ОПГ «Деревня» - Alchy
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Поднес краешек к пламени свечи — вначале ничего не происходило, потом пошел такой запах, что Михаил Павлович выронил этот непонятный предмет, выпрыгнул из-за стола и упав на колени перед красным углом — стал истово креститься и бить поклоны. В свои пятьдесят шесть лет он был образованным человеком, не верил ни в бога, не в черта при внешнем соблюдении обрядов и традиций — но тут его проняло. Это был запах преисподней!
В восемьдесят девятом году, когда он лично приезжал на Урал и приобрел у Демидовых - Нижнесергинский и Верхнесергинский металлургические заводы, движимый любопытством поприсутствовал при выплавке чугуна. Как же он ошибался, сравнив тогда атмосферу цеха с адом! Кое как успокоившись, вспоминая, что управляющий писал про якобы потомков — вернулся у столу, принялся изучать ассигнации и монеты.
Это была очень филигранная работа, причем в цвете — вооружившись линзой, он тщательно вглядывался в первую ассигнацию. Номиналом в пятьдесят рублей, банка России. ПОДДЕЛКА БИЛЕТОВ БАНКА РОССИИ ПРЕСЛЕДУЕТСЯ ПО ЗАКОНУ. 1997. И надпись под картинкой: «САНКТ-ПЕТЕРБУРГ». Стал разглядывать картинки, узнал только Петропавловский собор и вот тогда стало приходить понимание, что это ни какая не мистификация. Слишком всё это было инаково, веяло от этих вещей иным временем, другой культурой и небывалым мастерством исполнения.
На ассигнации в сто рублей была Москва, 1977, только картинки ему ничего не говорили, что было там изображено — непонятно. Качество выделки, металлические инкрустации на купюрах — всё это поражало воображение.
На тысячной купюре был почему-то изображен Ярославль и тоже 1997. «Санкт-Петербург стал провинцией? Москва по значимости выше? Ярославль у них столица!?» - Недоумевал Губин. Держа в голове написанное в сказке, что потомки попали сюда из две тысячи двадцать третьего года — преисполнился гордостью: «Двадцать шесть лет ассигнациям, а как новенькие! Незыблемо Русь стоит, без потрясений! Выстояла!»
«Ох ты ж Господи, прости нам грехи наши тяжкие!» - По новой бросил отбивать он поклоны. Но снедаемый любопытством — долго не выдержал и поднялся к столу, взяв в руки монеты. И здесь угадывалось мастерство из того, грядущего мира. Как бы они сюда не попали, божьим ли промыслом, по дьявольскому ли наущению, но сомнений в том, что они не отсюда — не осталось.
Уже и слуги несколько раз стучались, присылаемые его Натальей, звавшей к столу откушать, но едва заслышав его грозный рык — ретировались. А он все вчитывался в то, что писал ему заводской управляющий: «Нрава сей муж подлого, ибо бросил товарищей, покинув их без ведома. Чести не имеет, был бит кнутом, после чего излагает всё как на исповеди. Утверждал, что сам из дворян, руки видом белые, черной работой не потрачены. Увидевши кнут — признал себя мещанином. Дрянь человечишко».
Зябко кутаясь в платок — зашла сама забеспокоившаяся Наталья. Звала к столу и к собравшимся там детям. Еле отговорился, срочной работой и вестями нежданными, попросил подать сюда, в кабинет. Ел и пил машинально, не ощущая вкуса — так его захватила эта история. И вчитывался дальше: «Из купцов знает Строгановых и Демидовых, про Губиных не ведает. Про смутьянов вроде вора Емельки и Салавата Юлаева знает больше, чем о мужах достойных. Всё, что изблевывают его уста поганые — не могу доверить бумаге, столь поносные речи ведет»...
Не выдержав — кликнул прислугу, чтоб принесли четырехпробного хлебного вина с заедками, выхлестал чарку, еле перевел дух от охватившего нутро жара, заел яблоками мочеными и вновь впился глазами в строки: «Деревня их зело богата знающими людьми и мастерами. Есть лекари искусные, что врачевать сподобились многое. Людишки у них, даже самого подлого звания — пользуются теми лекарями без всякого утеснения. Оружные люди владеют огненным боем, коим могут бить многажды и зело далеко. Тако же имеют различные повозки самобеглые, которые питаются земляным маслом. Не только передвигаются на тех повозках, паче сеют они, копают землю и для других работ потребны. Не ведая усталости подобно тварям божьим. Крест в том целует что не дьявольскими кознями сие деется, а токмо розмыслом людским.
Михаил Павлович вновь налил чарку всклень, осушил и перекрестившись — стал дочитывать: «А книг, подобных вам присланной — у них множество, в каждом доме даже у последнего холопа. И знаний они полны, нам неведомых, и хулы против рода людского и Госпада нашего всеблагого в них хватает. Но погрязли эти людишки во грехе и гордыне, не сподобились знаний алкать. Предпочтя этому
