Книжная лавка близ площади Этуаль - Н Кальма

В этот час - между обедом и ужином - за столиками в ресторане Риё "Святой Антоний" почти не было посетителей. Только госпожа Риё, пышноволосая меланхоличная блондинка, вязала поодаль, не обращая никакого внимания на молодую пару. "Племянница" мсье и мадам Риё пользовалась полной свободой и могла принимать у "Святого Антония" кого ей было угодно. К тому же юноша, сидевший с ней за столиком, выглядел вполне прилично: синий костюм, галстук спокойных тонов, аккуратно зачесанные темные волосы и даже уголочек белейшего платка выглядывал из нагрудного кармана. Видно, мальчик из хорошего, интеллигентного дома.

Госпожа Риё, наверно, не поверила бы, если бы ей сказали, что под синим пиджаком у мальчика спрятан заряженный пистолет, а на поясе у заднего кармана брюк - граната. Мальчик пришел в город вооруженный до зубов. После нападения на тюрьму боши свирепствовали. Они объявили, что крупные силы противника прорывались в город, и теперь патрули дежурили почти на всех улицах. Если бы они придрались к посетителю "Святого Антония", произошла бы "суматоха", как любили говорить партизаны капитана Байяра.

Еще утром все друзья сбежались к шалашу, где жили Русский, Иша, Дюдюль, д'Артаньян и новый их товарищ - Марсель. Все желали присутствовать при туалете Дани, все подавали советы, и каждый приносил Русскому что мог: кусок хорошего мыла, одеколон, бритву и, наконец, самую главную драгоценность всякого партизана - крепкие носки. Даня отбивался изо всех сил:

- К чему все это, ребята? Не нужно мне, даю слово. Забирайте все обратно!

- Бери, бери. Надо, чтоб ты выглядел точно принц из сказки. Идешь ведь не в разведку, не к бошам, а к девушке! К де-вуш-ке! На сви-да-ни-е! Это же событие, - уговаривали партизаны.

Все началось еще накануне, когда вернулся ездивший в Альби Костя-Дюдюль.

Дернуло же его сказать при Иша:

- Видел Николь у "Святого Антония". Она велела тебе непременно прийти завтра после обеда в сад при гостинице. Непременно, понимаешь, она это подчеркнула. Ей нужно сообщить тебе что-то очень важное.

Этого было достаточно. Любопытный и болтливый, как сорока, Иша тотчас же разнес по всему лагерю: завтра Русский отправляется на свидание со своей девушкой. На этом свидании у них все должно решиться. Что именно должно решиться, ни сам Иша, ни другие партизаны не смогли бы объяснить, но людям в маки было приятно думать, что на свете, кроме войны, крови и жестокостей, продолжают существовать и существуют любовь, свидания, молодые девушки. Все жаждали быть хоть чем-нибудь сопричастными этому свиданию и молодой любви. К тому же всем без исключения нравился "маленький Русский" - храбрый и верный товарищ, разделявший с ними почти полгода все лишения, трудности и ратные дела. Николь лично знали только самые близкие товарищи Дани. Зато почти всем в отряде было известно, что долговязая подружка Русского, подавальщица из "Святого Антония", навела отряд на славное дело - освобождение политических - смертников из альбийской тюрьмы. Знали, что именно Николь сумела обработать тюремщика так, что он согласился помочь маки. Некоторые видели Николь, когда она приезжала к Дане. От полноты сердца несколько человек притащили подарки даже Николь. Старик Вино испек ей какую-то особенную коврижку, Жюль передал Дане собственноручно подстреленную лисицу на "зимний воротник", Иша сунулся было с какой-то ленточкой, но Даня так рявкнул на него, что грек поспешно ретировался. Ведь он был главным виновником всей этой суеты в отряде, и Даня про себя негодовал и злился:

"Зачем это я понадобился так срочно Николь? Не могла приехать сама, если уж я так нужен! И Костя тоже хорош! Знает, что Иша первый трепач, и бухает при нем! Сделал меня посмешищем целого отряда!"

Слухи дошли даже до Лидора. Обычно Лидор неохотно давал увольнительную в город - боялся за своих маки. Но тут беспрекословно отпустил Даню, только сказал на прощание:

- Помни - девушки способны погубить нашего брата. Не засиживайся долго, в городе кишат боши.

Поэтому в Альби Даня прибыл в довольно нелюбезном настроении.

- Ты меня вызывала? В чем дело? - начал он, едва поздоровавшись и не замечая, что на Николь ее лучшее платье и голубая, очень идущая ей косынка.

В противоположность Дане Николь была отчаянно, как-то залихватски весела.

- Идем, идем со мной в наш ресторан. Сегодня ради такого торжественного дня я приготовила роскошный ужин. То есть, конечно, приготовляла не я, а мадам Риё, но я сказала ей, что у меня сегодня особенный день, и она обещала сделать для меня и моего друга особенный салат, - без умолку трещала она, ведя Даню в зеленый, благоухающий жасмином садик "Святого Антония".

