Большой круг - Мэгги Шипстед
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Если мистера Фэи не ждали дома рано, Сара после окончания рабочего дня Джейми могла отправиться с ним на прогулку. Он наконец собрался с духом и поцеловал ее. В первый раз все случилось неожиданно просто. Она пошла с ним кормить собак. Пес у них под ногами уплетал мясо из консервной банки, а Джейми наклонился и прижался к губам Сары. Оба какое-то время стояли совершенно неподвижно, потом Сара мягко отодвинулась. Во второй раз, на берегу, оказалось непросто. Сара наклонилась к нему длинным гибким телом, и он от возбуждения обхватил ее слишком грубо, напугал. Однако после небольшой практики они нашли компромиссное решение – не полностью удовлетворительное, однако стабилизировавшее ситуацию. Если поблизости никого не было, он мог обнять ее, не слишком крепко, не прижимать к стене, не искать грудь. Правда, Сара иногда сама забывалась и прижималась к нему, заводя длинную ногу между колен. Близость, однако, никогда не длилась долго. Вспомнив о приличиях, Сара выворачивалась – с пылающими щеками, растерянная, как человек, которого разбудили.
– Расскажи мне еще о своих приключениях, – иногда просила она, и он рассказывал ей, как они с Мэриен и Калебом однажды автостопом доехали до озера Сили, а потом пятьдесят миль шли обратно по горам, или как нашли в лесу человеческий скелет, из замшелого черепа которого торчал томагавк, или как полицейский ударил его дубинкой по ногам.
– Но я не уверен, что это настоящие приключения, – сказал Джейми.
– Да ты что! – воскликнула Сара. – У меня никогда не было ничего и вполовину такого увлекательного. Как бы я хотела познакомиться с Мэриен и Калебом. И с Уоллесом.
– Может, и познакомишься.
Печальная улыбка Мадонны:
– Не думаю, что я произведу на них сильное впечатление.
Она будет для них чужой, пугающей, чопорной. Они не будут знать, как вести себя с ней. Не важно. Происходящее между ним и Сарой принадлежит только ему.
– Они не знают таких людей, как ты.
– А я не знаю таких людей, как они. Я бы хотела быть больше похожей на них.
Тут бы и рассказать ей все, о чем он умалчивал. Пьянство Уоллеса. Баркли Маккуин. Скрип двери на крыльце, когда Калеб приходил за Мэриен. Но вместо этого Джейми опять ее поцеловал.
* * *
Когда получалось, Джейми рисовал Сару, то живьем, то по памяти. Кое-что отдавал ей, кое-что оставлял себе.
– Мне нравятся твои рисунки, поскольку нравится думать, что ты на меня смотришь, – призналась она. – Такой особенный вид самолюбования.
* * *
Иногда миссис Фэи, оставаясь дома одна, приглашала его на послеобеденный кофе в небольшую застекленную оранжерею, безраздельно принадлежащую ей. Чтобы попасть туда, Джейми проходил по гостиной, тоже, кажется, числящейся за хозяйкой. Тут не было искусства. Стены гостиной чистые, белые, только редкие фотографии семьи. В оранжерее папоротники в горшках, подушка для собаки, круглый мраморный столик и плетеные стулья, на которых они и сидели. Нередко миссис Фэи задавала ему те же вопросы о жизни, что и Сара, но Джейми, свободный от романтического трепета и плотского вожделения, рассказывая о себе, мог больше расслабиться, высказывать мнения, оказывавшиеся совершенно неожиданными для него самого.
– Я бы хотел, чтобы моя сестра больше походила на леди, – сказал он как-то, удивившись сам себе.
Миссис Фэи улыбнулась намного печальнее Сары:
– Почему? А она тоже хочет?
– Нет, не хочет, – открыто признал он. – Но ее жизнь почему-то намного тяжелее, чем надо. Если бы она носила платья, прическу, как у девочки, если бы еще ходила в школу и не бредила аэропланами, все было бы проще.
На похоронах Гольца, когда Баркли Маккуин повернулся пожать Джейми руку, его лицо светилось каким-то насмешливым торжеством, будто он видел в Джейми поверженного соперника. «Да пребудет с тобой мир».
– Да, – согласилась миссис Фэи, – вероятно, проще.
– Если бы у нее была мать, стала бы она такой, как вы думаете?
