Дежурные по стране - Алексей Леснянский

Это была страшная ночь, во время которой Бочкарёв заработал первую седую прядь и порок сердца.

От трения об абзацы глаза Артёма загорелись мистическим огнём, который быстро перекинулся на остальные части тела; и к этому пионерскому костру, распространявшему вокруг себя жертвенное тепло, потянулись девушки и женщины, к которым с отвращением относились люди.

Чтение Бочкарёва было из ряда вон выходящим. Он материализовывал слова, и роман, словно цветок, распускался страница за страницей. Девушек пленил голос Артёма. Они настолько прониклись трагедией, которая разворачивалась перед ними, что приняли живое участие в судьбах персонажей Толстого. Захваченный чтением Артём, сросшийся с произведением на молекулярно-клеточном уровне, не слышал, как в какую-то минуту по кабинету пополз шёпот, который печатными и не совсем печатными словами поднимался в воздух, а потом плавно опускался на раскрытую книгу и становился карандашными заметками на полях. До слуха Бочкарёва не доходили советы, которые проститутки давали героям, чтобы помочь им выбраться из сложных обстоятельств. Девушки, искренне переживавшие за судьбу вымышленных персонажей, сначала негодовали на Бочкарёва за то, что он не замечает их реплик, но вскоре замолчали совсем.

Уже на первых страницах Бочкарёв оставил двадцать первый век, прорвался через пожар двадцатого столетия и оказался в эпохе Толстого. Собрав героев «Воскресения» возле себя, Артём одел их по моде начала третьего тысячелетия, рассказал им, чем живут и дышат его ровесники, и снова вернулся в своё время. Роман зазвучал по-современному, и это притом, что не была изменена ни одна строчка.

Пять часов самозабвенно читал Бочкарёв, потому что у всех девушек, которые сидели в тридцать третьем кабинете, было одно лицо — лицо его сестрёнки-первоклашки, маленькой Анечки, его дорогой девочки. Артёму хотелось плакать, но он сдерживал свои чувства, так как понимал, что лужи в глазах размоют строчки, и он не сможет дочитать роман. Из его грудной клетки просились на свободу рыдания, но титаническим усилием воли Бочкарёв подавлял их. Несколько раз Артём был близок к обмороку, но не упал, потому что дежурный по стране имеет право падать на землю только мёртвым или, — если уж совсем невмоготу, — живым, но при одном условии: его никто не должен видеть.

Занявшись конкретным делом, Бочкарёв перестал искать ответ на вопрос: кто виноват в том, что девушки встали на гибельный путь? Воспитание? Среда? Государство? Теперь это не имело никакого значения, потому что дежурный не должен распылять свои силы на поиск причин, породивших проституцию, так как их ровно столько, сколько самих девушек, занимающихся продажей тела. Задачей ДПСника является практическая работа с живыми людьми, а не с тем, что называется «общим местом».

Закончив чтение, Артём отложил книгу в сторону, невидящим взглядом обвёл класс и, не имея сил сопротивляться навалившейся усталости, опустил голову на стол и уснул.

Бочкарёв проспал до восьми часов утра. Пробудившись, он потянулся, протёр глаза и… изумился тому, что увидел. За партами молча сидели проститутки и с теплом смотрели на него. Лица девушек были обезображены грязными подтёками — высохшими ручьями слёз с застывшей на дне тушью.

— Сестрёнки, вы, наверное, всю ночь не спали, — с жалостью произнёс Бочкарёв.

— Не переживай, брат, — ответила возрастная проститутка и, покраснев от стыда, скрестила на груди руки, чтобы скрыть от глаз парня пышные формы.

— Не стесняйтесь меня, — сказал Артём. — В каждой из вас вижу святую Марию Магдалину, которая, не побоявшись преследований, проводила нашего Спасителя на Голгофу. Она была падшей женщиной, и люди хотели забить её камнями, но Христос не дал. Он загородил её собой, потому что безраздельно верил в её душу. Следовать примеру Господа должен каждый христианин, даже такой никчёмный, как я. Запомните слова, которые я вам сейчас скажу. Развратник со стажем, стоящий сейчас перед вами, соблазнил так много девушек, что не достоин дышать с вами одним воздухом. Меня тиранит стыд, и я надеюсь, что он не покинет меня до конца жизни, потому что с ним мне ничего не страшно. Стыд сделает меня неуязвимым, и я буду в одиночку побеждать там, где все уже смирятся с поражением. Я не одобряю проституцию, но всё же считаю, что девушки, занимающиеся постыдным делом, в десять раз лучше тех мужчин, которые покупают этих самых девушек, заставляют их выполнять невообразимые вещи, а потом имеют наглость считать себя нормальными людьми, а путан — вонючими шалавами.

