гранита или кварца, из какой стали сделаны решетки. Это никого не интересует. Интересует лишь одно: как из нее у-бе-жать… Все. А когда план побега, его технология, метод используются в качестве описания того, как на самом деле выглядит тюрьма, – можете себе представить, что из этого получится.

Если мы берем инструкции по эксплуатации бытового холодильника или по сборке мебели – это не их описания, каковы они на самом деле.

Вопрос принципиально важный. Здесь нужно напрячь все свои интеллектуальные возможности для того, чтобы просто отказаться в данном вопросе от выяснений: как же оно на самом деле? Отказаться от этого – значит отказаться от механичности, потому что любое описание чему-нибудь в реальности соответствует. Чему-нибудь. Но все вместе реальность не исчерпывает. То есть на самом деле мы хотим только одного: получить в руки методологию, чтобы выйти на реальность как таковую – без ее описания…

«На самом деле» – не нужно

Все эти духовные, так называемые эзотерические «штуковины» есть методологические тексты. Они ни в каком смысле, даже в оккультном, не описывают, как оно на самом деле… Потому что никакого «на самом деле» для человека, который чуть-чуть напрягся в эту сторону, не существует. Речь идет об одном из вариантов описания, из множества описаний объекта.

Согласование между собой этих описаний – предмет системного подхода, структурного анализа… Но суть состоит в том, что перед нами методология – то, что называется (по А. Чистякову) конструктивной психологией. Психология, которая не рассказывает, не пытается ответить на вопрос «Как на самом деле?», а раскрывает, что нужно сделать, чтобы получить то-то и то-то. И тогда описание психики превращается в методологическое описание, такое, которое дает возможность делать. Если вы беретесь описать реальность методологически, сразу необходима ясность: что вы намерены с ней делать? Если ничего, то, естественно, никакой методологии не нужно.

Вы видите, как все механизмы нас приводят к тому, что жизнь становится все более и более абсурдной. Почему? Потому что нет никакой «реальности вообще». Делая что-то, мы все время говорим, что делаем для человека, во имя прогресса. Мы кричали про прогресс и регресс во все времена, но ничего не говорили о реальности, о том, что мы что-то делали реально. Мы описывали этот объект, «как он есть на самом деле», а делали с ним все совершенно случайно. В результате большие наши победы превращались в наши же большие поражения.

Мы построили огромные заводы, гидростанции, атомные электростанции, большую химию – в результате медленно от этого погибаем. Парадокс… Чтобы у нас с вами так не получилось в нашей духовной устремленности, в устремленности к открытию самого себя, практически, без Мы, нужно помнить: все наши описания есть описания методологические.

Беседа пятая

Книги занимали большую часть моей жизни. Я действительно много читал и любил это. Я и сейчас люблю почитать иногда, мне сам процесс этот нравится. Такое чувственное удовольствие получаю, когда читаю книгу. А так и вспомнить-то нечего, так, люди, люди… Очень много очень разных людей.

Что касается Традиции, то, когда я ее встретил, мне было уже много лет. Двадцать три. Произошло это в 68-м году.

Двадцать три – это очень много. Я никогда не считал, что это мало. Я пошел работать, когда мне еще не было шестнадцати, и с той поры я, собственно говоря, был кормильцем у семьи, отвечал за маму и за брата.

Мне вообще странно, когда про человека в возрасте 25 лет говорят: «Но он же молодой еще!»

В 23 у меня уже за плечами армия была, экспедиция, театр, спорт и еще много всего.

Лермонтов написал «Маскарад» в 16 лет. Первую редакцию «Маскарада». Драму ревности. Грибоедов – «Горе от ума», сколько ему было? Тоже что-то около 20.

Я очень рано определился с точки зрения общепринятых норм. В четырнадцать лет я точно знал, что я хочу знать и чем хочу заниматься. Поэтому все, что я делал, было связано с тем, что я готовил себя к работе в театре и к познанию человеческой психологии, человеческой жизни. У меня было такое очень целевое бытие, наверное, можно так сказать.

Я четко знал, чего я хочу.

Я хотел понять… Я хотел понять, почему так.

Почему люди, потрясающие совершенно создания, живут такой несовершенной жизнью. Она мне казалась ужасно оскорбительной для людей.

Может быть, мне в этом советская власть помогла. Мы жили сложно и странно. Я бы не сказал, что я из бедной семьи, в то же время мы жили как-то все время трудно, а вокруг люди жили еще труднее.

Двое моих приятелей, пацанов, вообще жили в подвалах – там жили их семьи. А у одного человека в нашем доме стена была из картона, хоть и очень толстого, но во время дождя до нее нельзя было дотрагиваться, потому что она так отсыревала, что ее можно было проткнуть пальцем. Вот так, три стены кирпичные, одна из картона. Выходящая на улицу. Единственное, чего не было, это голода. Я еще помню стрельбу по ночам на улицах, когда последние банды отлавливали. Уличные драки. Ну, это все так, картинки, а по существу дела мне было ужасно интересно все это. Очень интересно.

Мне было очень интересно везде, и на заводе, куда я пошел работать мальчишкой, и в школе. Я учился легко, у меня была хорошая память. Мне были интересны люди: преподаватели, одноклассники… Они все были такие разные, у нас школа вообще была «пестрой» в социальном плане. Я спортом занимался, и мне было интересно со спортсменами, тем более что я был единственным русским в сборной Литвы. Благодаря этому я выучил литовский язык и открыл для себя совсем другой, совершенно новый, как бы национальный колорит, менталитет, способ жизни, оценки и тому подобное.