Осенний лист, или Зачем бомжу деньги - Владимир Царицын

— Чем богаты, тем и рады, — дурашливо произнёс Пархом, — не обессудьте гости дорогие, у меня всё просто — по-холостяцки. Не люблю я рестораны. Там неизвестно, что тебе подают. Может, отраву какую? А здесь… — Пархом обвёл руками стол, — всё чистое и без отравы. Самолично на стол накрывал. Ешьте, дети мои, с рук моих!

Он схватил с тарелки два куска истекающей жиром копчёной осетрины и протянул Маракову и Малюткину. Те потянулись за подношением, но Пархом бросил рыбу обратно, и, вытерев руки о дублеёнку, сказал:

— Но сперва выпьем! За успех дела, которое вы чуть не просрали.

— Можно мне винца? — жалобно попросил Никита Иванович.

— Не можно, — отрезал Пархом, — вино будем на десерт пить. Смотреть на праздничный салют и пить вино.

Он взял бутылку коньяка и стал разливать; Мараков с усмешкой смотрел, как у прокурора, по мере наполнения стаканов, от ужаса округляются глаза. Когда содержимое бутылки иссякло (в стаканах оказалось янтарной жидкости почти по рубчик), Пархом, не глядя, швырнул пустую бутылку через плечо. Она обиженно звякнула, разбившись о подножье статуи одной из «куртизанок».

— Пить до дна! — скомандовал Пархом и чокнулся персонально с каждым из гостей.

Оба услышали, как громко сглотнул прокурор. Мараков снова усмехнулся и одним махом осушил стакан. Он уже съел два куска языка, сложив их вместе на манер бутерброда, и теперь осматривал стол в поисках чего-нибудь, чем можно зачерпнуть осетровой икры (к лососёвой он относился с предубеждением), а Малюта ещё цедил свою порцию. Коньяк явно не хотел вливаться в прокурорское горло, но прокурор, громко дёргая кадыком, вливал его думая в этот момент о своей язве. Пархом с нескрываемым интересом наблюдал за спектаклем. Это было его маленькой местью прокурору за нерасторопность в деле «Самсонов против Пархоменкова».

— Чуть не забыл! — спохватился Пархом, когда Малюта, поставив на стол стакан, в котором осталось на дне немного коньяку, стал хватать ртом воздух, как вытащенная из воды рыба, и шарить по столу в поисках запивки, — Мрак, ты постановление привёз?

— А как же, Максим Игоревич! — всё это время полковник прижимал под мышкой папку с постановлением, — Вот оно, — сказал он, протягивая Пархому папку.

Пархом кивнул на прокурора:

— Ему дай. Пусть хоть это сделает. Пусть подпишет, пока в аут не ушёл.

Мараков обогнул стол и раскрыл перед Малюткиным папку. Никита Иванович достал из кармана «паркер» с золотым пером, и уверенно, несмотря на молниеносно наступившее опьянение, поставил витиеватую роспись. Печать на постановлении уже стояла.

— Сюда давай, — Пархом протянул руку, — у меня пока полежит. После праздников заберёшь. Слышь, Малюта? Или ты уже отъехать надумал? Погоди, ещё фейерверк впереди. Да и не ешь ты ничего, я смотрю. Не нравится закусон?

— Ам-ням-ням, — пробормотал Никита Иванович совершенно неразборчиво и упал головой в овощи.

Струя из раздавленного помидора брызнула через весь стол.

— Посади его прямо, Мрак, — приказал Пархом. — Не люблю, когда в продуктах посторонние предметы валяются. Захочешь закусить, а в тарелке мусор. Гы-гы-гы! Мусор! Мусор-то — это ты. А прокурор… — Пархом склонил голову набок и критически посмотрел на пьяного Малюту, — слабак наш прокурор. Менять надо.

«А может, я зря Пархома грохнуть решил? — подумал Мараков, — Может, поторопился с выводами? Может ещё послужить Пархому и себе на благо? Вроде бы Пархом неплохо ко мне относится, ценит, и ни в чём не подозревает. А прокурора заменить решил. Может, с новым прокурором у меня отношения сложатся, и мы одна команда будем? И, может…».

Додумать он не успел, за воротами заливисто просигналила машина, оборвав его противоречивые мысли.

— Вас ист дас? — крикнул Пархом охраннику, который уже открывал ворота настежь.

— Дэвушку заказывали, вот, Шамиль и прывёз, — откликнулся бородатый секьюрити.

— Какую девушку? — почему-то Маракову вдруг стало душно. — Вы же, Максим Игоревич, говорили, что у нас мальчишник…

В ворота въехал джип и из него вышел начальник пархомовской безопасности Шамиль, и ещё один чеченец, а за ними из машины выбралась перепуганная Янка, белая как полотно, подталкиваемая сзади третьим абреком.

Мараков совершенно потерялся, а Пархом ухмыльнулся.

— Конечно, мальчишник. А какой мальчишник без блядей?