В это время в тридцать третий кабинет залетел сторож. Роман Толстого потряс его до глубины души. Когда Бочкарёв закончил чтение, сторож тихо покинул класс и пошёл ремонтировать краны в умывальниках. Починив всё, что без спроса бежало и без разрешения текло, он не успокоился и, вооружившись ведром и шваброй, вымыл коридоры на всех этажах. Убедившись в том, что школа сияет чистотой, что не осталось ни одного угла, в который бы он не заглянул с тряпкой, — парень решил принять душ, который располагался в спортзале. Тщательно намылившись, он встал под струю воды, смыл грязь с тела, но это не принесло облегчения, потому что на душе было всё так же гадко и мерзко. Выбежав из кабинки, сторож быстро оделся и бросился в учительскую поливать цветы. Закончив с поливом, он взрыхлил землю в горшках указательным пальцем. Не удовлетворившись и этим, бедолага занялся влажной уборкой листочков; он вытирал с них пыль до восьми часов утра.

— Девушки дорогие, — выпалил запыхавшийся сторож. — Быстрее бегите умываться. Скоро дети в школу пойдут. Вот так подменил напарника. Кому расскажешь — не поверят. — И он пулей вылетел из класса.

На школьном крыльце проститутки столкнулись с вихрастым мальчуганом, учившимся во втором классе. Он снял с плеч новенький ранец, вытряхнул из него книжки и тетрадки прямо на ступеньки и начал хвастать:

— Зырьте, какой портфель мама купила. Шесть отсеков и кармашек для пенала. Клёвый, — да? Главно, что отсеков много. Всё, чё хочешь, вмещается. Чё молчите, девочки? Разве плохой портфель?

Глаза девушек заблестели от слёз. Они с нежностью смотрели на мальчика, и счастливые воспоминания о чудесных школьных годах кружили им головы. Наивное хвастовство второклашки перенесло их в прошлое, и девушки увидели себя маленькими девочками в белых фартучках с букетами георгинов и гладиолусов в руках. Радостные эмоции, переполнившие сердца несчастных красавиц, выплеснулись на мальчика. Девушки обнимали и целовали его, а он, растерявшись, прокручивал в голове вчерашний день, дальше которого не устремлялись его беззаботные мысли, и не находил в нём ничего такого, за что его можно было так любить.

— Девочки, а как вы можете сразу плакать и смеяться? — освободившись из объятий, с интересом спросил второклассник и сам же ответил: «Это потому, что вы — старшаки. Старшаки всё умеют. Вторая смена, — да? После обеда учитесь. Я вам стихи читать буду».

— Стихи?.. Ты будешь читать нам стихи?.. Родненький!

— Ну да. Всем одиннадцатиклассникам читают стихи на последнем звонке. Не знаете что ли?.. Только не плачьте. Папа говорит, что у тех, кто ноет, — неурожайные лица. Еслиф перестанете хныкать, я вам свой портфель просто так подарю, а маме скажу, что потерял. Влетит, конечно, по первое число, но мама у меня вообще-то добрая. Потом простит как всегда. Я её знаю.

— Не надо… Мы тебе лучше книги поможем собрать… Держи шоколадку… Прости нас, мы больше не будем, — посыпались возгласы.

— Вы добрые, — заметил мальчик. — А Митька Протасов говорит, что все старшаки — злые. Врёт он всё. Я ему за вас рожу набью. Врежу так, что мало не покажется. Он из себя Вандама корчит, а мускулов нет. Пусть накачается сначала. — Второклассник посмотрел на волосы девушек, потрогал свои вихры и спросил: «А вам разве не надо косички заплетать? А то наша классная руководительница, Людмила Станиславовна, ругает девочек, если у них волосы распущены. Ленке Свекольниковой за это замечание в дневник написали. Из-за какой-то косы, — представляете? Ленка от обиды расплакалась, а Людмила Станиславовна погладила её, а потом сказала всему классу: «Берегите честь смолоду, а одежду — снову». После уроков я подошёл к классной руководительнице и сказал ей: «Вы, пожалуйста, больше при всех Ленку не ругайте, а то ей стыдно перед ребятами». Людмила Станиславовна похвалила меня и пообещала, что больше такого не будет. Я, наверно, умный, еслиф меня старшие слушают. Только почему тогда тройбасы по матише ставят — даже не знаю».

Девушки доставали из сумочек резинки и заплетали косы.

Второклассник подошёл к стоявшему в сторонке Бочкарёву и поздоровался с ним за руку.

— Видал, — а? Слушают меня, — с гордостью произнёс мальчик.

— Такого орла грех не послушать, — улыбнувшись, ответил Артём.

— А тебя слушают? Ты же всяко-разно из их класса.