Самый лучший коммунист - Павел Смолин

— Еще что-нибудь? — тоном радушного от полученной взятки товароведа спросил Иосиф Иосифович.

— Можно калькуляторов программируемых, если у вас устаревшие и ненужные есть, — пожадничал я.

— Пару штук найдем, — пожадничал он в ответ. — В тринадцать тридцать встретить сможешь?

— Смогу. Спасибо, Иосиф Иосифович, — поблагодарил я. — До свидания.

— До свидания, Сережа, — благодушно попрощался академик.

Когда внук в подчиненных ходит — это почти родня.

— Мир привычно тесен! — улыбнулся я секретарю. — В пол второго нам нужно встретить технику, но больше пока у меня для вас задач нет, Никита Антонович.

Знакомиться с внуком-кандидатом лучше как бы случайно и не сегодня — с первого же дня личный клан формировать как-то неприлично.

— Если будут приходить за автографами… — качнулся он с пятки на носок.

— Если я ничего полезного в этот момент не делаю — пускай заходят, — решил я.

— После обыска, — добавил дядя Петя.

Маячащий в открытом проеме дядя Егор салютнул «есть».

— Тогда я займусь делами в приемной, — решил Никита Антонович. — Буду нужен — воспользуйтесь селектором, — указал на стол.

— Спасибо, Никита Антонович.

Секретарь покинул кабинет, я протянул руки к дяде Пете, и он вложил в них спортивную сумку, спросив:

— Может лучше я?

— А у меня что, руки из жопы? — улыбнулся я, поставил сумку на стол, достал из нее молоток и запакованный в коробку шелковый портрет Ленина — заменит классического в «Красном углу», составив компанию парадному портрету деда Юры.

Через пять минут, полюбовавшись итогами работы и пофыркав на развалившегося на диване с «Уставом ВЛКСМ» в руках дядю Петю, я уселся в кресло и остался недоволен — жесткое, без колесиков и не поворачивается. И кожа, походу, натуральная — сопрею.

Набрав еще один номер, я запросил прототип «гоночно-офисного» кресла — в моей реальности такие назывались «геймерскими». Получается удобно — я же себе не враг. Через полгодика начнем серийное производство. Как всегда — и здесь, и за бугром. Ну все, считай — обжился!

Глава 24

До совещания я успел не только поумиляться приехавшим в музей школьникам, но и разобраться со всеми нашедшимися в кабинете бумагами. Нужно уметь признавать ошибки: насчет пассивности и бесполезности Комсомола я сильно ошибался. Низовой и средний сегменты работают отлично — ребята фонтанируют инициативами и идеями, хотят служить Родине на доверенном участке, и немалой доле созидательных инициатив мой предшественник «подмахнул», за что ему респект. Дизреспект ему прилетает за удушение инициатив, которые требовали от него личного участия, контроля и выхода из зоны комфорта. Печати об этом прямо говорят: «несвоевременно», «в архив», «на доработку». Ленивый ты урод!

Отобрав неправомерно зарубленные инициативы — идиотизма с железным «отклонить» тоже хватает — я сходил до секретаря:

— Никита Антонович, товарищ Шаламов временно отложил осуществление ряда интересных инициатив с мест, и я собираюсь ими заняться.

Поставив на какой-то бланк (далеко стою, не видно) печать, секретарь продемонстрировал пролетарскую сознательность:

— Я окажу любую необходимую помощь, Сергей Владимирович.

— Пока не нужно, — успокоил его я и вернулся в кабинет.

Четыре инициативы получили путевку в жизнь благодаря одному звонку в Фонд. Немного неправильно — нужно учиться действовать в рамках нормальной системы, а не параллельно, но для первого рабочего дня простительно.

Еще две инициативы я наделил печатями «Одобрено» и отложил на край стола — потом секретарю отнесу, пусть «спустит» куда надо. Три инициативы отправились туда же — предшественник печать «на доработку» поставил правильно, но собственно «доработать» отдать забыл. Как он вообще до секретарей ЦК дослужился⁈

Дядя Петя тоже даром времени не терял — полежав, он распечатал чайный набор и налил себе и мне. Похрупав мятными пряниками, он потупил в окошко и прилег обратно на диван, вскоре начав поставлять в мои уши отборный храп. Во работа у мужика — мне б такую! Будить не стал — я же знаю, что на любой подозрительный скрип полковник отреагирует как положено.

Прямо пропорционально проделанной работе грудь начала распирать гордость — даже загнанный в рамки ЦК ВЛКСМ я продолжаю приносить Родине пользу.

— Пошли в политех, Вадик! — ворвался в открытое окно полный энтузиазма юношеский голос.

— Да нафиг надо, — ответил ему голос скептический. — Пять лет матан зубрить, чтобы инженером за двести рублей пахать всю жизнь? Не, я лучше на токаря — год стипендии в сто рублей, плюс халтурки на УПК, а потом — верные триста пятьдесят в месяц, если не сильно бухать.

— А ты откуда знаешь? — подключился к беседе голос третий, девичий.

— Так брательник в том году ПТУ закончил, на заводе теперь.

— Не, я на завод не хочу, — отозвался первый. — Я лучше в институт, буду изобретателем и рационализатором — у меня батя премию две тыщи получил, за рационализацию шайбы квадратной из оцинкованной стали, так что инженер круче токаря!

А вот с рационализацией подвергающихся нагрузке элементов надо бы разобраться — нарационализируют, а потом пришедшая в негодность шайба вызовет техногенную катастрофу. Но за пацана и его отца я рад.

— А ты куда пойдешь, Демидова? — спросил второй.

— А я никуда не пойду, — важно заявила девушка. — Я буду домохозяйкой, пусть меня вон Вадик обеспечивает, он богатый будет.

Дамы под закон о тунеядстве не попадают — такой вот шовинизм. И такая трогательная первая любовь!

Подхватив нужные папочки, я сходил до приемной:

— Принес вам работы.

— Кладите на стол, — указал секретарь на левый верхний угол. — А лучше — вызывайте меня через селектор, Сергей Владимирович, чего вам самому бегать? Это — моя работа.

— Дядь Петя спит, а у вас туфли с подковкой — вдруг разбудите? — признался я.

Сидящий за своим столом с «Комсомолкой» в руках дядя Егор хохотнул. Никита Антонович подтвердил понимание шутки улыбкой, и я выдал ему инструкции:

— Нам нужно прийти на совещание за две минуты до его начала.

— Идеально, — кивнул секретарь.

И занятость показать, и уважение к коллегам. При этом я совершенно уверен, что припрусь последним — товарищи едва ли захотят опаздывать на первое совещание при участии царева внука.

Остаток времени убил, написав от руки — терпеть не могу, но ни машинки, ни ЭВМ нет — инициативу собственную, до воплощения которой