Новый Мир ( № 11 2012) - Новый Мир Новый Мир

В годы новомирской работы Марьямовым написано несколько книг, и среди них — «Довженко» для серии «Жизнь замечательных людей». В письмах Шкловский не раз касается работы Марьямова над биографией режиссера. Он поддерживает автора, дает советы — материал будущей книги ему очень близок. Шкловский дружил с «великим украинским художником», как он назовет его в своей книге «Жили-были», вышедшей в 1964 году — как раз тогда Марьямов начинал свою работу. В очерке, посвященном Довженко, Шкловский напишет, как они познакомились в 1930 году, как в 1939-м вместе ездили по Западной Украине и как в хате подо Львовом в Шкловском узнали солдата, стоявшего  здесь в 1915-м. Виктор Борисович расскажет о фильмах Довженко и великодушно признает картину его вдовы Юлии Солнцевой «Повесть пламенных лет» успешной реализацией сценария, написанного Довженко.

Для Марьямова написать о Довженко значило написать о собственной юности. 1920-е годы в Харькове — тогдашней столице Украины — были временем бурного строительства новой культуры, и люди разных возрастов вдруг молодели. Так оказались «ровесниками» тридцатичетырехлетний Довженко, выпустивший в 1928 году свой первый полнометражный фильм «Сумка дипкурьера», и девятнадцатилетний Марьямов со своей первой книгой «Шляхи пiд сонцем», написанной после путешествия по Ирану, куда он отправился по командировке Наркомпроса Украины. После выхода этой книги и появился «україньский радянський письменник Ол. Мар’ямов», кем он и оставался до переезда в Москву и вступления в Союз советских писателей в 1934 году. А до этого Марьямов — сотрудник популярного харьковского ежемесячника «Нова генерацiя». Он и наблюдатель и участник так называемого «азиатского возрождения» (был в ходу и такой термин в противоположность европейскому ренессансу). Тогда в Харькове режиссер Лесь Курбас создает новый театр, а в центре города под руководством архитектора Сергея Серафимова строится здание Госпрома, ставшее знаменитым образцом конструктивизма. «Нова генерацiя» определяет себя как «журнал нового направления в искусстве». На его страницах представлены работы художников — мастеров украинского и западного авангарда, для журнала пишут и украинские авторы, и москвичи, и ленинградцы: Асеев и Маяковский, Малевич и Татлин, Осип Брик и Виктор Шкловский. Так в 1929 году на страницах украинского ежемесячника происходит первая встреча Шкловского и Марьямова.

Многие эпизоды бурной харьковской молодости и сохраненное с тех лет очень личное отношение Марьямова к Довженко помогли ему наполнить будущую книгу живой атмосферой. Когда работа близилась к концу, Шкловский написал Марьямову (письмо 35): «На аэровокзале встретил Короткова — он хвалил твою книгу и ждет вырезок» [1] . Свои замечания высказывала и Ю. Солнцева. Роль, которую может сыграть вдова режиссера в судьбе книги, и характер ее претензий угадать было нетрудно: «Впиши туда много Солнцевой с ее ролями… Покажи ей… Потом сократи разумно…» (эти и другие советы Шкловского см. письмо 27). Но книгу пишет не Шкловский, а Марьямов — между ним и Солнцевой возник трудноразрешимый конфликт, который задержал выход готовой книги почти на два года, закончился неприятными для автора (хотя и незначительными) уступками и стоил ему здоровья. Слова же Шкловского: «Твой томик покажу и Олеше…» (письмо 39) — означали высокую похвалу.

На рубеже 1930-х годов изменения в общественной жизни оборачиваются и для Марьямова и для Шкловского резким сломом в судьбе. Об этой перемене Шкловский напишет кратко: «После обходного, вызванного обстоятельствами (рельеф местности) пути, я остался на правильном пути» (письмо 47). Надо заметить, что это движение по «обходному пути» означало для Шкловского в первую очередь невозможность движения по «правильному» — перерыв в литературоведческой работе и развитии формального метода. В 1922 году, оказавшись в Германии, Шкловский писал Роману Якобсону: «Мы пережили многое. Мы сумели отдать своего ребенка чужим, чтобы его не разрубили. Но он достался чужим не так, как в толстой книге, которую мой отец читал справа налево, моя мать читала слева направо, а я совсем не читаю » [2] . Горькие слова: «Я потерял себя в дороге и не донес свою ношу» (письмо 27) — точнее всего относятся к концу 1920-х и началу 1930-х. Тогда о формализме и о Шкловском писали и в журналах и в энциклопедиях, писали много. По словам современника: «У Шкловского учатся для того, чтобы научиться его же ругать». Вождя формалистов обвиняли в «неусвоении марксизма», в «создании антисоциалистической эстетики», в «дезертирстве с фронта социалистического строительства», в том, что «в лице формалистов пооктябрьская буржуазия заняла откровенно враждебную пролетариату позицию» [3] .