– Может быть, а может быть, и нет. Матери не контролируют все, хотя иногда нам и хотелось бы. Я училась слишком долго, но научилась: попытки контролировать все имеют эффект бумеранга. Я боролась за сухой закон, поскольку всерьез верила, что жизнь женщин будет лучше – проще, как ты говоришь, – если их мужья не будут уходить из дому и пропивать получку, а потом возвращаться и делать гнусности, которые иногда делают пьяные мужчины. Но я оказалась наивной. Взгляды человека на собственную жизнь для него обычно важнее представлений других людей о том, как ему надо жить. – Миссис Фэи помолчала. – Иногда приходится сгибаться под ветром, Джейми. Это вне зоны нашего контроля.
Джейми подавил дрожь раздражения на себя, поскольку не смог найти нужных слов для женщины, безмятежно сидевшей в своей оранжерее и уверовавшей, что любящий дядюшка отправил его в Сиэтл к кузенам.
– Мэриен не всегда видит проблемы, притом что сама их себе создает.
– Так ты считаешь, если бы она была больше похожа на леди, ты бы за нее не переживал?
– Не знаю.
Миссис Фэи наклонилась:
– Нарисуй ее для меня. Твою сестру. Мне бы хотелось на нее посмотреть.
И он на пустом листе бумаги вызвал к жизни Мэриен. Джейми заставил себя нарисовать ее как есть, с короткими волосами и резким, почти нахальным взглядом. Пока рисовал, глубоко в животе у него что-то тянуло, как будто он проглотил крючок, а удочка находилась в Монтане.
Миссис Фэи долго смотрела на рисунок.
– Да, понимаю. С ней трудно. – Она вздохнула и похлопала его по руке: – Вам пришлось заботиться друг о друге больше, чем многим детям, и быстро повзрослеть. Порой бывало очень тяжело.
Снова оказавшись на безопасном чердаке, Джейми сел на пол и заплакал. Оказывается, он не догадывался, как ему нужно было, чтобы кто-нибудь сказал ему это.
* * *
Когда на третьей неделе августа установилась необычная жара, из университета Вашингтона пришел искусствовед, энергичный человек в бабочке. Он быстро осмотрел стены дома Херефорд, то на секунду наклоняясь, то тут же становясь на цыпочки, всматриваясь сквозь очки, как будто все его тело являлось специальной трубкой для оценки предметов искусства. Время от времени он что-то записывал в блокнот. Джейми шел следом, отпуская какие-то комментарии, на что искусствовед отвечал раздраженным хмыканьем или молчанием.
Дважды Джейми упомянул, что отложил в сторону несколько работ, представляющиеся ему наиболее важными.
– Вряд ли была необходимость. – Человек снял со стены небольшой морской пейзаж и перевернул его.
– Меня просил мистер Фэи. Чтобы узнать ваше мнение.
– О, правда? – Он повесил пейзаж обратно на гвоздь. – А чем вы, собственно, занимаетесь?
– Я составляю каталог работ.
– Хм-м.
Мистер Фэи пришел домой в середине дня, когда искусствовед осматривал музыкальный салон. Он крепко пожал гостю руку, прорычал комплименты и попросил поделиться своими соображениями:
– Ваше честное мнение.
– Весьма, весьма интересное собрание, – признал искусствовед. – Как вы сами знаете, у вас множество первосортных вещей. Сарджент, например. Право, замечательно.
Он вынул из кармана носовой платок и промокнул лоб. Во мраке дома жара по-настоящему душила.
– Портрет моей жены, – с гордостью заметил мистер Фэи.
– Правда? – воскликнул специалист, хотя Джейми уже показывал его. – Замечательно!
– Мы говорили о музее, – сказал мистер Фэи. – Музее Фэи. Должен признаться, мне нравится, как звучит.
Искусствовед опять отер лицо.
– Заманчивая идея. Возможно – всего лишь предварительное впечатление, – одной коллекции будет не вполне достаточно, я могу судить лишь по тому, что пока видел, но вы заложили блестящую основу. – Тактично: – Вы ведь знаете, в парке Волантир начали строить Музей изящных искусств? Для собрания Фаллера?
Лицо Фэи помрачнело:
– Разумеется, знаю. Его практически видно из окна моей спальни.
Искусствовед вздрогнул, однако продолжил:
– Может быть, вы уже думали о том, чтобы объединить усилия?
Мистер Фэи подозрительно посмотрел на него:
– Думал.
Искусствовед решил примерить на себя роль миротворца:
– Первым делом, полагаю, надо бы все разобрать, составить каталог. Исхожу из того, что у вас имеются списки приобретенного? Атрибуция? Провенанс?
– Именно этим и занимается Джейми. – Мистер Фэи в недоумении посмотрел на своего помощника: – Разве ты не сказал?
