Амулет (Потревоженное проклятие) - Сергей Волков

С глухим ударом лодка врезалась в прибрежные камни, меня по инерции сильно качнуло вперед, опрокидывая на спину. Наваждение исчезло, а из темноты вынырнул испуганный Пеклеванный:

— Серега, ты че?! А где Николаич?!

Я с трудом поднялся, вылез из лодки, сел на борт и начал:

— Два месяца назад, в субботу, рано утром ко мне заехал мой друг детства, Николай, Николенька…

Когда я закончил свой рассказ, Пеклеванный только развел руками:

— Е-мое! Ну бывает же такое! Чего делать-то теперь? Мокруха получилась, если че — имей в виду, я ни че незнаю! Николаич заболел и свалил в Куртамыше, больше я его не видал! Слушай, а много денег будет, когда вы эти… ну, побрякушки старинные продадите?

Я пожал плечами:

— Наверное, много… Паганель говорил — это миллионы стоит…

— Ну гляди, Серега! Миллионы не миллионы, но тыщь на пятьдесят баксов я рассчитываю! Все, не хер сидеть! Давай, ящики грузим и валим отсюдава!

Я поднялся, мы вытащили груз на берег, оттолкнули уже примерзшую лодку, течение подхватило ее и спустя минуту она скрылась во мраке…

Загрузили «Камаз». Пеклеванный запер кунг, мы залезли в холодную кабину, и тут мне на глаза попался портфель Судакова, лежащий на сидении.

— А ну, включи-ка свет! — скомандовал я водителю, отщелкнул замок и вывалил содержимое портфеля на разосланное на сидении одеяло.

Вещи, еда, полотенце… Рыба, купленная в Переволоках… Несколько печатей, подушечка для них, связка ключей, в одном я безошибочно узнал ключ от своей квартиры, и бумаги — три пластиковые папки с синим обрезом. Все, больше в портфеле ничего не было.

Я наугад вытащил из одной папки несколько листков — учредительные документы какого-то АОЗТ «Максуд», бланки, накладные, чековая книжка. В другой папке лежала та самая, уже знакомая мне карта, распечатанное на принтере описание кургана, сделанное Профессором, и деньги, доллары, тысяч пятнадцать, наверняка те самые, Николенькины…

Третья папка содержала одну-единственную бумагу, «Договор №…». Я вчитался в текст: «Данный договор, заключенный между охранной фирмой «Залп» с одной стороны, и АОЗТ «Максуд» с другой, о том, что…».

Вообщем, «Максуд» арендовал у «Залпа» машину, наш «Камаз», с водителем и охранником, для перевозки сельхозпродукции, на десять дней, и уплатил за это двадцать миллионов рублей. От «Залпа» договор подписал Гречников, от «Максуда» — какой-то Логинов М.К…

Я сложил все Судаковские вещи назад, оставив только уже проштампованную накладную, в которой надо было лишь проставить число, договор, и деньги.

— Делить будем? — тревожно спросил водитель, жадно поглядывая на пачку долларов у меня в руках. Я молча отсчитал семь с половиной тысяч, протянул Пеклеванному, вылез из машины, сунул в портфель пару тяжелых голышей, раскрутил его, и уже собирался метнуть в реку, как сзади раздался голос водителя:

— Стой! Лучше сожги!

Я повернулся. Он подбежал ко мне, запыхавшись:

— Вдруг случайно кто выловит! А после огня один пепел остается! Давай, я солярочки плескану!

Мы сожгли портфель со всем содержимым, Пеклеванный ногой разметал пепел и золу, а металлические застежки портфеля запиннул в воду.

— Все, теперь ништяк! Ну, поехали, что ли?

Мы залезли в кабину, а я все думал — уж очень знакомая фамилия Логинов!

Стоп! Логинов… Логинов! М. К. — Максим Кузьмич! Это же Паганель!

Я окончательно запутался. Пеклеванный, с тревогой глядевший на меня, вопросительно мотнул головой, мол, чего ты?

— Получается, что машину у «Залпа» арендовал Паганель… — вслух сказал я, закурил, и начал рассуждать дальше: — Мы забираем в Ряжске сотрудника этого АОЗТ, который оказывается Судаковым, и едем за сокровищами, оставшимися в кургане… То есть Паганель отправляет Судакова за ними! Выходит, с самого начала за всем этим стоял Паганель, который был в сговоре с убийцей Судаковым! А «Максуд» — это Максим и Судаков!

Я почувствовал себя очень плохо — добряк археолог, нелепый, неуклюжий, всегда бодрый и веселый Паганель — главарь мафии, убивающей археологов и присваивающей их находки! Как-то не вязалось все это — ведь он лазил с нами в овраг, отсасывал яд из раны у Бориса, а как искренне он переживал смерть Леднева и увечье Профессора! Неужели все — игра, заранее разработанный план, гарантирующий стопроцентное алиби?!

