У барной стойки. Алкогольные напитки как наука и как искусство - Адам Роджерс

«Пьяные манеры» стали знаковой работой в этой области, но авторам этого труда пришлось столкнуться с тем же шквалом критики, который начиная с конца 1960-х годов обрушивается на любую публикацию в сфере междисциплинарной социологии. Авторы отталкиваются от результатов субъективных антропологических исследований, проведенных различными исследователями на рубеже девятнадцатого и двадцатого столетий, когда европейские ученые еще не умели объективно смотреть на изучаемые ими общества, культуры и социальные слои. Большинство этих ученых были мужчинами, которые проводили много времени с другими мужчинами, а значит, они нередко упускали из виду вопросы влияния алкоголя на женщин. «Однако, что, возможно, более важно, – говорит Робин Рум, социолог, специализирующийся на изучении алкоголя и его влияния (который с большим уважением отзывается о работе Макэндрю и Эджертона), – высказанное в книге утверждение о том, что в ряде культур этанол не оказывает на людей никакого воздействия, является очень спорным». Более поздние масштабные исследования показали, что характерной чертой алкоголя, которая отличает его от большинства других наркотических веществ, является его способность повышать в людях уровень агрессии. Несомненно, рынки распространения наркотиков являются весьма жестокими и допускают насильственные действия, но, за исключением некоторых стимуляторов вроде метамфитамина, алкоголь является единственным наркотиком, обладающим бесспорной способностью делать людей агрессивными – независимо от пола и культурной принадлежности. Тем не менее работа Макэндрю и Эджертона все еще выступает связующим звеном между биологами и психологами-бихевиористами в части их мнения о механизмах действия этанола.

С тех пор как Алан Марлатт создал свой бар-лабораторию в Сиэтле, его идея распространилась в научном сообществе. Психолог Джеймс Маккиллоп обзавелся маленьким лабораторным баром в Университете Джорджии, где он изучает зависимость с точки зрениях поведенческой экономики. Двусторонние зеркала этого бара украшены логотипами университета, а участники экспериментов регистрируют свое желание выпить еще одну порцию спиртного при помощи компьютера. «Когда моя координатор проектов была беременна, при закупке алкоголя для лаборатории ей приходилось выдерживать весьма неодобрительные взгляды продавцов», – рассказывает Маккиллоп. У Уилла Корбина есть бар-лаборатория в Аризоне, но ее предназначение в основном заключается в том, чтобы помогать студентам колледжей избегать проблем с алкоголем. (Вряд ли можно считать совпадением тот факт, что собственные бары-лаборатории учреждены в большинстве университетов, славящихся своей буйной студенческой культурой и разнузданными вечеринками и расположенных в районах с большим количеством баров и пабов.)

Впрочем, независимо от того, где расположены такие бары-лаборатории, тонкости поведения, которые в них изучаются, очень плохо увязываются с десятилетиями работ по культивации клеток и исследованиям на животных. «Между этими подходами зияет пропасть размером с Большой каньон», – говорит Ким Фромме, бывшая ученица Марлатта. В соответствии с модой на остроумные аббревиатуры Фромме назвала свою лабораторию «Исследования алкоголя, здоровья и рискованного поведения» (Alcohol, Health, and Risky Activities) – сокращенно Sahara. В этой лаборатории очень тщательно сымитирована атмосфера бара. Убедительный дизайн интерьера дополнен угловой барной стойкой, холодным осве щением и другими сенсорными атрибутами, создающими атмосферу «места для выпивки». У Фромме даже есть собственный вкуснейший коктейль-плацебо. «Вы получаете обонятельные сигналы. Вы смотрите, как я смешиваю ингредиенты коктейля. И вот – перед вами супердейственное плацебо. И все ваши чувства и действия обу словлены не фармакологическим действием алкоголя, а связанными с ним ожиданиями».

Помимо этой лаборатории в Техасском университете в Остине есть Центр исследований алкоголя и зависимостей Вэггонера. «Иногда я хожу на их заседания и семинары – они все погружены в молекулы, в биологию. Мы говорим на разных языках, читаем разные журналы, используем разные методологии, – говорит Фромме. – Я считаю, что влияние алкоголя на человека невозможно объяснить, изучая клетки или экспериментируя на животных, потому что здесь изначально задействованы другие факторы». Я высказываю предположение, что их алкогольные вечеринки проходят весьма своеобразно. «Мы просто не говорим о работе», – отвечает на это Фромме.

