Чаша отравы (СИ) - Герасимов Игорь Владимирович

Денис рванулся ближе — и увидел, что это его Настя. С разбитой окровавленной головой, без признаков жизни.

Склонился над ней.

— Настя, Настенька... Нет, нет, только не это!

— Вы кто? — спросил врач.

— Кто? Это моя дочь.

— Мне очень жаль. Ее не стало еще до нашего приезда. Мы ничего не могли сделать. Ничего. Сейчас сюда приедет санитарная служба и полиция. Вам помочь чем-нибудь? Если что... сразу скажите.

Убитый горем, Денис осторожно приподнял лежащую на мокром асфальте дочь одной рукой за спину, другой за голову. Руки его уже были испачканы в крови. Он окаменел от горя, слезы обильно текли по щекам.

Рядом журчала, сливаясь в решетку, дождевая вода. Казалось, хмурое низкое небо тоже скорбит — по-своему...

— Кто? Кто сбил? — прошептал Дашкевич. — Кто?! — уже громко выкрикнул он.

Осторожно положил тело девочки обратно, прикрыл изуродованное личико, как мог, капюшоном дождевика.

Поднялся на ноги.

Медик сказал:

— Водитель, мужчина. Сказал, что сам сразу же вызвал скорую, попытался оказать помощь... но травмы с жизнью всё равно несовместимы. Даже если бы на месте был врач с первых же секунд, — и указал кивком головы.

Денис взглянул в том направлении. И оцепенел.

Это был один «лендкрузеров», принадлежавших педоподставщикам.

Бросился к нему.

На водительском месте сидел «бригадир» бандитов.

Дашкевич рванул дверь. Она, конечно, заблокирована. Окно полностью закрыто.

Бандит уставился на него спокойно и бесстрастно, ничего не говоря.

Денис начал изо всех сил молотить руками по стеклам, пинать ногами по двери.

Его схватили за обе руки сзади. Оказалось — полицейские.

— Тихо, тихо, осторожнее, не надо так. Не надо, мы вас понимаем, но не надо... — повторял сержант. — Сейчас специалисты еще приедут, будут оформлять, как положено. Мы пока отвечаем за порядок. Если вам нужна помощь, обратитесь к врачу... Не надо... Во всем разберутся. Если он виноват, то ответит по закону.

Дашкевич обмяк, и его отпустили.

— Это убийство, вы не понимаете, это он нарочно. Он и его подельники пытались у меня вымогать деньги, я записал их на видео и рассказал в СМИ. Они вот и отомстили. Почему же ее убили, а не меня? Суки! — и он снова рванулся к машине.

— Прекратите, последний раз повторяю, — уже более строго сказал полицейский. — То, что вы сказали, сообщите дознавателю, следователю. Такой порядок. Разберутся.

Денис вытащил телефон. Несколько раз начинал набирать жене — и сбрасывал. Не мог решиться. Пусть Вика как можно позже узнает страшную весть.

Наконец, пошел вызов. И — долгие гудки. Очевидно, звук выключен, тренировка продолжается. Ладно, пусть сама тогда перезвонит, он сам уже не будет...

Гагра, 12 сентября 2019 года

— А потом началась волокита. Установили, что это он, оказывается, не нарочно. Что девочка, не сняв капюшон, перебегала дорогу вне пешеходного перехода. Да, это так, но мы все там переходим, и никогда никого еще не сбивали, — рассказывал Денис. — Еще установили, что там было скользко из-за дождя, и он не успел затормозить. Я им показываю ролик, а они говорят: это еще не улика. События не связаны, мотивом быть не могут и всё такое. Сами бандиты объяснили так — искали место для шашлыка, видят, я с малолеткой в машине, которая уже раздеваться начала. Решили исполнить гражданский долг и проучить, попугать, а про деньги пошутили, урок преподали. Ведь я же им ничего не дал в итоге, а они сами добровольно отказались от совершения противоправного действия. То, как мы распрощались, как он угрожал мне, я, увы, не записал. Записал, как я выгонял эту девку из машины, но это ни о чем не говорит. Ко мне благодаря этой записи претензий по педофилии у органов нет, они признали, что она пыталась развести меня, но конкретно их отказались связать с ней. Спрашиваю: как этот, убийца, оказался в моем квартале? Ну, во-первых, не убийца, а, во-вторых, просто к любовнице ехал. Да, она живет там, не врет. Две недели назад познакомились. Вроде не сообщница, обычная баба. Но ведь мог и подобрать ее заранее, по приложению, специально, с привязкой к месту. А она и не в курсе, что послужила прикрытием, обнуляющим косвенную улику. Что касается прямых улик. Записи, как произошел наезд, достать невозможно. Все видеокамеры, как по команде, перестали работать, якобы какой-то сбой... Всё продумано до мелочей... Почему именно его послали расправляться, а не какого-то другого, совсем мне неизвестного? Двоюродный брат мой, в белорусских органах служит, предположил, когда приехал на похороны и заодно дать показания, что таким образом специально решили урок преподать. С одной стороны, формальной, для закона так обставили, чтобы прямых улик не оказалось, а косвенные крайне зыбкие. С другой, неформальной, сделали всё явно и прозрачно, чтобы продемонстрировать власть над всеми нами...

