Этюд в сиреневых тонах - Тиана Соланж

я уже не надеялась на его ответ, прозвучал его усталый голос. И раньше бы я непременно устыдилась, что заставила папу волноваться, переживать и искать меня по всему городу, но… этот человек не был похож на моего папулю, которого я боготворила с самого детства. Этот человек был мне не знаком. — Я пришлю медсестру, чтобы она поставила тебе успокоительное, а утром… утром ты поймешь, что я прав. И, кстати, завтра придет Бахтияр, и советую тебе не отказываться от этой встречи, а спокойно обсудить все вопросы, связанные со свадьбой.

Я промолчала, а отец, не дождавшись от меня хоть какой-нибудь реакции на его слова, молча покинул палату. Я уткнулась носом в подушку, думая о том, что в одно мгновение потеряла все, что мне было дорого — свою семью — и теперь не знала, а стоило ли там, на пустыре, бороться за свою жизнь? Крепче обняв казенную подушку, я дала волю слезам.

Глава 11

Я с какой-то обреченностью смотрела на экран своего телефона. Нет, я до последнего верила, что отец не поступит со мной так. Но, видимо, мой отказ встречаться с бывшим женихом и последующее игнорирование его звонков и подарков, сделали свое дело. Приложение известного в стране банка упорно показывало мне… комбинацию из трех пальцев, в народе называемую фигой. Иными словами, все мои заблокированные счета. Даже тот, на котором хранился мой «неприкосновенный» запас, который я по доброте душевной и папиными уговорами перевела в этот банк. На этот счет. Черт! Будто знал!

Я с досадой нажала на кнопку «выйти», так как в данный момент ничего сделать не могла. Папа свои угрозы выполнил, оставив меня без средств за «неповиновение», и мне не осталось ничего, как пойти к нему на поклон… ну или на «панель». Я громко и горько рассмеялась, утирая ладонью влажные щеки — надо же, никогда не плакала из-за такой мелочи, как отсутствие денег, но, видимо, все случается однажды.

Встала с кровати, привычно выглянула в окно. До сегодняшнего дня это было моим единственным развлечением, если не считать вялых попыток улизнуть из-под надзора папиной охраны, которую приставили к моей двери. Честное слово, так даже первых лиц государства не охраняют. До приезда водителя, которому отец поручил доставить меня в мою новую «тюрьму», именуемую домом, оставалось не более двух часов. После обхода врачи с чистой совестью сдадут меня с рук на руки водителю и вздохнут с облегчением. Нет, я не устраивала тут истерик, но постоянное нахождение в больничном коридоре посторонних лиц нервировало весь медицинский персонал.

Я снова посмотрела на экран телефона, кусая губы от напряжения и решая, кому из приятельниц позвонить с просьбой о помощи. Не то, что бы у меня было много подруг, но были те, с кем я общалась довольно близко. Понятно, что из этого списка сразу выпадала Кристина, но вот другие… Ведь они все были дочерьми папиных друзей или его подчиненных. Да и общались мы на уровне «Привет. Как дела?», наверное, все же по моей вине. М-да… Хотя есть еще девчонки из группы, но там… там другая проблема.

— Кать, привет, — я набрала первый номер из списка. Катя была дочерью папиного финдиректора, мы довольно спокойно общались, пересекаясь на тусовках и различных мероприятиях. Катя мне нравилась, так как была девушкой довольно прямолинейной, не избалованно стервой, а вполне себе адекватной особой. Именно поэтому, решила обратиться сначала к ней.

— Привет. А это кто? — раздался в ответ удивленный голос, я на секунду оторопела, так как точно знала, что у Кати был мой номер в телефонной книжке.

— Э-э, — слегка подвисла я, понимая, что зря решила сразу обратиться к ней, — это Саша Со…

— Извините, не звоните мне больше. До свидания! — резко оборвали меня на том конце, а затем в трубке послышались гудки.

— М-да, — пробормотала я, листая список контактов, а внутри кипело негодование. Ничего не понимаю! Взгляд наткнулся на еще одно имя. Вот она точно скажет, как есть!

— Привет, Лен. Это Сокольская, — решила сразу обозначить я.

С Еленой мы учились вместе в «художке», а потом пересеклись прошлым летом на выездном пленэре и еще паре встреч, организованных художниками. В основном, это были благотворительные акции, на которые съезжалось много художников из самого Питера и области. После школы Лена уехала покорять Московский институт культуры, но ее контакты у меня остались.

— Здравствуй, Александра, — сухо поприветствовали меня, и я поняла, что зря позвонила, но узнать причину подобного «холодного» приема все же хотела.

— Я, наверное, отвлекаю тебя, — уже менее уверенно откликнулась я.

— Да, и поэтому скажу тебе сразу, — холодно ответили мне, — я не желаю общаться с тобой из-за всего, что произошло.

— Пр… прости, ты о чем? — мне удалось справиться с удивлением, и сейчас я уже чувствовала, что внутри закипает злость — да что «произошло»?!

— Не строй из себя дуру, — хмыкнула Лена в ответ, — ты прекрасно обо всем знаешь! Хоть твой папа продолжает замалчивать всю историю. Но, раз ты продолжаешь строить из себя невинную овечку, то скажу, как есть. Знаешь, Саша, с друзьями так не поступают! Не упекают подруг в тюрьму только потому, что тебе показалось, что между ней и твоим женихом что-то есть. А еще не делают вид, что ничего не произошло, продолжая готовиться к свадьбе. Конечно, теперь-то ты спокойна, но где гарантия, что кто-то еще не окажется на ее месте?!

— Подожди! — решила я уточнить, — ты о чем сейчас? Какую подругу? В какую тюрьму?

— О-о, так ты еще продолжаешь притворяться, что не в курсе? — Лена сорвалась на визг, и мне пришлось даже отодвинуть трубку от уха, чтобы не оглохнуть. — Не ожидала, Саша, не ожидала. О ком я говорю? Так, о Кристине, разве не с ней вы дружили? А ты разве не знаешь, что ее взяли в клубе с наркотиками? Решила, что никто не узнает, как ты избавилась от нее? Никогда бы не подумала, что ты настолько мелочна, чтобы мстить таким образом?!

— Но… я…

— И знаешь что, дорогая, все, кроме тебя, знали об их связи, — ядовито пропела мне бывшая сокурсница, — а ты ждала, делала вид, что ничего не знаешь. А потом, когда все всплыло, то решила избавиться от нее таким способом…

Я больше не хотела этого слушать, поэтому отключила телефон. В ушах до сих пор гремели ее слова о моей якобы вине перед Кристиной. Для всех она была «святой», а я — последней тварью,