Саймон говорит (СИ) - Грэй Саймон

Дети же вели себя более… прямолинейно. Убегать или, что более актуально, прикусить язык, Васька отказывался принципиально, а потому драться научился довольно рано. Дрался отчаянно, пуская в ход не только кулаки и ноги, но и зубы и любые предметы, что попадались под руку. Потому били его скопом, вбив в непутёвую голову еще одну мысль — обидчиков надо отлавливать по одному.

Неизвестно, чем бы закончилось данное противостояние, но в годы, когда Ваське исполнилось семнадцать лет, Смеяна тихо ушла из жизни. Ненаш похоронил мать и некоторое время ходил, словно пришибленный, позабыв про насмешки и драки. Взрослые опять жалели внезапно осиротевшего паренька и даже предлагали помощь, но… Но прошло немного времени, как он принялся за старое. Более того, когда сдерживающий фактор пропал, Василий словно сорвался с цепи. Не проходило и недели, чтобы в деревне опять не случилось драки — обязательно с его участием. Приходилось вмешиваться старосте и отцу Никодиму, который только успел принять сан, спасая малолетнего острослова от расправы. Сам Ненаш на разговоры с представителями, как власти, так и церкви, плевать хотел. За что периодически попадал в Погреб на два-три дня. Впрочем, это лишь научило его другой сомнительной мудрости — мстить обидчикам надо так, чтобы потом не опознали.

Вполне возможно, при таком образе жизни, рано или поздно Василию таки проломили бы в очередной драке черепушку, но буквально через год случилось нечто совсем из ряда вон выходящее — полыхнул хлев одного из его обидчиков. Сам обидчик внезапно припомнил, что видел шатающегося неподалеку сироту и вот уже к дому подозреваемого шагает отряд мужиков и баб со старостой во главе. Однако попытки приструнить распоясавшегося хулигана к успеху не привели — в ответ на все обвинения он только обидно расхохотался, обругал всех нехорошими словами и даже пальнул в воздух из старенького ружья. Последнее особенно возмутило присутствующих, поэтому, после непродолжительной борьбы, Ненаша повязали и запихнули в Погреб на две недели. После того, как парень вышел на свободу, он заявился к старосте домой, продал всю скотину практически за бесценок, собрал вещи и пешком ушёл в город, даже не дожидаясь оказии.

После ухода Васьки, вся Перловка вздохнула с облегчением. Более того, когда выяснилось, что хлев полыхнул вовсе не по вине Ненаша, а исключительно потому, что один оболтус стащил у отца папиросы и не нашёл ничего умнее, как учиться курить возле заготовленного скотине сена, никто не побежал разыскивать сироту в городе, чтобы извиниться и привести его обратно. Даже Иван Фёдорович и отец Никодим брезгливо морщились, предпочитая не вспоминать юного острослова.

Но спустя еще год, ближе к зиме, Василий вернулся. «Поохотиться» — как он объяснил ошалевшим соседям и старосте, которые уже вычеркнули его из своей жизни. Между походами в лес за пушниной (как выяснилось, именно это парень подразумевал под словом «поохотиться»), Ненаш сиживал в «ТРАКТИРЕ», где продолжал подкалывать и задирать мужиков. К счастью, жизнь в городе всё-таки его пообтесала, а потому шуточки стали тоньше и не всегда приводили к мордобою. Собственно, именно в тот год он и заработал своё прозвище, когда в ответ на замечание:

— Ты прям совсем городской стал. Не наш, какой-то…

Захмелевший Васька ехидно ответил:

— Ваши — это те, кто по колено в навозе коровам хвосты крутят?

За что тут же получил в морду и новую кличку, которая приклеилась к нему намертво.

Когда сезон закончился, Ненаш собрал добычу и с первой возможностью отбыл обратно в Энергетик. С тех пор цикл исправно повторялся — поздней осенью Василий приезжал добывать пушнину, весной оправлялся обратно в город. Пока кто-то этот круг не прервал, ткнув в мужика ножницами, а затем разодрав грудную клетку в мелкие клочки.

