Конунг. Властитель и раб - Коре Холт

– Но я не желаю, чтобы ты спал с нею! – в гневе заорал он на Хельги.

– Я тоже теперь раскаиваюсь, – сказал Хельги.

Настало Рождество. Большого праздника в усадьбе наместника в Каупангере не получилось, но многие были пьяны, и женщина из Сокнадаля сбежала. Одну дверь оставила приоткрытой – она достаточно натерпелась от людей конунга Сверрира. Хельги лежал в беспамятстве от выпитого медом. Тогда-то бонды из Сокнадаля окружили усадьбу.

Арнтор из Хваля послал стрелу войны. Эрленд взялся за оружие, поклявшись наказать брата, поступившего на службу к конунгу Сверриру. Бонды двигались тихо. Была темная дождливая ночь.

Но люди Сверрира оказались не лыком шиты. Одного стражника убили ударом ножа в спину, но он успел крикнуть перед смертью. Остальным удалось закрыть на засов две двери. Многие из отряда Ивара Лужи взобрались на крышу и стреляли оттуда. Хельги пробудился.

– Я слышу снаружи вопли моего брата, – сказал он.

– Скоро он заорет внутри. – ответил Ивар.

Ивар Лужа сделал то, чего не делал доселе ни один из людей Конунга Сверрира: он запросил мира. Он крикнул и потребовал тишины, а когда стихло, храбро подошел к окну и высунул голову. Двор был освещен факелами. Он крикнул вновь и был услышан.

– Поскольку мы призываем к миру, мы складываем оружие и спасаем вас и себя от бессмысленного кровопролития, – сказал он. Кто-то снаружи засмеялся.

– Это смеется мой брат, – сказал Хельги.

Ивар уже никогда не смыл с себя бесчестие, – да и жил он после этого недолго. Люди из Сокнадаля нашли приоткрытую дверь. Они больше не радовались примирению. Ивар убил двоих неприятелей, прежде чем получил удар мечом в живот.

– Конунг после этого никогда не почтит мою память, – сказал он. Это были его последние слова.

Хельги Ячменное Пузо бился, но надеялся, что брат поможет ему восстановить мир, и никого не убил. Позже он раскаялся. Бонды из Сокнадаля взяли его в плен. Остальные люди конунга Сверрира истекли кровью, и их трупы оттащили в сторону.

Эрленд предупредил своего брата, что не пойдет на мировую.

– Кто идет на службу к конунгу Сверриру, пусть готовится принять смерть, – сказал он. Люди вокруг смеялись. Хельги ответил:

– Я приму смерть сегодня, если ты, брат мой, приготовишься принять ее завтра.

Они заперли Хельги в подвале. Не хотели напрасно грешить, вздернув его в Рождество.

Когда пришла ночь, Эрленд выпустил Хельги.

– Остальные напились, – сказал он. – Я провожу тебя со двора.

Он проводил Хельги в горы и сказал:

– Я не могу вернуться назад, они же знают, кто отворил тебе.

– Пойдем со мной к конунгу Сверриру, – предложил Хельги.

– Я не сделаю этого, – сказал Эрленд. – Я испытываю только ненависть к этому человеку.

– Но куда же ты пойдешь? – спросил Хельги.

– Не знаю, – сказал Эрленд, – назад в Сокнадаль я никогда не вернусь.

Они спешили, шел дождь, снега в горах не было.

– Знаешь, – спросил Эрленд, – кому предназначалась Сигрид?

– Она кому-то предназначалась? – спросил Хельги.

– Муж ее слаб здоровьем и скоро умрет, а я, как тебе известно, в прошлом году овдовел.

– Это скверно, – рассудил Хельги.

– Я недоволен тобой, – сказал Эрленд. Хельги спросил своего брата:

– К кому она рвалась, когда покинула меня?

– Уж не к своему мужу, – ответил Эрленд.

– Я частенько думал, – сказал Хельги, – что намного лучше, если женщина стремится только с своему мужу и всегда при нем.

Они зашли далеко в горы, занимался короткий день.

– Я теперь стал изгоем, – сказал Эрленд. – Вне закона, но не без чести. – А если тебе направиться в Вик? – спросил Хельги. – Там можно найти хёвдинга и поступить на службу.

– Если вернется конунг Магнус, я последую за ним, – сказал Эрленд.

– Тогда, возможно, мы еще встретимся, – сказал Хельги.

– Но не как братья, – возразил Эрленд.

У них был только один меч. Каждый хотел отдать его другому. Оба клялись, что они не настолько гадки, чтобы оставить брата безоружным. Стали препираться, Хельги выхватил нож, они чуть не убили друг друга. Тогда Эрленд решил, что надо бросить жребий. Он отыскал монету, свою единственную, – бросил, и Хельги выиграл. Тут Хельги расплакался.

Потом они расстались. Хельги пошел на север в Нидарос и рассказал обо всем случившемся конунгу Сверриру и мне.

Конунгу оставалось теперь только одно. По весне он снарядил флот и вооружил людей. Было начало лета, когда мы вышли из Нидароса и взяли курс на юг. Конунг сказал: я вызову бондов Сокнадаля на встречу, – если придут, их кошели полегчают. Не придут – я возьму все. Он не сказал, что все. А я не спросил.

Мы вошли в Согнефьорд. Бросили якорь у острова Хваммсей, и конунг послал своих отборных людей на берег. Они двигались быстро и бесшумно, по двое, неся с собой жезлы. Повстречав бондов, они выхватывали мечи и отрезали им волосы, показывали конунгов жезл и говорили: – Передайте дальше!

Посланцы вернулись назад, и мы ждали. Настало воскресенье, день был чудесный. С утра показались лодки, выплывающие из рукавов фьорда. Конунг в напряжении стоял на палубе. Скрепя сердце, он решил напасть здесь, ибо прошел слух, что конунг Магнус собрал корабли и людей в Дании и может ударить нам в спину в этом узком фьорде. Мы увидели в толпе приближающихся одного знакомого: настоятеля монастыря на Селье, Сёрквира, сына епископа Хрои из Киркьюбё, рукоположившего нас со Сверриром в священники в святой церкви Господней, перед нашим отплытием в страну норвежцев.

Сёрквир легко впрыгнул на борт конунгова корабля и приветствовал Сверрира и меня. Бонды оставались в лодках. Должно быть, они чувствовали себя скверно под взглядом конунга. Конунг был не просто рад снова видеть Сёрквира. Он почитал его своим другом. Но когда друг встает между тобой и твоими недругами – облеченный большими полномочиями, требуя выслушать его как их доверенное лицо, – стоит усомниться в его дружбе. Конунг к тому же не любил напоминаний о горах и фьордах родины, о надломленном звучании говора, о стежках-дорожках, по которым ступали дорогие ему люди, и об Астрид с развевающимися на ветру каштановыми волосами.

Не думаю, что Сёрквир сейчас действовал умно. Приди он кротким, пусть даже заговорив о далеких милых сердцу вещах: о плеске волн, о ветрах над горами… Вместо этого он явился как судия – он, моложе нас, еще ученик в школе своего отца, когда мы – свежеиспеченные священники, преклонили колена для рукоположения и славили Господа.

Сёрквир мог бы рассказать, что принимал во владение дарованные монастырю Сельи усадьбы здесь, во фьорде. Но он поступил неумно, сказав: – Эти усадьбы передал нам Арнтор из Хваля в Сокнадаля, присутствовавший при убийстве твоего наместника Ивара Лужи в Лусакаупанге. Арнтор хотел заручиться помощью и поддержкой против тебя, конунг Норвегии…