И если так, выходит, что у них все бы и получилось, не окажись случайно нанятым охранником я! Или не случайно?

Пеклеванный завел двигатель, прогрел его, мы развернулись и поехали назад, к Куртамышу, а я все думал, размышлял, прикидывал и так, и эдак, невольно проникаясь опасливым уважением к замыслам Паганеля. Такой бы ум да на хорошие дела!

Пеклеванный гнал «Камаз» всю ночь, и лишь доехав до Челябинска, остановился поесть и поспать. Дорогой мы почти не разговаривали — я, механически глядя на летящую за окном тайгу, все вспоминал, взвешивал, раскладывал по полочкам события двухмесячной давности, а Пеклеванный, по моему, просто боялся лишний раз заговорить с «мокрушником».

Проспали мы до двенадцати дня, вернее, спал только водитель — я как не старался, но уснуть так и не смог — меня страшила даже сама мысль о том, что я во сне нечаянно смогу положить руку или ногу на то место, где в течении двух с лишним суток сидел Судаков…

Было мне очень скверно — я как-будьто заболел, а может так оно и было, меня знобило, то ли от холода, то ли еще от чего…

Когда тронулись дальше, Пеклеванный, с тревогой посматривающий на меня, вдруг протянул руку и потрогал мой лоб:

— Серега! Да ты горишь весь! Ты че, в натуре, заболел?

Я пожал плечами.

— Ты давай эта… Долбани водяры, закутайся — и спать! Носки шерстяные взял в запас? Ну, вот, разуйся, одень носки — и давай, отбой!

Я вытащил из сумки водку, одеяло и носки, связанные мне мамой — белые, с коричневой коемочкой. Почему-то вид этих носков совсем выбил меня из колеи — знала бы мама, когда вязала, что ее сынок оденет носки через двенадцать часов после того, как совершит убийство!

Я и вправду весь горел, поэтому мысли мои, что называется, «… и путались, и рвались.». Выпив грамм сто пятьдесят водки из пахнущего пласмассой термосного стаканчика, я завернулся в одеяло, скрючился на сидении и спустя пять минут ухнул в черную яму сна…

Совершенно не помню, как я спал, но проснувшись уже за Уфой, под вечер, я сразу почувствовал, что заболел. Правда, алкоголь убил основную массу бактерий и температура спала, но все равно — болела башка, нос был напрочь забит, а горло ссаднило.

— Ну че? — повернулся ко мне Пеклеванный: — Оклемался маленько? Нас тут останавливали, под Уфой, я думал — все, капсздец! А ни че, бумаги проканали за настоящие, даже кунг не просили открыть!

Мне было плохо, да вдобавок испытывалось сильное давление на мочевой пузырь.

— Останови… — попросил я, и не услышал собственного голоса, а гортань отзывалась вспышкой боли.

— Че, совсем плохо, да? — участливо покивал головой Саня. Я только утвердительно наклонил голову, поморщившись.

Мы остановились, сбегали в кустики, причем меня ощутимо пошатывало упадок сил!

— Серега! Я гляжу, ты ваще скис! У меня тут, в Октябрьском, подруга живет! Давай-ка зарулим, подлечишься! — Пеклеванный с явной тревогой смотрел на меня, скорчившегося на сидении.

— Саня, водку я больше пить не буду!

— Дурак, при чем здесь водка! Гулька медсестрой в поликлинике работает! Она тебя в момент на ноги поставит!

Октябрьск, небольшой, уютный, зеленый городишко, чем-то неуловимо похожий на мой родной город, открылся нам часа через два.

— Только бы мужик у нее свалил! — вдруг сказал Пеклеванный, что-то подсчитывающий в уме.

— Так твоя медсестра замужем? — усмехнувшись, хрипло спросил я.

— Ну да! — беззаботно кивнул водитель: — Мужик ее по месяцу на полуостров Ямал летает, нефтяник он, вахтовик! Ну, я как эти места проезжаю, обычно в курсе, на севере он или нет — считать-то легко, месяц четный, месяц не четный… А тут, летом, он отпуск брал, а у них, вахтовиков, которые в Заполярье летают, отпуска не нормальные какие-то месяца по три! Ну, весь график мой и сбился! Поэтому, если что, то просто дальше поедем, нефтяники, Серега, они — народ горячий!

По чудному городу Октябрьску наш «Камаз» довольно долго выписывал кренделя — улицы тут кольцами расходились от центральной площади, и попасть с одной на другую можно было только объехав чуть не полгорода.

Состояние мое становилось все хуже и хуже. Меня здорово знобило, я намотал на себя все, что нашел в кабине из тряпок, но все равно мерз. То и дело в глазах начинали плавать светящиеся точки, какие-то искорки, словно бы движущаяся рамка окоймляло то, что я вижу. Неясные образы ползли ко мне со всех сторон, словно полупрозрачные, гигантские амебы.