Дети пустоты. Пройти по краю - Любовь Романова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Так им! – хохотал Бруно.
– Не могу больше! – выдавил Тим, давясь от смеха. Он из последних сил цеплялся за ствол, чтобы не рухнуть на землю. – О-о-о! Паноптикум какой-то!
– Это нужно на камеру снять! – простонал внизу Бруно. – Рекорд по просмотрам обеспечен!
– Давай. Я Женьке покажу, – согласился Тим и полез в карман за телефоном. – Она, наверное, сейчас на поляне, с Федькой.
Палец мазнул по сенсорному экрану. Тот вспыхнул ярко-голубой заставкой. В ее углу с маленького конверта зловещим зрачком смотрела красная точка. В телефоне висело одно непрочитанное сообщение.
– От Женьки, похоже, – пробормотал Тим и ткнул в пиктограмму.
Он ошибся. Письмо было не от Женьки. Его прислали с незнакомого номера – сплошь нули и единицы. Наверное, отправили через Интернет.
Поколебавшись немного, Тимофей открыл сообщение и уставился в экран. По нему побежала вереница бледно-желтых квадратиков, оповестивших о загрузке видеоролика. Она заняла несколько секунд, а потом перед глазами замелькали кадры короткой записи. Женькина спина, затянутая искристым комбинезоном, чья-то рука с ярко-красными ногтями, край пропасти и снова Женька. Маленькая, жалкая, на фоне галечного берега Синьки.
Мир словно затянуло вечерними сумерками. Исчез лес, бархатно-зеленый склон Кркноша, лагерь «Синие камни», искусанные спецназовцы, озверевшие насекомые, хохочущий Бруно и золотистый ствол сосны. Остался только прямоугольник экрана с застывшей на нем картинкой невнятного изображения ельника.
И всё.
Тим начал торопливо спускаться.
– Ты куда? – удивленно спросил Бруно.
На секунду их лица оказались на одном уровне.
– Я? – простой вопрос поставил Тима в тупик. Его мысли точно угодили в закольцованный туннель. Перед глазами раз за разом прокручивалась полученная запись. Доходила до последнего кадра, окатывала волной холодного ужаса и начиналась заново. Женькина спина, рука, обрыв, черная фигурка на дне ущелья…
– Нет, Барак Обама, – криво улыбнулся итальянец.
– Я к Женьке. Она… С ней… что-то случилось, – он спрыгнул на землю.
– Погоди, я с тобой! – заорал Бруно и тоже скользнул вниз.
Продираясь сквозь заросли можжевельника, Тим набрал Федю.
– Женька не у вас? – спросил он, задыхаясь.
– С чего бы это? – удивился юный целитель. – Она сюда вообще не приходила. Разве…
– Слушай меня, – Тим на секунду остановился. Бруно обогнал его на пару шагов и тоже встал. – Бери вардака и беги к поляне. Той, где мы сегодня заложников освободили. Понял? Делай.
И нажал на отбой.
Бруно и Тим мчались сквозь лес, не пытаясь найти тропы. Их вело кошачье чутье. Благодаря ему Люди крыш не теряли направления даже в непроглядном тумане. Не прошло и минуты, как перед глазами возникла знакомая поляна у обрыва.
– Ну! – нахмурился Бруно. – Какого мохнорыла мы сюда приперлись?
Тимофей не стал ничего объяснять. Просто сунул итальянцу телефон, поставив видеозапись на воспроизведение.
– Бред! – возмутился Бруно, просмотрев ее пару раз. – Женя не могла разбиться. Тут лететь-то совсем ничего. В худшем случае можно ногу подвернуть, если приземлишься неудачно…
– Ты слепой? – заорал Тим. Он вдруг почувствовал, что готов кинуться на Бруно с кулаками. – Видел браслет?
– При чем тут?..
– При том! Это блокиратор! Когда Женьку столкнули, она была обычным человеком. Без способностей!
В этот момент из леса донесся заливистый лай Бармалея. Белый щенок выскочил на поляну первым. Следом, зацепившись кроссовкой за еловый корень, вылетел Федя.
– Женька пропала, – коротко бросил Тим целителю. Потом повернулся к вардаку. – Барька, ищи! Ну! Где она?
Детеныша подземных псов не пришлось просить дважды. Он уже кружил рядом с деревом, под которым Тимофей не так давно оставил подругу. Розовый нос елозил по примятой траве. Бармалей чихал и вилял хвостом, чуя запах хозяйки.
– Взял след! – обрадовался Федя, когда Бармалей припустил прочь с поляны.
Очередной забег по лесу длился всего ничего. Троица во главе с вардаком очутилась на узкой тропинке, ведущей вдоль обрыва, обогнула вставшую на пути кривую елочку и выскочила на другую поляну, гораздо меньше первой.