Изменения происходили и на Украине. Подозрения в национальной ограниченности — «самостийности», в прочих «буржуазных грехах» быстро свели на нет феномен Харьковского расцвета. В 1934 году столицей Украины стал Киев. К этому времени туда перебрался Довженко, Курбас был арестован [4] , закрыты журналы, в которых печатался Марьямов. В 1933 году вышла последняя из его четырех книг на украинском языке — «Данилiв». В предуведомлении к ней сказано: «„Данилiв” представляет собой материал к первой части монтажной повести „Вольный порт”, над которой теперь работает автор». Вольный порт — это, конечно, Одесса, родной город автора, а о содержании будущей повести можно было судить по небольшому напечатанному в конце книжки словарику рыбацких терминов, «что встречаются на лиманах и Тендре [5] ». Но работа над повестью не была закончена — состоялся переезд в Москву, и в 1935 году вышла первая книга на русском языке — сборник рассказов «Сампо», написанных на материале первой поездки на Кольский полуостров и знакомства с обычаями и бытом населяющих его лопарей.

К моменту встречи Шкловского и Марьямова относительно безопасных путей для занятия литературой оставалось всего два: либо детская литература, либо — историко-биографическая. Многие писатели учились работать по-новому. Подтверждение этому есть и в публикуемых письмах: из упомянутых там А. Ивича, И. Халтурина, Н. Богданова, В. Тренина, Т. Грица, пожалуй, только Халтурин всегда писал для детей, остальные пришли в детскую литературу из литературоведения. Оказавшись в Москве, Марьямов стал работать в «Пионерской правде», сотрудничать с провинциальными газетами. Шкловский писал «Марко Поло», «Повесть о художнике Федотове», «Русские в XVII веке», сценарий «Минин и Пожарский»… Движение по «обходному пути», кажется, не потребовало от него радикальной внутренней перестройки: отложив в сторону теоретические проблемы, он стал работать в других литературных жанрах. Близкий друг Шкловского Борис Эйхенбаум в заметках «О Викторе Шкловском» написал: «Литература присуща ему как дыхание, как походка.  В состав его интересов входит литература. Он пробует ее на вкус, знает, из чего ее надо делать, и любит сам ее приготовить и разнообразить» [6] . И все же, как только стало возможно, Шкловский вернулся к вопросам теории и исследованию литературы с позиций формального метода: в 1953 году вышли «Заметки о прозе русских классиков».

Для Марьямова годы жизни в Москве после переезда из Харькова — это преодоление бытовых трудностей и журнально-газетная поденщина. Обычный тогда однокомнатный московский неуют в коммуналке, долги и судебные повестки с напоминанием о взятых авансах. Спасали командировки, привычка к профессиональной работе, умение находить и использовать материал. В толстых тетрадках в клеточку отец с юности записывал все, что могло потом пойти в дело: описание мест, которые видел, заметки для памяти, книги, которые надо прочитать, и даже спектакли, которые надо посмотреть, а в конце каждого года в этих тетрадях дается отчет о проделанных маршрутах: «…1934 г. Харьков — Москва, Москва — Харьков — Москва, Москва — Ленинград — Плесозеро — Кандалакша — Мурманск — Ленинград — Москва = 4264 км»; «…1935 г. Москва — Минск — Гомель — Минск — Орша — Витебск — Ленинград — Москва = 2787 км»; «…1936 г. …» и т. д.

Командировка в 1934 году на Кольский полуостров оказалась счастливой. В полюбившийся поселок Полярное, расположенный недалеко от Мурманска, где поморский быт соседствовал с буднями военных моряков Северного флота, Марьямов приезжал еще и в 1937-м, 1940-м и 1941-м годах, и желание «подольше здесь задержаться и походить по морю» (письмо 3) сбылось неожиданным образом: начавшаяся война застала его в Полярном, и, надев военную форму, он задержался здесь на четыре года, а уехав, стал участником еще и войны с Японией. В конце 1945 года в очередной тетради были подведены итоги пройденного пути за восемнадцать лет: «1. Поездом — st1:metricconverter productid="97 052 км" 97 052 км /st1:metricconverter . 2. Самолетом — st1:metricconverter productid="23 760 км" 23 760 км /st1:metricconverter . 3. Разными кораблями — st1:metricconverter productid="38 714 км" 38 714 км /st1:metricconverter (в том числе на подводных лодках — st1:metricconverter productid="4410 км" 4410 км /st1:metricconverter ). 4. Автомобилями — st1:metricconverter productid="3150 км" 3150 км /st1:metricconverter . 5. Верхом — st1:metricconverter productid="400 км" 400 км /st1:metricconverter . 6. На верблюде — st1:metricconverter productid="220 км" 220 км /st1:metricconverter . Всего — 163 216 км». Кажется, это была жизнь профессионального путешественника и солдата, а не писателя, но именно эта жизнь и рождала книги.