Второго Рима день последний - Мика Валтари
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Шум и неразбериха были столь велики, что в городе люди полураздетыми выбегали из домов на улицы. Когда я спешил из Блахерн к Джустиниани, то увидел кесаря Константина. Он был смертельно перепуган, плакал и считал, что город уже пал.
В действительности, лишь небольшой кучке турок удалось взобраться на вершину стены. Там их быстро вырезали в рукопашной схватке закованные в железо солдаты Джустиниани, которые, как живая железная стена, преградили им путь. Когда турки подняли штурмовые лестницы, то они тут же были перевёрнуты длинными шестами. На толпы нападающих под стеной лили кипящую смолу и расплавленный свинец. Турки понесли тяжёлые потери и утром горы трупов лежали под стеной. Но среди трупов нашли лишь нескольких янычар, и стало ясно, что султан в этой попытке застать обороняющихся врасплох, использовал лишь наименее боеспособные лёгкие отряды.
И всё же, когда турки отступили, многие из людей Джустиниани были настолько утомлены, что упали там, где стояли и уснули. Кесарь Константин, делавший обход сразу после битвы, вынужден был лично будить многих часовых. Джустиниани заставил греческих рабочих спуститься к подножью наружной стены и очистить ров от всего того мусора, которым турки пытались его заполнить. Многие нашли там свою смерть, потому что турки, мстя за неудачу, стреляли из пушек в темноте.
Утром тридцать турецких галер из порта Пилар подошли к цепи-запору. Но до морского сражения между высокими, как горы, венецианскими галерами и лёгкими кораблями турок дело не дошло. Они обменялись лишь несколькими пушечными выстрелами, после чего турецкие корабли вернулись в свой порт.
Днём султан приказал установить несколько больших бомбард на взгорье за Пера. Их первые выстрелы попали в генуэзское судно и затопили его вместе с грузом и оснасткой стоимостью пятнадцать тысяч дукатов. Генуэзцы из Пера немедленно заявили протест по поводу нарушения их нейтралитета. Бомбарды стоят на территории Пера и, кроме того, несколько других ядер угодили в жилые дома и убили женщину в городе. Султан пообещал, что после осады компенсирует все убытки, понесённые генуэзцами в Пера, и заверил их в своей дружбе.
Но цели своей он достиг. Венецианским галерам пришлось отступать от цепи к берегу, в угол между башней и портовой стеной Пера, где их не могли достать выстрелы из бомбард. В порту собралось множество народа, чтобы поглазеть на эту необычную стрельбу. Снаряды бомбард падали преимущественно в море и вздымали высокие столбы воды.
Несмотря ни на что, настроение людей поднялось. Они полны надежды и энтузиазма: успешное отражение штурма придало уверенности всем. К тому же, Джустиниани приказал распространить преувеличенные слухи о потерях турок. Мне же он сказал:
– Мы не должны обольщаться нашей мнимой победой. Это была лишь разведка боем для испытания стены. В ней, по свидетельству пленных, которых нам удалось захватить, приняло участие не более двух тысяч человек. Теперь мне, как протостратору, предстоит сделать сообщение. Если я прикажу объявить, что мы отразили большой штурм, в котором турки потеряли десять тысяч убитыми и столько же ранеными, а наши собственные потери – один убитый и один подвернувший ногу, то каждый сведущий в деле войны поймёт, что это такое, и не придаст этому значения. Но для морального духа в городе моё сообщение будет иметь огромное значение.
Он посмотрел на меня с улыбкой и добавил:
– Ты сражался храбро и искусно, Джоан Анжел.
– Неужели?– удивился я. – Была такая сумятица, что я и сам не помню, как всё происходило.
Это была правда. Утром я обнаружил, что мой меч липкий от крови, но ночные события вспоминались лишь как мутный кошмар.
Днём султан приказал сменить позицию самой большой пушки. Её сняли с лафета и с помощью сотен людей и пятидесяти пар волов перетащили на позицию напротив ворот святого Романа. Видно, стены Блахерн оказались ей не по зубам. Султан готовится к длительной осаде.
Я навестил раненых. Они лежат на соломе в нескольких освобождённых конюшнях и других строениях под стеной. Искушённые латинские наёмники приберегли немного денег, чтобы оплатить услуги лекаря и, благодаря этому, имеют квалифицированный уход. За греками же, присматривают несколько ловких монашек, делающих это из милосердия. К моему изумлению, среди них я увидел Хариклею, которая сняла вуаль, закатала рукава и умело обмывала и перевязывала самые тяжёлые раны. Она бодро поздоровалась со мной, и я не удержался, сообщил ей, что живу в Блахернах – так мало гордости осталось у меня. Кажется, она поняла моё нетерпение и сама поспешила сообщить, что не видела сестру Анну уже много дней.
Раненые в один голос твердят, что турки, вопреки добрым обычаям, применяют отравленные стрелы, ведь даже легко раненые за несколько дней тяжело заболевают и умирают в судорогах. В одном углу я собственными глазами видел труп мужчины, который скончался, изогнутый в дугу, а лицо его застыло в ужасной гримасе, так что было страшно смотреть. Его мышцы были тверды как дерево. Многие раненые просили вынести их под открытое небо или поближе к домам. Я рассказал об этом Джустиниани, но он не позволил никому из своих людей покинуть стену, чтобы выполнить просьбу раненых. Когда я упрекнул его в бессердечии, он ответил:
– Жизненный опыт убедил меня, что судьба раненых целиком в руках божьих. Одного лечит лекарь и он умирает. Другой выздоравливает без всякого лечения. У одного ранен палец, и он умирает от заражения крови. Другому оторвало руку, а он, всё же, поправляется. Обильная еда и мягкая постель только вредят, делая людей слабыми. Таково моё мнение. А ты не лезь в дела, в которых не разбираешься.
19 апреля 1453.
Иисус Христос, сын божий, смилуйся надо мной, грешным!
Вчера вечером я много написал и думал, что, наконец, смогу уснуть в эту ночь. За последнее время я не слишком много спал. Пытаясь заглушить тревогу в сердце, я или ходил из угла в угол, или писал этот, никому не нужный, дневник.
И вот, когда я лежал в темноте с широко открытыми глазами в холодной комнате в Блахернах, наслаждаясь