– Это случилось тут, – сообразил Тимофей, увидев, как вардак беспокойно вертится в траве.
– Может, его сбили кроты? Или белки? – осторожно предположил Федор.
Но Бармалей уже стоял у края ущелья. Щенок на мгновение замер, задрал курносую морду к прозрачному небу и завыл. Тоскливо, протяжно – прямо как тогда, расставаясь с Женькой в пещере синегрибов.
В ушах у Тима знакомо загудело, заклокотало, затылок начал наливаться тупой болью. Стараясь не обращать на нее внимания, Тимофей следом за Бармалеем приблизился к краю пропасти. Опустился на колени, уперся ладонями в нагретые солнцем камни, судорожно вздохнул и посмотрел вниз.
Он увидел белесую ленту реки, серо-голубую гальку на берегу, пару черных птах, деловито выискивающих что-то между камней… Сомнений не осталось – вардак привел их к тому месту, где столкнули Женьку. Вот только самой Женьки здесь не было. Ни живой, ни мертвой.
* * *Чухонь слушал Марата, вцепившись побелевшими пальцами в деревянные перила. Они отделяли трибуны от импровизированной арены. Рядом недовольно сопел Ус. Сопел, но молчал. Морок тоже молчал, уставившись в облачный экран над головой. Казалось, происходящее снаружи волновало начальника СКК куда сильнее чем то, что творилось внутри пространственного кармана. И немудрено. Наверное, он не мог прийти в себя после просмотра записи падения дочери.
– Предложенный мною план может показаться кому-то чудовищным, – тем временем вещал глава фратрии крыланов. – По нашим расчетам, он унесет от трех до пяти тысяч человеческих жизней. Но поймите, это всего лишь люди. Обычные бездари. Бесполезные черви. Стоит ли их жалеть? Нужно думать о цели этой акции. Она оправдает любые потери…
– Неправда… – начал было Чухонь.
– Тихо! – одернул его Ус.
Конклав больше не перечил крылану. Одни главы фратрий, те, что с самого начала были на стороне Марата и Эдды, согласно кивали. Другие, вроде Марты, сидели с застывшими лицами.
Почему же они все молчат? Чухонь принялся ерзать на месте. Почему не пытаются спорить? Почему ничего не говорят про Женьку? Таращатся, точно мыши на удава, и ждут чего-то. Понимание навалилось внезапно, как грохот несущейся на полном ходу вагонетки. Они же согласны с Маратом! Да, большинству не хочется пачкать руки в человеческой крови, но пачкать и не придется. Глава крыланов вместе итальянской кошкой и депфершами берут ответственность на себя. А вот выгоды от победы над человечеством вроде как достанутся всем.
– Сейчас мы, точно приживалы, ютимся по углам в чужом доме, – продолжал Марат, усиливая давление на слушателей. – Прячемся на заброшенных турбазах, крадемся ночными крышами, таимся в канализации. А завтра, когда мир изменится, станем в нем хозяевами.
Эх, если бы Чухонь умел говорить хоть на половину, хоть на четверть так же здорово, как Ус. Или пусть бы его уважали не меньше Марты. Или, на худой конец, боялись, как Морока. Да будь он на месте любого из них уж точно не стал бы молчать в тряпочку… Стоп! А чем его место отличается от места Уса или Марты?
– … Всё зависит от вас. От вашей веры в силу Края, – крылан мягко улыбался пшеничными усами. Наверное, чувствовал, что не так уж далек от победы. – Я жду лишь понимания…
– Нет! – слава Крысоматери, голос не дал петуха. Короткое слово, брошенное Чухонем, прозвучало уверенно. Даже нахально. Он медленно поднялся со своего места.
– Сядь! – Ус потянул его за рукав, но Чухонь тут же стряхнул руку главы Большого Совета и перемахнул через ограждение.
Теперь весь Конклав смотрел на него – самого младшего руководителя фратрии Края. Каждый из собравшихся отлично понимал, что пятнадцатилетний пацан не может сам управлять Норным Братством. Чухонь тоже это понимал и не пытался прыгать выше головы. До последнего времени его вполне устраивала роль тряпичной куклы на ниточках. Впервые он решился на самостоятельный шаг. И чихать на Уса с его политикой! Пусть потом орет, сколько влезет. А сейчас Чухонь поступит так, как считает нужным. Как поступила бы Женька. Он так и не разрешал себе поверить в ее смерть.
– Ты что-то сказал, мальчик? – Марат поднял одну бровь и теперь разглядывал юного крысюка, словно выползшую на свет мокрицу – с недоумением и легкой брезгливостью.
– Я сказал «нет»! – медленно повторил Чухонь. – Вы всё врете!