Лишь спустя десятилетия после того, как Марлатт начал изучать связанные с алкоголем ожидания, такие исследователи, как Фромме, начали немного лучше разбираться в этом вопросе. Ожидания тех, кто надеется на позитивное влияние алкоголя – например, считает, что благодаря ему они станут более общительными или будут более успешно заниматься сексом, – чаще всего оправдываются. Обратное тоже верно: если вы считаете, что алкоголь сделает вас более агрессивным или побудит делать то, в чем вы потом раскаетесь, – вероятно, ваш вечер окажется не слишком удачным. Набор присущих вам ожиданий зависит от того, какая модель сформировалась у вас в результате раннего опыта, от влияния средств массовой информации и усвоенного вами поведения родителей, если они были пьющими.

Следующий набор опытов Фромме призван перекинуть мост через исследовательский каньон. Шесть лет она изучала поведение студентов Техасского университета при принятии алкоголя, используя при этом тщательно составленные самозаполняемые анкеты. Сегодня у Фромме есть данные о поведении 2000 молодых людей – начиная со времени, когда они еще жили с родителями, и заканчивая периодом после получения диплома. Теперь она собирает слюну своих подопытных и секвенирует определенный набор генов, от которого, похоже, зависит потребление алкоголя. На момент нашей с ней встречи на генотипирование отправлены первые 500 образцов. «Мы думаем, что результаты исследования покажут, что полиморфизм гена – переносчика серотонина связан с седативным (снотворным) действием, а два других гена – GABRA2 и OPRM1 – отвечают за возбуждающее действие», – говорит Фромме. Разные фенотипы по-разному реагируют на алкоголь, и их реакции помогут предсказать (гипотетически) долгосрочное воздействие алкоголя с точки зрения неадекватности поведения и возникновения зависимости.

Фромме считает, что в итоге результаты ее исследований в баре-лаборатории и исследовательской работы с использованием анкет нужно будет сопоставить с результатами генетического анализа и с данными, полученными другими учеными, работающими с медицинской визуализацией (такими, как Митчелл), или с более высокими уровнями алкоголя в крови, чем Фромме может добиться в условиях своей лаборатории. «Я действительно считаю, что ответ можно получить только при помощи совместного использования всех этих разных подходов, которые, как я надеюсь, помогут нам прийти к единому выводу, – говорит она. – Но я занимаюсь этим вот уже тридцать лет, а белых пятен все еще очень много».

Итак, то, что происходит с людьми, когда они выпивают, – даже в случае умеренного, социального пьянства – очень и очень индивидуально, многогранно и зависит от культурных норм и контекстов, а также от конкретных обстоятельств – таких, как обстановка и время суток. Иными словами, ученым остается здесь только пожимать плечами.

В 1983 году репортер Леонард Гросс в своей книге с еще одним замечательным названием «Слишком много – это сколько? Результаты социального пьянства»[435] решил проанализировать совершенно конкретный аспект данной проблемы. Нельзя сказать, что ему удалось исчерпывающе ответить на поставленный в названии вопрос, но он привел презабавный комментарий, который произнес сенатор штата Миссисипи, когда в 1958 году его спросили о его отношении к виски:

Если, говоря «виски», вы подразумеваете дьявольское варево, ядовитое зелье, кровавого монстра, оскверняющего невинность и в буквальном смысле отбирающего хлеб у маленьких детей, если вы говорите о греховном напитке, который сбивает христиан с пути добродетельной и достойной жизни и повергает в пучину отчаяния и унижений, стыда и беспомощности, который лишает людей надежды, – если так, то я, конечно же, всем своим существом протестую против этого зелья.

Но если, говоря «виски», вы имеете в виду вещество, которое питает задушевную беседу, философское вино, напиток, который хорошие друзья пьют, собравшись вместе, – тот, что заставляет их сердца петь, губы улыбаться, а глаза светиться теплым светом; если вы говорите о рождественских поздравлениях, если вы подразумеваете бодрящий напиток, который придает пружинистость походке старца, если вы имеете в виду напиток, который позволяет человеку приумножить свои радость и счастье и забыть – пусть ненадолго – великие трагедии, потери и сожаления своей жизни… Если вы говорите о напитке, от продаж которого в нашу казну текут неисчислимые миллионы долларов, идущие на заботу о наших детях, о наших стариках, о больных, слепых и глухих; которые мы можем потратить на строительство дорог, больниц и школ, – если именно этот волшебный напиток вы имеете в виду, то я целиком и полностью становлюсь на его сторону.