Разум и чувство - Джейн Остин

– Ах, душенька! – Да неужто, по-вашему, я поверю, будто полковник Брэндон женится на вас только ради того, чтобы заплатить десять гиней мистеру Феррарсу!

Недоразумение долее продолжаться не могло, и последовали объяснения, которые немало повеселили обеих собеседниц и не причинили им особого огорчения, так как миссис Дженнингс просто заменила одну причину радоваться на другую, причем не закаялась надеяться, что просто поторопила события.

– Да, да! Дом священника там невелик,– сказала она после того, как первая буря удивления и восторга поутихла,– и, может быть, требует починки. Но услышать, будто человек извиняется, как мне показалось, за тесноту дома с пятью гостиными на первом этаже, что мне доподлинно известно, и где можно разместить – мне так экономка сказала – пятнадцать кроватей!.. Да еще перед вами, хотя вы и на свой коттедж никогда не жаловались! Ну, как тут было не всплеснуть руками! Но, душечка, мы уж должны постараться, чтобы полковник подправил дом, приготовил его для них, прежде чем Люси туда поедет.

– По мнению полковника Брэндона, доход настолько невелик, что для женатого человека его совсем недостаточно...

– Полковник вздор говорит, душенька. Раз сам он получает в год две тысячи, так ему и чудится, будто женатому человеку на меньшее не прожить. Уж поверьте мне, если только я жива буду, то еще до Михайлова дня поеду погостить в делафордском приходе. А если там не будет Люси, так меня туда ничем не заманить!

Элинор вполне согласилась с ней, что со свадьбой временить не станут.

Глава 41

Эдвард, поблагодарив полковника Брэндона, отправился сообщить о своем счастье Люси, и к тому времени, когда он добрался до Бартлетовских Домов, оно настолько било через край, что Люси, как на следующий день она заверила миссис Дженнингс, никогда еще не видела его в столь радостном расположении духа.

В ее собственном счастье и радостном расположении духа сомнений, во всяком случае, быть никаких не могло, и она с восторгом разделила надежды миссис Дженнингс, что еще до Михайлова дня они все встретятся под уютным кровом церковного дома в Делафорде. В то же время она не только не уклонилась от того, чтобы воздать должное Элинор, как упрямо воздавал его Эдвард, но, напротив, говорила о дружеском расположении Элинор к ним обоим с самой теплой благодарностью, охотно признала все, чем они были ей обязаны, и без обиняков объявила, что никакие старания мисс Дэшвуд оказать им услугу, в прошлом или в будущем, ее не удивят, ибо мисс Дэшвуд, как она твердо убеждена, способна сделать все на свете ради тех, в ком принимает участие. Ну, а полковнику Брэндону она не только готова была поклоняться, как святому, но и от души желала избавить его от всех забот житейской суеты, не подобающих святым,– желала, чтобы десятина его прихода была увеличена, насколько возможно, и втайне решила, что в Делафорде постарается прибрать к рукам его слуг, его карету, коровник и птичник.

С тех пор как Джон Дэшвуд побывал на Беркли-стрит, прошло более недели, и они оставили нездоровье его жены без внимания, лишь один раз устно о ней осведомившись, и Элинор почувствовала, что долее откладывать визит к ней никак нельзя. Однако исполнение этого светского долга совсем ее не манило, а к тому же она не нашла поддержки ни у Марианны, ни у миссис Дженнингс. Первая не только наотрез отказалась поехать к невестке, но и всячески пыталась отговорить сестру, вторая же, хотя ее карета всегда была к услугам Элинор, питала к миссис Джон Дэшвуд такую антипатию, что не пожелала сделать ей визит, сколь ни любопытно было ей взглянуть, как та выглядит после скандального открытия, и сколь ни хотелось ей уязвить все семейство, открыто став на сторону Эдварда. Таким образом, Элинор волей-неволей вынуждена была отправиться на Харли-стрит в одиночестве, обрекая себя на тет-а-тет с женщиной, причин не терпеть которую у нее было куда больше, чем у Марианны и миссис Дженнингс.

Лакей, однако, объявил, что миссис Дэшвуд никого не принимает. Но карета еще не успела тронуться, как из дверей вышел супруг этой последней. Увидев Элинор, он изъявил величайшее удовольствие, сообщил, что как раз направлялся на Беркли-стрит и пригласил ее войти – Фанни будет ей так рада!

Они поднялись в гостиную.

– Наверное, Фанни у себя,– сказал он.– Я сейчас схожу за ней, так как, полагаю, ничего против того, чтобы увидеться с тобой, она иметь не может. Отнюдь! Отнюдь! И особенно теперь... А впрочем, она всегда особенно благоволила к тебе и Марианне... Но почему Марианна не приехала?