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— И вы знаете... на что они еще пошли... — плача, сказала Вика. — Самая первая экспертиза установила, что наша Настенька выпила целый стакан водки перед гибелью, представляете? И была в состоянии сильного опьянения. Мы подали жалобу прокурору, была повторная экспертиза, на сей раз уже ничего не нашли. Результаты первой объявили технической ошибкой и аннулировали. Но показательно. Как пощечина... Пьяная девочка... Подумать только, какой ужас...

Таксист сидел и слушал — молча, но внимательно.

— Вот она. Из нашего семейного альбома. Здесь ей год, два, три... пять... вот первая школьная линейка... Вот она в кружке танцев. Вот, кстати, ролик, как она... — давясь от слез, говорила Вика, просунув смартфон между передними сидениями и показывая водителю страницы своего недавнего относительно счастливого, но безвозвратно ушедшего прошлого. — А вот она... фото из дела... не могу, поверну к вам экран, посмотрите сами... лежит... вся в крови, с множеством переломов... Удар был такой силы, что туфельки отлетели в сторону, не сразу нашли. И сумка тоже...

— В общем, давайте начистоту, — сказал Денис. — Простите, что так вас загрузили. Вы ведь поначалу думали, что мы просто туристы, хотим на экскурсию, а вышло вот так. Но нам больше не к кому обратиться. Поэтому мы просто наугад, к вам. Вы наверняка знаете, кто это может продать. И прекрасно понимаете, для чего нам это надо.

— Я сам отец трех детей, — с легким акцентом сказал водитель. — С таким, признаюсь, первый раз сталкиваюсь. В смысле, с желанием так решить вопрос. Не имею права ни одобрять, ни осуждать. Ни уговаривать, ни отговаривать. Только тот, кто пережил такое, может судить, да. Сам я потерял родителей и двух младших сестер в девяносто втором: их, безоружных, убили грузинские военные. Когда захватили Гагру. Отца и мать поставили к стене нашего дома и расстреляли. На моих глазах. Потом взялись за сестер. Их убили не сразу, понимаете, да? Я чудом уцелел, спрятался. И видел всё это. И слышал. Мне было тогда шестнадцать. Я, конечно, взял в руки автомат и пошел воевать. Убивал врагов. Да, скорее всего, не тех, которые убили отца, мать и сестер, но тех, кто был с ними заодно. Это была война. Мы отстояли независимость. Мы никогда уже под ними не будем. А у вас войны вроде нет...

— Это не война, а одностороннее истребление, — с горечью сказал Денис. — Мы только сейчас начали это понимать.

— Такого у нас, конечно, нет. У нас понимают, что в ответ на подобное будет то, что вы хотите сделать... — сказал таксист. — А вы убивали когда-нибудь людей? Извините за вопрос. Если он кажется вам бестактным, можете не отвечать.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Нет, ни я, ни она, — сказал Денис.

— Часто бывает, что если нормальный человек, например, на войне должен в кого-то стрелять, то в первый раз это у него, скорее всего, не получится. Не решится. Что-то остановит его, и это будет непреодолимо. Опытные командиры это знают и дают новобранцам привыкнуть к обстановке — конечно, если их до того не убьют. Со мной такого не было, я сразу стрелял, потому что я помнил, я видел, как убивали моих родных. Просто предупреждаю на всякий случай...