Разведка - это не игра. Мемуары советского резидента Кента - Гуревич Анатолий Маркович

Об этом мне придется еще не раз говорить. Сейчас же мне хочется спустя много лет выразить еще раз благодарность лично комбригу Бронину за ту помощь, которую он, вопреки рамкам порученной ему работы со мной, оказал. А она мне очень пригодилась. К сожалению, дальнейшая судьба комбрига мне абсолютно неизвестна.

Перед окончанием подготовки в Москве, в День Красной армии, в Главразведупре были приведены к присяге некоторые «вольнонаемные» работники. В числе таковых оказался и я. Никого из других присягавших я раньше лично не знал.

Как было общепринято, мы поклялись в верности и преданности Советскому Союзу и его народу. Не знаю, как другие, но лично я всю свою жизнь старался не нарушить данную присягу.

После того как все стали расходиться, ко мне подошел только один из присягавших и заговорил о моем учителе в национально-революционной войне в Испании. Фамилию этого человека я не запомнил. Знал ли он мою фамилию, запомнил ли, естественно, сказать не могу.

Подобную ситуацию считаю себя вправе отнести к ошибке ГРУ РККА.

Находясь на работе в бельгийской резидентуре, я «познакомился» с одним из ее членов, хочу особо подчеркнуть – «уругвайским гражданином» Карлосом Аламо. Только значительно позже я узнал его настоящую фамилию и имя – Михаил Макаров. Что же меня удивило и продолжает удивлять? Во-первых, правильно ли поступило ГРУ, вызвав для принесения присяги двух будущих «уругвайцев», которым предстояло работать в одной и той же нелегальной резидентуре, в одной стране? Как же соблюдалась конспирация? Во-вторых, в издаваемой за рубежом литературе, подчас не отрицая подлинное предательство Макарова после его ареста гестапо, который стоил многих жизней честных людей и провала в советской разведывательной сети, сегодня его возводят в героя испанских боев. Утверждают, что он был старшим лейтенантом советских ВВС, совершил неповторимый полет на истребителе и нанес врагу огромные потери. Тогда я лично слышал его утверждения о том, что он был переводчиком у танкистов. Почему опытнейшие комментаторы, подчас даже бывшие работники ГРУ, не постараются восстановить правду?

ГЛАВА VIII. Прощание с Родиной. В дальний путь

В один из моих приездов к родителям в Ленинград, когда я уже направился на Московский вокзал, чтобы приобрести билет до Москвы, случилась неожиданная встреча. Совершенно неожиданно в вестибюле вокзала я увидел Ивана Алексеевича Бурмистрова, моего бывшего командира на подводной лодке испанского республиканского флота. Я его не видел с середины 1938 г. Можно представить, какой была наша встреча. Мы не обращали внимания на окружавшую нас публику, крепко обнялись и поцеловались. Не боюсь признаться, что у нас даже глаза были мокрыми. Я уже знал, что, вернувшись из Испании, И.А. Бурмистров в своем докладе весьма положительно отзывался обо мне, а значительно позднее, уже после его смерти, вдова Евдокия Степановна и сын Анатолий Иванович убедили меня в том, что мой командир, часто вспоминая меня, рассказывал им, как я в действительности во время перехода спас ему жизнь.

Иван Алексеевич был в военно-морской форме, являясь командиром 1-й бригады соединения подводных лодок в Севастополе. Он прибыл в Ленинград для принятия участия в закрытом совещании. По его словам, для него был забронирован номер в гостинице, а к вокзалу должна была прибыть автомашина. Услышав это от Ивана Алексеевича, я выразил свой протест и предложил остановиться у меня, чтобы он мог познакомиться с моими родителями и моими друзьями.

Без всякого колебания, с радостью мое предложение было принято, и, как только я оформил билет, мы, отыскав у вокзала машину с известным Ивану Алексеевичу номером, направились ко мне домой.

Вечером у меня собрались друзья. Я не исключал возможности, что это было мое последнее посещение Ленинграда до отбытия на работу за рубежом. Вечер прошел замечательно, но для меня, естественно, довольно тяжело. Всех, в том числе и Ивана Алексеевича, очень интересовал характер моей будущей работы и место назначения. Я старался уйти от ответов.

На следующий день я отбыл в Москву, уговорив Ивана Алексеевича остаться у нас на все время его пребывания в Ленинграде. Между ним и моим отцом с матерью сложились дружеские отношения. Но...

