На суше и на море - Игорь Подгурский

Отдельно от этой барахолки стоял старый чернокожий кентавр, чьи ноги были спутаны, подковы сбиты, а вспотевшие бока исполосованы плетью. Очевидно, в некоторых реальностях местные отряды пересечения времени и пространства еще не отказались от рабовладения, вовсю используя прилюдье в качестве личного транспорта.

Кентавр явно страдал от жары и цепи в носу.

– Невольник чести, – с состраданием заметил Петруха, роясь в вещмешке и торопливо протягивая кентавру горбушку хлеба, густо посыпанную крупной солью. Кентавр злобно лязгнул зубами, едва не отхватив Петрухе полруки.

– Идиот, – злобно прошипел Баранов, испуганно озираясь по сторонам. – Я чему тебя учил, сопляк?

– Высоко нести звание подданного короны Звездной Руси, – твердо отчеканил Петруха, лучась невинным синеоким взором. – Блюсти кодекс Демократической империи, не щадя жизни защищать униженных и оскорбленных, а особливо угнетенные народы, занесенные в Красную книгу. И слушаться старших.

Батыр, плотнее запахнувшись в стеганый ватный халат, отвернувшись, протяжно зевнул, деликатно прикрыв рот ладонью. Нестеров, сняв наушники, слушал Петруху с неподдельным интересом, а Баранов слегка растерялся.

– Молодец, – пришел наконец он в себя. – Но учти, что некоторые рабы вполне довольны своей участью. Есть такие, что за хозяина готовы папу с мамой продать. Тем более что тут у нас не народ, а чей-то транспорт.

– Как вы можете! – искренне возмутился Петруха. – Кентавры, по-нашенски китоврасы [37], испокон века были древнейшей цивилизацией с великой культурой и историей. Мне Илья рассказывал, как они с Гераклом у кентавров гостили.

Батыр цокнул языком, Нестеров ехидно улыбнулся, а Баранов и чернокожий кентавр распахнули рты, чем тут же не преминул воспользоваться Петруха, засунув свой немудреный бутерброд стреноженному полуконю-получеловеку в оскаленную пасть.

Кентавр от растерянности пару раз машинально жевнул, потом хмуро выплюнул бесплатный сэндвич на горячий асфальт под ноги Баранова. Видно было по всему, что угнетенному народу есть что сказать, но, покосившись на Петруху, народ смолчал и только демонстративно повернулся к ним мощным крупом. Но чувствовалось, что внутренне кентавр ржал над ситуацией. Туристы во главе с прикусившим губу Барановым молча двинулись дальше.

Надо сказать, что «Земля-711» была всеми отрядами официально признана реальностью нейтральной, а посему активные действия на ее суверенной территории возбранялись категорически. Правда, Баранов на сей счет имел свое особое мнение и пуще всего опасался провокаций, о чем еще раз вполголоса, но твердо и дважды напомнил коллегам, когда, получив свою долю цветов, они прошли за забор и направились по бетонке к зданию аэропорта.

Вспотевший от быстрого шага Батыр едва не впал в кому прямо на ходу. Напевающий что-то себе под нос Нестеров не расслышал важного предупреждения из-за неизменного плеера, но Петруха, к радости заммордуха, настороженно поджал губы и мелко закивал. Глаза Филиппова светились пониманием и осознанием.

«Жвачки ему куплю», – растроганно подумал Баранов, когда, спокойно миновав аэровокзал, группа делегатов из Аркаима Лукоморского вышла на заставленную машинами стоянку.

– Стой, молокосос, ты куда?

Петруха виновато пожал плечами. Опередив коллег, он остановил такси и предупредительно распахнул дверцу перед опешившим главой аркаимской делегации.

– Автобусом проедем, – каблуком форменного ботинка смачно наступая на ногу Петрухе, подобострастно заулыбался Баранов водителю машины с шашечками. – Дорога, пардон, известная.

– Нельзя, – тихо, но решительно возразил шепотом Петруха, – никак нельзя. На нас за бугром, как вы говорили, весь мир смотрит. А вдруг кто скажет, что подданные империи бедны как церковные крысы? Нашей, родной церкви крысы! Двойной позор – светский и духовный. Надо блюсти честь, нам оказанную, ведь правда?

– Верно, Петруха, – подобрав полу своего рваного, в заплатах, но любимого халата, заметил бек, влезая в распахнутую товарищем дверь и опуская походный хурджин себе под ноги. – Без кондиционера в этом пекле через город не попрусь. Я еще Родине нужен – я за прошлую командировку не рассчитался.

Баранов перевел возмущенный взгляд на Нестерова, но штабс-капитан уже лез в такси. Судя по тому, как он прищелкивал пальцами и дергался, воздушный ас-меломан слушал исповедь юной красавицы: «Мама, я летчика люблю».