- Особенный день? Роскошный ужин? Да в чем же, наконец, дело? - все еще раздосадованно спрашивал Даня. Что еще новое придумала эта шалая долговязая девчонка?

В садике царили спокойствие, уединение, невозмутимая тишина. Стены, увитые плющом и розами, отделяли посетителей Риё от всего остального мира. И как не вязались с этой тишиной, с этим спокойствием нервное возбуждение Николь, ее размашистые жесты, когда она открывала бутылку игристого местного вина и закуривала первую в жизни сигарету.

- Хочу поздравить тебя сегодня, - начала она, как только они уселись за столик и разлили вино по бокалам. - Наконец-то я тебя освобождаю, Дени. Освобождаю от себя, от своего присутствия, от своих наездов. Подумай, какая радость: ты избавляешься от необходимости видеться со мной, терпеть все мои глупости, мои выходки, мой отвратительный характер! Ну, радуйся же, смейся, Дени! Послушай, теперь, когда уже все позади, сознайся: тебе было здорово противно водиться со мной?

- Ничего не понимаю! - Даня и правда не понимал. - Зачем этот ужин? Почему ты меня поздравляешь? И с каким таким избавлением?

- О небо, а я еще считала этого парня умным! - комически всплеснула руками Николь. - Ну как ты не понимаешь, я же тебе все ясно сказала. Я уезжаю, Дени. Уезжаю насовсем, взаправду, навсегда.

Николь залпом выпила свой бокал. Глаза у нее были совсем шальные.

Даня все не верил.

- Уезжаешь? Что это тебе вздумалось? Это глупо, Николь, честное слово, глупо. Байяр хотел доложить о тебе командованию. Ты так хорошо работала с Байяром, со всеми нами... А это дело с тюрьмой - ведь это ты его провела, если говорить правду. Ты шутишь, Николь. Скажи, что шутишь!

- Шучу ли я, шучу ли я?.. - запела Николь. - Нет, мой храбрый маки, мой пират, я не шучу. Меня вызывают. Я, видишь ли, важная, незаменимая персона. Сопротивление без меня погибнет, увянет, перестанет существовать... Гюстав пишет, я нужна им для большого дела. Кажется, что-то вроде шифровок. Словом, я должна ехать. И моя дорогая, уважаемая сестрица тоже считает, что там я буду более на месте, чем здесь.

Даня начинал верить. Ему сделалось не по себе: Николь, Цапля Николь, вправду уезжает? Как же так?

Николь испытующе смотрела на него.

- Кстати, еще новость: Жермен и Гюстав женятся. И очень скоро.

- Когда же? - машинально спросил Даня. Мысли его были далеко.

- Как только бошей вытурят из Парижа. В первый же день Победы.

- Ага, значит, и ты теперь поверила в близкую победу, - обрадовался Даня. - А помнишь, в тот день, когда мы с тобой бродили по Парижу, ты еще сказала...

Черт! Даня готов был откусить себе язык. И дернуло же его заговорить о той прогулке!

Николь схватила его руку горячей рукой:

- Ты помнишь ту прогулку, Дени? Ты ее запомнил?

- Ну конечно, Николь. Это была чудесная прогулка. Только потом - этот красный переплет...

- Послушай, Дени, тебе будет жаль, если я уеду? Только говори мне чистую правду: тебе будет жаль?

- Конечно, Николь, - опять как можно естественнее сказал Даня. - Мне будет очень не хватать тебя.

Николь нервно скручивала салфетку. Точно выжимала ее.

- Послушай, Дени, если тебе правда так жаль и ты не хочешь, чтобы я уезжала, ты скажи. Может, я как-нибудь сумею устроиться. Напишу Гюставу, что я и здесь могу работать, быть полезной. Словом, останусь.

Она смотрела на Даню не мигая. "Скажи, ну скажи, чтобы я осталась!" приказывал, требовал, молил ее взгляд.

Нет! Нет, как и тогда, в Париже, Даня не мог лгать Николь. Не мог. Не хотел.

- По-моему, Николь, не стоит, - трудно выговорил он. - По-моему, следует ехать, если так велит Гюстав. Ведь ты и в самом деле отлично работаешь, Николь. Ты такой хороший товарищ. Мы с тобой так дружили, так слаженно действовали... - Он ненавидел себя в эту минуту. Ненавидел свой тон, свои слова.

Николь отбросила салфетку.

- Ты прав, как всегда, Дени. - Голос ее звучал чуть насмешливо. - Я поеду. Ты дал мне хороший совет. И мы в самом деле были славными товарищами. Жаль, что расстаемся мы насовсем.

Сейчас Николь казалась спокойной. Как садик мадам Риё. Как бронзовая фигурка в траве.

- Но почему насовсем, Николь? Вот кончится война, и мы увидимся. Ты приедешь к нам в Полтаву или я - в Париж.

- Ты сказал "к нам"? К кому?