Вот именно на этом «но...» я хочу сейчас остановиться. К моей радости, в связи с задержкой оформления документов на выезд за границу я мог еще раз навестить моих родителей. Естественно, Ивана Алексеевича в Ленинграде уже не было. Приехав домой и оставшись как-то вечером с глазу на глаз с отцом, я впервые услышал решительный упрек в мой адрес. Он сказал:

– Я уже давно понял, что ты не всегда все говоришь о своей работе. Я считал это вполне допустимым... Но никогда не мог себе представить, что ты, кроме того, научился врать! Так кем ты был в Испании, журналистом, и только? Теперь мы знаем благодаря рассказам Ивана Алексеевича, что ты совершил с ним опасный переход на подводной лодке, фактически будучи его помощником, и спас ему жизнь. Зачем тебе понадобилось врать?

Признаюсь, услышанное меня не только поразило, но и весьма огорчило. Я действительно никогда не врал. Мое участие в переходе на подводной лодке, а точнее, вообще несение службы на таковой я скрывал не только от родителей, но и от всех только потому, что после возвращения из Испании нам не рекомендовали рассказывать об участии в боевых операциях. Возникал, естественно, вопрос: зачем понадобилось Ивану Алексеевичу обо всем этом рассказывать моим родителям, имел ли он на это право?

Этот разговор с отцом я переживал довольно долго. Мне очень хотелось бы поговорить с И.А. Бурмистровым, но как это сделать? Он в Севастополе, а я в Москве, до моего отъезда из Советского Союза оставались считанные дни. Все зависело от готовности моих документов.

Мне повезло, я снова встретился с моим бывшим командиром в Москве. На мой вопрос, почему он раскрыл карты о моем участии в боях в Испании моим родителям, он ответил, что К.Е. Ворошилов разрешил рассказывать об этом после присвоения ему звания Героя Советского Союза.

Неожиданной была у меня в Москве еще одна запомнившаяся встреча. Елена Евсеевна сообщила по телефону из Ленинграда, что ей нужно побывать в Москве. По ее словам, это было связано с ее намерением защитить кандидатскую диссертацию. Она не хотела останавливаться у своих друзей, а поэтому поинтересовалась, не смог бы я помочь ей получить номер в одной из гостиниц.

Не помню, по какой причине, но в гостинице «Националь», где я проживал, свободных номеров не оказалось. Не было их ни в гостинице «Москва», ни в «Метрополе». Я посоветовался с комбригом Брониным. Вопрос был решен совершенно неожиданно. Ляле был предоставлен на дни ее пребывания в Москве мой номер в «Национале», а мне надлежало переехать на это время в более дорогой номер в гостинице «Метрополь».

К великому нашему сожалению, ни у нее, ни у меня почти не было времени, чтобы вместе провести дни ее пребывания в Москве. Тем не менее, мы пару раз виделись. И здесь я не нарушил привычного порядка допустимых отношений между даже очень любящими друг друга молодым человеком и девушкой. Эти отношения могли максимально быть ограничены поцелуем, и то довольно редким. Воспитанные в хороших семьях молодые люди в те годы не допускали более близких внебрачных отношений.

Признаюсь, Ляля в те годы мне очень нравилась, но в наших даже очень дружеских отношениях были, да будет позволительно так сказать, некоторые темные пятна. Это касалось, прежде всего, максимальной сдержанности со стороны Ляли в части событий, связанных с её отцом и заменившим его отчимом. Не буду на этом вопросе долго останавливаться. Это их частное семейное дело. Смущали некоторые слухи, дошедшие до меня совершенно неожиданно, но из достоверных источников. Это касалось отношений между нею и известным кинодеятелем Р.К. И это её частное дело, но на моем отношении к ней не могло не отразиться.

В один из немногих проведенных вместе вечеров Ляля предупредила меня, что к ней вечером придет ее подруга М., жена известного уже тогда летчика, и с ней придет один мужчина, с которым у нее серьезный роман. Узнав намеченное время прихода, я предложил заказать столик в ресторане для совместного ужина, что и было сделано. Каково же было мое удивление, когда вместе с М. в номер прошел К., с которым я в Ленинграде вместе учился на курсах противовоздушной обороны. Мы не виделись много лет, но сразу узнали друг друга и крепко обнялись. Я знал его первую любовь, но не хотел расспрашивать о ней в присутствии М.