Последним, захлопнув дверь, в машину влез Петруха.

– За свои поедете, – предупредил его оставшийся на улице обозленный заммордух. – За командировочные. Скромнее надо быть!

Вежливый Петруха, показывая на уши, дал понять, что ничего не слышит и даже собрался было приоткрыть дверцу, но тут Нестеров сквозь зубы скомандовал водителю привычное «От винта!» – и машина унеслась, обдав Баранова вонючим запахом неотработанного до конца бензина.

– Куда только экологическая полиция у них смотрит? – пробурчал смирившийся с поражением Баранов и поплелся по плавящемуся асфальту к остановке общественного транспорта, ждать который ему предстояло часа два.

– Ваш товарищ не обидится? – поинтересовался вежливый водитель у бека, который блаженно нежился под струей холодного воздуха из кондиционера.

– Жмото туристо, – пояснил с заднего сиденья штабс-капитан, не снимая наушников. – Облик аморале, верно, бек?

– Угу, – пробурчал Батыр, извлекая из кармана халата какую-то книжонку и углубляясь в чтение. – Нам в «Асторию», шеф…

Водитель понимающе кивнул.

Бек читал, Нестеров, прикрыв глаза, слушал музыку, а сияющий Петруха восторженно приник к стеклу.

Кто не был в Амстердаме, тот многое потерял. Амстердамцы, как правило, вежливы, амстердамы ласковы и предупредительны. В Амстердаме можно встретить все и всех, и даже многочисленных потомков Петра Великого, который, как известно, только в родных пенатах был гневлив и скуп, а за границей обычно был любвеобилен и щедр. Но об этом в следующий раз.

Подкатив к гостинице, Петруха под удивленными взглядами переглянувшихся бека и Нестерова щедро расплатился с таксистом.

– Шикуешь? – улыбнулся Нестеров.

Петруха довольно помахал под носом коллег кредитной карточкой.

Бек удивленно поджал губы.

– Кстати, – ехидно осведомился он, – тебе не кажется, что в отношении начальства ты недостаточно вежлив и предупредителен?

Петруха с готовностью подхватил хурджин бека.

– Да нет, – усмехнулся Нестеров и пояснил: – Он Баранова имеет в виду, а не себя. К начальству с почтением надо! А ты его в аэропорту бросил. Нехорошо!

Петруха растерянно захлопал глазами и задумался.

В вестибюле гостиницы, куда измочаленный и выжатый как лимон Баранов попал только под вечер, его уже ждали. Навстречу потному руководителю аркаимской делегации устремился лично хозяин отеля во главе табора цыган, одетых в платья немыслимой расцветки и рубахи всех цветов радуги.

Хозяин, седовласый прилизанный мужчина лет пятидесяти – пятидесяти пяти, широко распахнул руки в объятиях, но обниматься не стал, а только всплеснул ими. И грянул веселый и незабываемый цыганский хор.

Цыган нельзя не любить. Цыгане – молодость нашего многотысячелетнего мира, его рассвет. В самом замухрышистом таборе глубина причастности к дарованной человеку вечности больше, чем у ста философов вместе взятых.

Не потому ли их так любили русские ухари-купцы? И А.С. Пушкин их любил, поэмы о них писал. И автор «Денискиных рассказов» Денис Давыдов цыган любил [38]. Максим Пешков обожал. Семен Буденный души в них не чаял.

А Тургенев с Достоевским целый цыганский хор от «Яра» даже в Баден-Баден телеграммами выписывали, если в рулетку выигрывали.

И ромалы в ответ и Ивана Сергеевича, и Федора Михайловича за широту души любили, хотя у них из-за этих вызовов вечно проблемы с полицией были. Потому как приедут цыгане на последние деньги в Баден-Баден, а эти двое в рулетку все выигранное уже назад просадили. Но ромалы все равно всегда ехали, всегда пели и долго верили, что им когда-нибудь кто-нибудь да заплатит. Сущие дети, ей-богу!

Так что спроси человека, как он относится к цыганам, и душа его окажется на твоей ладони, если он не соврет.

Один знакомый цыганский барон частенько говаривал, что цыган без лошади что без крыльев птица, а потому не след обижаться на ромала, если он позаимствует у плохого человека хорошую лошадь.

А еще цыгане говорят, что воровать лошадушек им уже потому дозволено, что они, ромалы, стащили гвоздь на Голгофе перед самым распятием Искупителя. И даже показывают этот гвоздь – почти в каждом таборе он свой, и все действительно кованые, прямые, кровью не обагренные и очень старые.

Итак, хор цыган грянул. Это были не просто цыгане, это были суперромалы театра «Ромэн», гастролировавшие в ту пору по Европе и собиравшие зрителей больше, чем труппы Мариинского и Большого театров вместе взятые.