Записки Барри Линдона, эсквайра, писанные им самим - Уильям Теккерей

Скучая одна в своем обширном дублинском доме, графиня Линдон пригласила к себе мисс Амелию на весь сезон. Вспомнила она в приливе материнской нежности и о своем сынишке Буллингдоне и послала за ним и его наставником, чтобы они пожили с ней в столице и разделили ее одиночество. Но как только семейный рыдван доставил из замка Линдон мальчика, воспитателя и богатую наследницу, я стал искать случая привести мой план в исполнение.

Такая возможность вскоре представилась. Я уже говорил в одной из предыдущих глав, что в Ирландском королевстве хозяйничали в ту пору банды повстанцев, так называемые "Белые ребята", "Желуди", "Стальные сердца"; во главе со своими вожаками они убивали прокторов, сжигали стога, калечили скот, — словом, всячески самоуправствовали. Одну из этих шаек, — а возможно, и не одну, сказать трудно, возглавляла некая таинственная личность, известная под кличкой "Капитан Гром"; специальностью Капитана Грома было, по-видимому, устраивать браки с согласия и без согласия брачующихся сторон и их близких. Со столбцов "Дублинской газеты" и "Меркурия" того времени (1772 год) не сходили воззвания лорда-наместника, в коих за поимку грозного капитана и его шайки объявлялась награда и подробно описывались многообразные подвиги этого свирепого адъютанта самого Гименея. Я решил воспользоваться если не помощью, то, по крайней мере, именем капитана Грома, чтобы завладеть для кузена Улика его дамой сердца и ее приданым. Амелия была не бог весть какая красавица, и он, надо думать, влюбился больше в деньги, чем в их хозяйку.

Леди Линдон, по причине своего вдовства, воздерживалась от посещения балов и раутов, на которые так щедра была в ту пору дублинская знать, тогда как у ее друга мисс Килджой не было оснований для такого затворничества, и она с удовольствием выезжала на все вечера, куда ее приглашали. Я презентовал Улику несколько моих бархатных костюмов и благодаря своим связям добывал ему приглашения на большинство этих празднеств. Ио у бедного малого не было ни моих талантов, ни моего опыта по части придворных манер: перед молодыми девицами он робел, точно пугливый жеребенок, а менуэт танцевал с ловкостью слона. Вращаясь в изысканном обществе, он не делал больших успехов в сердце своей госпожи, нетрудно было заметить, что она отдает предпочтение некоторым другим молодым людям, кои чувствовали себя в бальном зале куда свободнее, чем Улик. Первое благоприятное впечатление бедняга произвел на богатую наследницу и впервые сам воспылал к ней в доме ее отца, в поместье Балликилджой, ибо ему нередко случалось охотиться и выпивать со старым джентльменом.

— С этим-то я здорово справляюсь, можешь не сомневаться, — говорил мне Улик, вздыхая из глубины души. — Что касается доброй выпивки или, положим, лихой скачки по полям и лугам, тут ни один человек в Ирландии меня не переплюнет.

— Не унывай, Улик, — подбадривал я его, — не будь я Редмонд Барри, если ты не получишь свою Амелию.

Милорд Чарлемонт, один из самых изысканных и образованных ирландских вельмож той поры, великий острослов и путешественник, исколесивший всю Европу, где я имел честь с ним встречаться, давал грандиозный бал-маскарад в своем замке Марино, в нескольких милях от Дублина по Данбирийской дороге. Этим-то празднеством я и решил воспользоваться, чтобы устроить счастье Улика. Мисс Килджой была приглашена на маскарад вместе с маленьким лордом Буллингдоном, который горел нетерпением увидеть столь занимательное зрелище. Было решено, что он отправится под охраной своего наставника, моего старого приятеля мистера Ранта. Я узнал, в каком экипаже поедет вся компания, и принял свои меры.

Улик Брейди на бал не собирался. Не будучи достаточно богат и знатен, он не мог рассчитывать на приглашение в такой аристократический дом, и я еще за три дня распустил слух, будто он арестован за долги. Никто из знавших Улика этому не удивился.

Я появился на маскараде в достаточно знакомой мне роли рядового прусской королевской гвардии. На мне была причудливая маска — длинный нос и огромные усищи, — к тому же я изъяснялся на немыслимом жаргоне — забавном смешении английских и немецких слов с преобладанием последних. Мой ужасный выговор вызывал общий смех, а так как многим история моя была известна, то за мной ходили толпы любопытных.