Поэтому, как уже говорилось, картина складывалась безрадостная. С одной стороны, как метко заметила Варвара Ростиславовна, Васька был тем еще говнюком. Его не любили, ненавидели и периодически били. С другой стороны, били в основном мужики, в честной (относительно) драке. И до сих пор не убили, что характерно. Что же могло случиться, что какая-то женщина взяла в руки ножницы и ткнула подлеца шесть раз? Неразделённая любовь? Временное помешательство? Заказное убийство?

Над последней версией Саймон даже задумался, представив, как Ненаша настигает возмездие от рук какой-нибудь бандитской группировки. Или же неведомые тайные силы проводят специальную операцию, пытаясь столкнуть лбами людей и кланы киба. Однако всё это было исключительно на уровне фантазии — не было в деревне чужаков, кроме самого мутанта и двух чело-котов. Да и тайные силы свою операцию проводили бы в более населенной местности, а не на краю мира. Разве что цель действительно в том, чтобы накрыть всю деревню чёрным покрывалом…

Нет, убийца определённо кто-то из деревенских! С этой мыслью Огр провалился в сон.

***

Проснувшись затемно от звонка будильника, мутант быстро умылся, сгоняя остатки сна, и спустился на первый этаж. К его немалому удивлению, в зале уже обретался Петрович, который в данный момент активно препирался с Мирославой.

— Доброе утро, начальник! — поприветствовал его охотник и тут же наябедничал: — Ты скажи хозяюшке, что нам, служивым, пострадавшим на службе по имя справедливости, полагается бесплатная кормёжка и сто грамм для сугреву. Вот уже битый час объясняю ей, объясняю — а она уперлась!

— Фингал тебе второй полагается, чтоб на службе не пил, — буркнула Мирослава. — Садись Семён, сейчас завтрак принесу.

— Прости Петрович, но она права, — огорчил своего «подчиненного» мут. — Ты сейчас на службе, а на службе голова должны быть ясной.

— Так я исключительно для ясности! Не литр же прошу, а сто грамулечек, чтобы организм заработал как надо.

— Никаких грамулечек! — отрезал Саймон. — Ты мне трезвым нужен. Так что если хочешь пить — выпей чая.

Быстро позавтракав под непрекращающееся ворчание Петровича, мут поспешил к деревенскому врачу за обещанными результатами вскрытия. На стук открыл хмурого вида муж Марии с редким, в данной местности, именем Иван. Проводив гостей на кухню, он ненадолго вышел и, вернувшись через пару минут, коротко бросил:

— Сейчас подойдёт.

После чего вернулся к мытью посуды, от которого, судя по всему, его и оторвали гости. Несколько минут томительного ожидания прошли в неловком молчании — даже словоохотливый Петрович притих, после того как его попытки разговорить мрачного домохозяина ни к чему не привели. Поэтому приход Варвары Ростиславовны оба гостя восприняли с превеликим энтузиазмом. Деревенский врач просеменила мимо гостей, по пути бросив на стол перед Саймоном несколько листов исписанной бумаги. Вид у неё был при этом препотешный — небрежно собранные в пучок седые волосы, домашний махровый халат на пару размеров больше и большие пушистые тапочки с рожицами то ли кошечек, то ли собачек. Явно подарок отпрысков, обосновавшихся в городе — в «Универсаме» мут подобных модных вещичек не встречал.

Пока следователи старательно вчитывались в текст, продираясь сквозь сухие врачебные формулировки и латынь, старушка схватила свежепомытую кружку, сыпанула туда из банки темного порошка, сахара и залила кипятком. По кухне расплылся запах суррогатного кофе.

— Пристрастилась в студенчестве к этой гадости — теперь жить без неё не могу, — пробормотала врач, поймав удивленный взгляд мутанта. — Что?

— Варвара Ростиславовна, — осторожно начал Саймон. — Я не доктор, поэтому больше половины тут просто не понял. Можно мне в двух словах самое главное?

— Можно, отчего ж нет. Помер наш Васька от удара колющим предметом в сердце. Предположительно — портняжными ножницами. После чего ему было нанесено еще пять ударов. Труп пролежал порядка полутора-двух часов на холоде, затем ему было нанесено множество рваных ран в области груди. Предположительно — звериными когтями.

Врач замолкла и с видимым наслаждением отпила из кружки. Поняв, что продолжения не будет, мутант с некоторым разочарованием посмотрел на листы.