Истинная история Дюны - Андрей Лях

Слова, поступки и настроения Пола Атридеса без всяких аналитических усилий укладывались в схему столь угрожающую и безысходную, что Стилгару, едва он разложил перед собой ситуацию, стало не по себе. Узул не пожалеет никого и ничего, лишь бы до последнего мгновения остаться императором. Он погонит на смерть всех фрименов, каких сумеет собрать, перестреляет всех, кто откажется, привезет на Дюну всех, каких сможет, фанатиков и даст им оружие, а когда все будет кончено и никого не останется в живых, со спокойной совестью застрелится сам. В своем дворце, сидя на троне.

Тут Стилгар выпрямился так резко, что даже ударился головой о скалу – спасибо складкам плотного капюшона. Нет, вот ведь горе какое – произойдет это все не во дворце и не в Арракине, финал этот будет куда хуже и страшнее. Старый фримен принялся мять жесткую пегую бороду. Да, Арракин – твердыня, и твердыня на редкость удачно расположенная – как будто специально для войны Бог создавал эти горы и ущелья, и Панджшер тоже крепость, но ведь нет вечных крепостей. Империи уже практически не существует, фримены уже в блокаде, и рано или поздно Кромвель войдет и в Панджшер, и в Арракин. Что тогда?

Тогда Муад’Диб уйдет в Хайдарабад.

И Кромвель Хайдарабад уничтожит. Не оставит там ни единого человека.

И вот она, та самая страшная мысль – Кромвелю Хайдарабад не нужен. Ни стратегического, ни политического значения этот врезанный в скалы город не имеет. Если там не будет императора, если там не будет войск… Еще раз – Кромвелю (тут Стилгар наконец разрешил себе думать о своем главном противнике) нет ни малейшего смысла уничтожать всех фрименов. Даже наоборот – фримены ему нужны, ведь надо же будет после победы показывать по телевидению каких-то людей, благословляющих избавление от тирании Муад’Диба, надо из кого-то формировать новую администрацию, полицию, передавать власть гражданскому правительству… А контракты? А земельная собственность?

Где, думал Стилгар, в каких древних книгах сказано, что все мы должны умереть по капризу герцога Атридеса? Только потому, что какой-то человек решил эффектно обставить собственную кончину? Нет, сказано совсем иное: эмир Хайдарабада должен защитить свой город. Как это сделал его отец. Как это сделал его дед.

Стилгар по-прежнему сидел не шевелясь. Предательство, думал он. Сейчас я поднимусь, пойду отсюда и стану предателем.

Старый воин не был религиозным поклонником святости Муад’Диба, как это позднее приписала ему официальная версия, он слишком хорошо знал, кто и как сделал из Атридеса вождя и пророка. Шейха даже не очень волновали те клятвы, которыми они когда-то обменялись с Полом – времена изменились, великая ставка в великой игре проиграна, спайс умирает, начался новый отсчет. Нет, дело в другом. Атридес был одним из них, он был боевым товарищем, другом, учеником. Стилгар помотал головой, словно отгоняя наваждение. На меня смотрят предки, подумал эмир, на меня смотрят еще не родившиеся дети. Если надо, я должен отдать жизнь. Если надо, я должен погубить свою совесть.

Он встал и, беззвучно спустившись по камням, покинул убежище.

– Фаруха ко мне, – сказал он в темноту, и через минуту перед ним стоял старший сын.

– Я улетаю к Алие, на переговоры, – спокойно, почти равнодушно произнес стратег. – Мы переходим на сторону Серебряного и южан. Если я не вернусь завтра к полудню и Муад’Диб сразу не убьет тебя, измени ему так же, как я, уведи всех наших в Хайдарабад и шли гонцов к Алие. Позаботься о сестрах. Прощай.

В пять утра три кромвелевских истребителя посадили топтер Стилгара у самой Джайпурской стены. Императорский главнокомандующий вышел и невозмутимо дождался набежавшей стражи.

– Я Хафизулла Абу Резуни Стилгар. Мне надо говорить с Серебряным.

Через подземные укрепления и тоннели Стилгара везли на открытой платформе, не завязав ему глаз – его даже не обыскали. Наметанным взглядом профессионала отмечая детали подготовки техники, видя мощь военных приготовлений, он лишь усмехнулся, оценив этот маневр Кромвеля и поблагодарив небо за ниспосланное в трудную минуту мудрое решение. В маленькой, ослепительно белой комнатке ему предложили стол и кофе, и менее чем через пять минут дверь отворилась, и вошли трое. Первая – Алия, заметно раздавшаяся вширь, что добавило величественности ее облику, вторым – Фейд Раута, сияюще-лысый, в каком-то немыслимом мундире с ремнями и кинжалами, и третий – высокий старик с копной белых волос и простой черной куртке с незнакомыми погонами. Ощупывая Стилгара взглядом веселого сумасшедшего, он подошел почти вплотную и сказал:

– Я Джон Кромвель, командующий. Слушаю тебя, Стилгар, – и сел, жестом предлагая гостю сделать то же самое.

Фримен тоже посмотрел в глаза маршалу и сразу понял, что нет никакого смысла что-то предлагать, ставить условия или торговаться. У этого человека можно только просить.

– Я хочу, – твердо и без предисловий заговорил Стилгар, – мой родной город Хайдарабад. Я хочу остаться эмиром и хочу, чтобы после меня им стал мой сын. Чтобы на Хайдарабад не упало ни одной бомбы и ни одной ракеты, жители не пострадали, а находящиеся в городе солдаты получили после войны такие же права, как и солдаты Конфедерации. Это все.

Стилгар замолчал, ожидая ответа. Он был готов к любому исходу, в том числе к самому худшему – как-никак, он в руках заклятых врагов, и Кромвелю стоит лишь кивнуть Харконнену – тот уже заранее ощерился. Но чутье не подвело старого воина – он выбрал верный тон и снова угадал ход кромвелевских мыслей. Маршал внимательно выслушал шейха, не находя решительно ничего удивительного в том, что тот сказал, и в том, что прозвучало без слов, на краткий миг призадумался, словно прикидывая, не много ли с него запросили, и затем добродушно покивал стратегу, признавая справедливость его требований.

– Хорошо, – сказал Кромвель, пожал Стилгару руку, в сопровождении все так же хранящих молчание Фейда-Рауты и Алии проводил Стилгара до платформы и, уже усадив гостя на сидение, добавил еще два слова, совершенно сразившие фримена: «Я позвоню». На этом переговоры завершились.

И далее на этой войне начались события, которые ныне даже трудно представить. Более всего восхищает легкость, с которой происходило общение враждующих сторон. Мало того, что переговоры между Стилгаром и Кромвелем шли по практически открытому каналу, курьеры пересекали линию фронта с почтовой регулярностью, а Фарух, случалось, дневал и ночевал в Генеральном штабе конфедератов – это все забавные мелочи. Согласно имеющимся документам, только за последующие полтора года Кромвель и Стилгар встречались по крайней мере четырнадцать раз и проводили совместные военные советы. Читая стенограммы этих заседаний, можно лишь восхищаться тем единодушием, с каким маршал и императорский стратег с воспитательными целями орут сначала на Фейда-Рауту, а затем – на Джеруллу, а младшее и среднее поколение, преисполняясь друг к другу лучшими чувствами, дружно отругивается от начальственных стариков.