Фанфан-Тюльпан - Пьер Вебер

Шевалье, приобретя вновь все свое хладнокровие, уселся в кресло. Потом начал говорить медленно, тщательно обдумывая каждое слово:

— Господа, я только что получил сведения о том, что во Фландрии начинаются военные действия!

Трое англичан дружно и очень недовольно заворчали. Люрбек получал большое удовлетворение от того, что теперь он может заставить их безоговорочно признать его превосходство, и продолжал с тем спокойствием, которое создавало ему репутацию самого флегматичного человека в Соединенном Королевстве.

— Но я думаю, что у меня в руках есть также средство задержать, а может быть, даже и совсем отменить начало военной кампании.

— Черт побери! — скептически заметил англичанин с острым, как нож, лицом, — пять минут тому назад вы были еще озабочены чем-то другим!

— Я — человек быстрых решений и немедленного их выполнения, — возразил шевалье.

И, подчеркивая свои слова, он проронил:

— Я никогда не опаздываю, и мое снаряжение всегда готово к часу битвы.

— Это — что, урок? — встрепенулся один из англичан, уязвленный в своей британской спеси.

Отвечая ударом на удар, Люрбек сказал:

— Нет, долг!

— Можем мы узнать, что вы имеете в виду? — спросил не без угрозы третий посланец.

— Сейчас вам объясню! — заявил Люрбек, глаза которого никогда еще не горели таким ярким, опасным огнем.

И трое англичан, не сговариваясь, одинаковым невольным движением придвинули к нему свои кресла, чтобы лучше расслышать страшное секретное сообщение, которое шпион им приготовил.

Глава V,

в которой Фанфан дебютирует в роли штандартоносца маршала Саксонского

Уже несколько дней госпожа Фавар и Перетта находились в замке Шамбор, ибо не могли отказаться от гостеприимства, в самой галантной форме предложенного им маршалом Саксонским.

Фанфан-Тюльпан — теперь Фанфан-Георгин — в качестве штандартоносца главнокомандующего французской армией тоже жил в замке. Он заказал себе у лучшего военного портного города Блуа великолепный мундир, весь в золотых галунах, который ему необыкновенно шел.

Получив эту обновку, он в то же утро отправился повидать свою очаровательную подружку, гуляющую в парке, чтобы похвастаться перед ней своим новым обличьем. У него был очень гордый вид. Затянутый в военный сюртук, в сапогах с раструбами, хорошо облегающих ногу, в ярко начищенных шпорах и шляпе с плюмажем, воинственно сдвинутой на одно ухо, он был более неотразим, чем когда бы то ни было.

Перетта, увидев его, радостно захлопала в ладоши. Но если юноша выглядел великолепно, то и его невеста была не менее обворожительна в кремовом платье с фижмами, усеянном полевыми цветами. Глядя на нее, можно было сравнить ее с оперной пастушкой, причем такой, какую волк из сказки заведомо предпочел бы барашкам.

— Какой же ты красивый, мой Фанфан, — громко воскликнула девушка, — и как этот мундир тебе идет! Честное слово, ты выглядишь, как офицер!

— Я бы вас попросил, маркиза, — сказал Фанфан комически торжественным тоном, — называть меня отныне не Фанфаном, а господином штандартоносцем!

— Прошу прощения, господин штандартоносец, — так же торжественно воскликнула мадемуазель де Фикефлёр, — я забыла о вашей новой должности! — И Перетта сделала безупречный глубокий реверанс.

— Все это, тем не менее, — возразил Фанфан, — не помешает мне попросить у вас поцелуй.

— Ой, ой, господин штандартоносец, мужчина вашего звания не обнимает так столь скромную девушку, как я.

— Отлично. Мадам, тогда я ретируюсь!

— Дурачина! — вскричала Перетта и повисла на шее своего возлюбленного. И громко чмокнув его в обе щеки, продолжала: — Все эти прекрасные манеры мне очень быстро надоели бы! Я жду не дождусь, когда стану просто твоей женой, и мне уже очень хочется вернуться в деревню и попросить у родителей разрешения выйти за тебя замуж!

— Увы, дорогая, — вздохнул Фанфан. — Сначала нужно, чтобы меня реабилитировали, так как я совсем не хочу жить под чужим именем. Я хочу снова носить мое, единственное и честное. И надеюсь, что после того, как я снова заслужу славу, маршал вернет мне мое звание первого кавалера Франции. — И он пропел: «Подождем еще немного, и мы вернемся в Фикефлёр вместе, счастливые и с торжеством». Тогда твои родители уже не откажут мне в твоей руке. А сейчас это еще рискованно, — да нет, хуже, — мы непременно потерпим поражение.

— Но, Фанфан, — огорченно сказала Перетта, — я не хочу, чтобы ты снова пошел на войну! Я умру, если буду знать, что ты рискуешь жизнью в боях!

— Дорогая моя, это уже совсем другая песня. Я ведь выбрал ремесло солдата. Солдат — славная профессия, как говорит наш старый ветеран, Бравый Вояка. И я обязан до конца выполнять свой долг и делать больше, чем требует долг. Не беспокойся, я навидался всякого, когда был во Фландрии. Но, я вижу, ты плачешь… Маленькая моя синичка, моя любимая, ну-ка перестань плакать, а то я больше не поцелую тебя никогда в жизни! — И, схватив невесту за талию, он увлек ее в густую аллею, так как увидел издали госпожу Фавар, идущую к ним, и не хотел, чтобы их видели вдвоем до тех пор, пока улыбка снова не засияет на личике Перетты.

Маршал чувствовал, что его терпению приходит конец. Он уже несколько дней испытывал танталовы муки. Красавица актриса, не менее ловкая в тактике, чем знаменитый воин, отнюдь не уступила его любовным посягательствам, и если она и слушала, не выражая гнева, его пламенные мадригалы, то при этом ей удавалось увернуться даже от мимолетного поцелуя. Не переставая думать о муже, она более чем когда-либо твердо решила сохранить ему верность. Но, к несчастью, о нем не было вестей, и Бравый Вояка, которого она отправила выяснить, что делается дома, вернувшись, сообщил только, что драматург так и не появился. Госпожа Фавар пришла к выводу, что он все еще в тюрьме. Поэтому актриса, принимая легкомысленный вид, а на самом деле мучительно томясь от мысли, что ее любимый до сих пор заперт в темнице, решилась на все более и более опасную игру с Морисом Саксонским.

— Мадам! — умолял маршал. — Подарите мне один поцелуй, один единственный! И вы сделаете меня самым счастливым человеком на свете!

— Вы знаете мои условия, — отвечала, защищаясь, актриса.

— Вы приводите меня в отчаяние!

— Не надо приходить в отчаяние. Вы получите поцелуй в тот момент, когда дадите мне слово, что мой муж уже на свободе!

Маршал, в сильном смущении, не проронил в ответ ни слова. Он попал в ловушку, которую поставил сам, так как хорошо знал, что Фавара недавно перевели из тяжелых условий заключения в Бастилии в еще более тяжкие — в тюрьме Гранд-Шатле.

— Итак, сударь, вы мне больше ничего не можете сказать, — заключила госпожа Фавар.