Элинор произнесла какие-то извинения.

– Впрочем, я не жалею, что вижу тебя одну,– сказал он,– так как мне необходимо о многом с тобой поговорить. Полковник Брэндон... Неужели это так? Он правда предложил Эдварду свой вакантный приход? Я услышал об этом вчера совершенно случайно и собрался к вам, чтобы узнать достоверно.

– Да, это правда. Полковник Брэндон отдает делафордский приход Эдварду.

– Право! Кто бы мог поверить? Никакого родства! И они ведь даже не знакомы! И это в наши дни, когда за приход можно взять вполне приличную сумму! Сколько он приносит?

– Около двухсот фунтов в год.

– Очень недурно! Если священник стар и болен, так что вакансия должна скоро открыться, владелец может обещать приход заранее и получить, я полагаю, эдак полторы тысячи. Почему он не уладил этого до кончины старика? Теперь, натурально, думать о продаже уже поздно. Но столь разумный человек, как полковник Брэндон! Право, не понимаю, как он мог быть столь нерасторопен, когда речь шла о самом обычном, самом естественном деле! Что же, не стану спорить: в человеческих характерах таится множество противоречий. А впрочем, поразмыслив, я, кажется, догадался. Приход предоставляется Эдварду временно, пока тот, кому полковник его продал, не достигнет надлежащего возраста. Да-да, так оно и есть, можешь мне поверить.

Однако Элинор решительно опровергла это заключение и объяснила, что передать предложение полковника Эдварду было поручено ей, а потому не знать его условий она никак не может, и брату осталось только смириться с достоверностью ее сведений.

– Право, трудно поверить! – вскричал он, дослушав ее.– И что могло побудить полковника Брэндона на подобный поступок?

– Очень просто: желание оказать услугу мистеру Феррарсу.

– Ну-ну... Но, как ни судить о полковнике Брэндоне, Эдвард должен почитать себя большим счастливцем. Однако при Фанни ты лучше об этом не упоминай. Хотя я ее подготовил и она перенесла это известие с большим мужеством, но навряд ли ей будет приятен такой разговор.

Элинор не без труда удержалась и не сказала, что, по ее мнению, Фанни могла бы и вовсе не огорчаться из-за прихода, предоставленного ее брату, поскольку никакого денежного ущерба это обстоятельство ни ей, ни ее сыночку не причиняет.

– Миссис Феррарс,– добавил Джон, понижая голос,– пока ничего не знает, и я убежден, что лучше всего будет скрывать от нее правду как можно дольше... Конечно, когда они поженятся, боюсь, она узнает все.

– Но к чему такие предосторожности? Разумеется, миссис Феррарс вряд ли порадуется, что ее сыну будет на что жить, тут никаких сомнений нет. Судя по ее поведению, от нее нельзя ожидать ничего, кроме полного к нему равнодушия. Она отказалась от сына, навсегда отреклась от него и принудила всех, кого могла, порвать с ним всякие отношения. Как же можно даже вообразить, что после подобного поступка она способна испытывать из-за него печаль или радость? Его судьба должна быть ей безразлична. Вряд ли она настолько слаба духом, что, отказавшись от утешения, каким дети служат матери, все-таки сохранила материнскую заботливость!

– Ах, Элинор! Рассуждения твои вполне логичны, но опираются они на неведение человеческой природы. Не сомневайся: когда Эдвард заключит свой злополучный брак, для чувств его матери не будет ни малейшей разницы, отреклась она от него или нет. А потому от нее необходимо скрывать все, что может ускорить наступление этого ужасного события. Миссис Феррарс не способна забыть, что Эдвард ее сын!

– Право, вы меня удивляете. Казалось бы, это обстоятельство должно уже совершенно изгладиться из ее памяти!

– Ты к ней непростительно несправедлива. Миссис Феррарс – нежнейшая в мире мать!

Элинор промолчала.

– Теперь,– продолжал мистер Дэшвуд после краткой паузы,– мы подумываем о том, чтобы на мисс Мортон женился Роберт.

Элинор, улыбнувшись серьезной важности в тоне своего брата, ответила невозмутимо:

– Мне кажется, ей самой никакого выбора не предоставляется?

– Выбора? О чем ты говоришь?

– Только о том, что, судя по вашим словам, мисс Мортон совершенно безразлично, выйдет ли она за Эдварда или за Роберта.

– Бесспорно! Ведь ничего не изменилось. Роберт теперь во всех смыслах займет положение старшего сына. Ну, а что до прочего, так оба они весьма приятные молодые люди и не вижу, в чем один хоть немного уступал бы другому.