— Но…

— Я, Мрак, хочу все вопросы за один вечер решить. Давай-ка, колись — что против меня со своей полюбовницей удумал? Какую такую бяку решил сотворить?

— Какую бяку?., — промямлил полковник.

— Вот именно, какую? Шамиль, давай куколку сюда. — Пархом поманил рукой, — Битте! Присаживайся, Анюта. Тебя же Анной зовут. Анна Ивановна Кучкина по паспорту. А Яна — это просто кличка, профессиональный псевдоним. Аня-Яна. Слева направо — Аня, справа налево — Яна. Что пить будешь, Аня-Яна?

Янка отрицательно покачала головой.

— Ну, тогда что? Перекурим, что ли? И приступим к допросу.

Пархом сунул одну сигарету себе в рот, вторую вставил в трясущиеся Янкины губы, пошарил себя по карманам в поисках зажигалки. Мараков, сам не понимая, что делает, достал свою чудо-зажигалку и дал прикурить Пархому. Янка свою сигарету выронила. Она упала ей на колени и скатилась на землю.

— Дай-ка, — Пархом протянул руку к полковничьей зажигалке, взял её, поднёс к глазам, — эй, кто-нибудь! Включите прожектор. Не видно ни хрена!

Яркий луч света упал на стол моментально.

— Китайское говно? — удивился Пархом, — Мрак! Ты же серьёзный человек, а таким барахлом пользуешься! — пощёлкал зажигалкой и бросил её на стол.

За воротами снова раздался сигнал автомобиля. Пархом удивлённо посмотрел на стоящего рядом Шамиля:

— Кто на этот раз? Я больше никого не приказывал доставить.

— Дверь привезли. Устанавливать будут.

— Какую дверь?

— Железную. В подвал.

— А там что, двери не было?

— Гамлет вчера доложил, что под бассейном, в техузле, двери нет. Я распорядился изготовить и поставить.

— Понятно, — Пархом повернулся к Янке, — вернёмся к нашим баранам?

Янка вся тряслась от страха перед тем, что её ждёт.

— Замёрзла? Ладно. Сейчас дам команду готовить фейерверк. Посмотрим, полюбуемся и спустимся в мою секс-камеру греться. Не забыла ещё? И Махмуда с собой возьмём. А господин полковник зрителем будет…

Террористы-мстители отошли на безопасное расстояние, метров на сто от врезки.

— Можно я нажму? — попросил Альфред, — Разрешите? Я должен. Это я должен сделать. Ведь он не только Сидорова. Пархом жену мою убил. То есть… жену Алексея… То есть…

Бирюк посмотрел на Окрошку. Тот долго не отвечал, раздумывал. Потом кивнул головой:

— Пусть он.

Бирюк протянул Альфреду мобильный телефон. Альфред нащупал нужную кнопку, зажмурился и прошептал:

— За тебя, Катенька! За тебя, Лёша! За всех погибших от рук Пархома!

И нажал кнопку вызова.

Все замерли.

Секунда. Две. Три…. Пять!

Ничего! Взрыва не последовало.

Альфред снова и снова нажимал кнопку. Ничего.

— Может, ты неправильно сделал этот дегенератор? — расстроенным тоном спросил Бирюка Окрошка.

— Всё я правильно сделал. Я его проверял прежде, чем на пластит установить. Всё нормально работало. Мы его с Альфредом вместе устанавливали. Прочно установили, Альфред не даст соврать. Может, крыса, ёшкин кот?

— Мимо бежала, хвостиком махнула? — ехидно спросил Окрошка.

— Запросто, — строго ответил Бирюк, — крыс там достаточно было. Ну что, надо назад идти, проверить. Кто пойдёт? Желающих нет? Тогда…

У Альфреда бешено заколотилось сердце. Ведь это он должен идти! Он и никто другой. Кто, если не он? Старик Бирюк? Одноногий Окрошка? Нет, идти должен молодой и сильный… Альфред не считал себя сильным, но… он должен идти, некому больше. Альфреду даже прислушиваться к себе не надо было, он и так знал, что идти он не хочет. Боится. И ему вдруг стало стыдно. За свою слабость, за свой страх, за нерешительность. Вспомнилось: в жизни всегда есть место подвигу. Он должен идти и совершить… ну, если не подвиг, то хотя бы поступок. Может, единственный поступок за свою вялую и никчёмную тридцатитрёхлетнюю жизнь. Может, самый главный поступок. Может быть, последний…

— Я, — решительно сказал Альфред, — я пойду.

— Ты? — удивился Окрошка.

Старый вор пожал плечами.

— Да, я. Я должен.

— Ну, иди. Что ж?..

— Я мигом! — и Альфред побежал, зажав в руке мобильный телефон и пытаясь не думать о подстерегающих его в темноте опасностях.

— Эй! — крикнул ему вдогонку Бирюк, но Альфред не услышал — гулкий звук шагов в тоннеле и стук сердца в ушах заглушил окрик.

— Чё такое, ёшкин кот? — не понял Окрошка, — Тьфу, блин! Заразил меня своим котом!