Мисс Килджой была одета в платье средневековой принцессы, и Буллингдон сопровождал ее в роли пажа. Волосы мальчика были напудрены, на нем был розовый камзол со светло-зелеными рукавами, весь расшитый серебром, сбоку болталась моя шпага; словом, Буллингдон был красив на загляденье и с предерзким видом посматривал вокруг. Что же до мистера Ранта, то он скромно расхаживал в черном домино и частенько наведывался в буфет, где проглотил столько холодной дичи и шампанского, что хватило бы на роту гренадеров.

Прибыл и лорд-наместник — и отбыл с великой помпой, — словом, бал удался на славу. Мисс Килджой была нарасхват, я тоже прошелся с ней в менуэте (если поступь ирландской наследницы, ковылявшей, как утка, заслуживает столь пышного названия); и даже воспользовался этим случаем, чтобы в самых трогательных выражениях излить перед ней свои чувства к леди Линдон и попросить младшую подругу заступиться за меня перед старшей.

Было три часа ночи, когда гости из замка Линдон распрощались. Маленький Буллингдон успел уже соснуть в одном из чуланов леди Чарлемонт, где обычно хранилась парадная посуда. Мистер Рант говорил простуженным голосом и заметно покачивался на ходу — какая-нибудь пигалица из нынешних испугалась бы джентльмена в таком состоянии, но это было самым обычным зрелищем в те благословенные времена, когда мужчина, не имевший обыкновения напиваться при всяком удобном случае, считался тряпкой, нюней. Вместе с другими повесами я проводил мисс Килджой до ее кареты и, стоя в толпе оборванцев с факелами, кучеров, нищих побирушек, неизвестного звания мужчин и женщин в разной степени подпития, осаждающих ворота вельможи во время пышных празднеств, дождался, пока карета не отъехала под громкое "ура!" этой черни, после чего вернулся в буфет, где говорил исключительно по-немецки, исполнил несколько немецких песенок, к великому удовольствию трех-четырех засидевшихся там выпивох, и весьма решительно накинулся на вино и закуски.

— Неужели вам не мешает пить ваш длинный нос? — поинтересовался кто-то из гостей.

— Убирайтесь-ка подальше, и пусть вас там повесят! — ответил я с отменным немецким акцентом и снова взялся за бутылку. Все засмеялись, а я продолжал уписывать за обе щеки.

С одним из джентльменов, провожавшим девицу Килджой, я заключил пари, проиграл — и на следующее же утро заехал к нему отдать долг. Читатель, должно быть, недоумевает, зачем я рассказываю все эти подробности, но дело в том, что вместо меня на бал вернулся мой слуга Фриц; он был одного со мной роста и в моем костюме и маске вполне сошел за своего хозяина. Мы обменялись с ним платьем в наемном экипаже, стоявшем позади кареты Линдонов, после чего я поскакал за нею вдогонку.

Обреченная карета, уносившая очаровательный предмет воздыханий Улика Брейди, не успела отъехать далеко, как ее сильно тряхнуло на каком-то ухабе и накренило набок; лакей с возгласом "стой!" спрыгнул с запяток и крикнул кучеру, что колесо слетело, — не ехать же дальше на трех колесах! В ту пору еще не было в заводе всяких гаек, до которых позднее додумались строители Лонг Эйкр. Каким образом чека вывалилась из оси, я объяснить не берусь, не иначе как ее вытащил какой-нибудь бродяга, затесавшийся в толпу у ворот лорда Чарлемонта.

Мисс Квлджой высунула головку в окошко и, по обычаю всех девиц, закричала благим матом; мистер Рант с трудом очнулся от хмельных грез, а маленький Буллингдон вскочил и, обнажив свою шпажонку, воскликнул:

— Не бойтесь, мисс Амелия, если это разбойники, у меня есть оружие! — У негодного мальчишки было сердце льва, что правда, то правда, я готов признать это даже сейчас, после всего, что между нами было.

Тем временем подъехал кеб, следовавший сзади; увидев, что произошло, возница слез с козел и учтиво предложил ее милости пересесть к нему — у него-де такой чистый, удобный экипаж, что самая привередливая леди не побрезгует. Это предложение после минутного колебания было принято пассажирами кареты, тем более что возница обещал доставить их в Дублин "сей минут". Лакей Теди вызвался проводить своего юного господина и молодую леди, но возница, у которого на козлах прикорнул какой-то субъект, видимо, вдрызг пьяный, с усмешкой предложил Теди примоститься сзади. Однако задняя подножка была утыкана гвоздями, должно быть, на страх уличным мальчишкам, которые, как известно, не упустят случая прокатиться на даровщинку, и преданный Теди не решился подвергнуть себя такому испытанию. Сдавшись на уговоры, он остался при пострадавшей карете и принялся вместе с кучером мастерить чеку, для чего выломал кол из соседней изгороди.