Трава, пробившая асфальт - Тамара Черемнова

 Привыкшая жить среди простора и зеленых массивов, я поневоле затосковала о Новокузнецке своего детства. Но город Новокузнецк был уже другой, вокруг обитали совершенно незнакомые мне люди, да и тот пятачок, где стоял домик моего детства, давно застроили.

 На меня обрушилась депрессия, не хотелось ни читать, ни писать. Хоть беги обратно в Инской, под ветвистые кроны карагачей! Но здравый смысл шептал мне, что это временное явление, я адаптируюсь, что тоска пройдет, ведь добилась того, чего всю жизнь хотела.

 И я стала усердно, упорно, упрямо топить эту тоску, загонять на самое дно души, заслонять позитивными и конструктивными мыслями. Да здравствует мое упрямство! Мне не сразу удалось справиться со своим состоянием, но все-таки удалось. И неприветливый город постепенно стал мне нравиться, и рабочий настрой постепенно вернулся.

 Журналистка Тамара Бохан

 Недели через три после моего прибытия в Новокузнецк в комнату вошла незнакомая женщина в сопровождении старшей медсестры Эльвиры Алексеевны.

— Тамара, познакомься, это корреспондент из газеты «Металлург Запсиба», ее к тебе директриса направила, — сказала Эльвира Алексеевна и ушла.

— Здравствуйте! Присаживайтесь, не стесняйтесь, — пригласила я жестом миловидную женщину.

 Она присела на табурет и представилась:

— Меня зовут Тамара Петровна Бохан, я журналистка. Меня ваша директриса заинтриговала: сказала, что здесь живет очень интересный человек. Можно я буду задавать вам вопросы, а вы будете на них отвечать?

— Конечно, конечно, — сдавленно ответила я, разволновавшись. Не так уж часто меня посещают корреспонденты. А тут такая симпатичная корреспондентка, да еще моя тезка. И, оказывается, наша суровая директриса способна на добрые поступки, заинтересовала мною газету «Металлург Запсиба».

 Я справилась с волнением, и мы с Тамарой Бохан подробно поговорили. А в дальнейшем стали добрыми приятельницами. Она чуть старше меня и такая славная, обаятельная, широкая душой и щедрая сердцем. И эта тезка оказалась ниспослана мне судьбой будто в противовес тезке из Прокопьевского ПНИ — докторше Тамаре Федоровне, чье безжалостное медицинское заключение подтолкнуло меня к самоубийству. Та Тамара чуть не погубила меня, а эта Тамара вселяла новые жизненные силы.

 Тамара Бохан часто навещала меня, и мы вели разговоры обо всем, что нас окружало. Когда у нее возникали жизненные трудности, она делилась ими со мной, как с равной, а я старалась поддержать ее советом или просто внимательно выслушать и подбодрить. И из общения с Тамарой сделала для себя полезный вывод — любой человек, даже успешный и удачливый, может испытывать трудности, и все-все, даже самые умные, обеспеченные и независимые, нуждаются в понимании и участии.

 После того интервью я поняла, что если в газете выйдет очерк Тамары Бохан обо мне, то кто-то из моих многочисленных новокузнецких родичей — родители, тетки, родные и двоюродные братья-сестры — прочтет и узнает, что я нахожусь здесь. А пока что еще никто из них не в курсе, что я перебралась на родину в Новокузнецк.

 Но напрасно понадеялась на это чудо, никто из моей родни на тот очерк «не клюнул», может, не обратили внимания, или же газета никому не попалась на глаза.

 Мать узнала, что я нахожусь в Новокузнецке, от директрисы Инского дома. В декабре 1997-го мать отправила мне поздравительную открытку с днем рождения. В Инском, получив открытку, удивились. Черемнова в Новокузнецке, у родичей, считай, под боком, а они почему-то ничегошеньки не знают об этом! И директриса распорядилась отправить открытку назад с приложенным официальным сообщением о переводе ее дочери в Новокузнецкий дом. Позже я узнала, что директриса подивилась моей конспирации и сочла нужным раскрыть ее. А никакой конспирации и не было. Просто мать не интересовалась мной, так зачем было уведомлять ее о моем перемещении?

 Будешь ходить!

 Надо отдать должное Новокузнецкому дому, как только я прибыла сюда, меня тут же начали возить по врачам-неврологам — в том же 1997 году, в конце ноября и декабре. Из самых хороших побуждений! Чтобы подлечить и вылечить!

 Однако сейчас, по прошествии десяти с лишним лет, могу с уверенностью сказать, что лучше бы этого не делали. И обнадежили, и обидели, и унизили, и измучили, и ничем не смогли помочь. Судьба, словно смеясь надо мной, больно жалила в самые уязвимые места. Словно со злорадным оскалом шипела:

— На вот, любуйся! Никто и ничто тебе не поможет! Видишь, как люди на тебя смотрят? Поняла, кто ты такая для них всех!

 Судьба ранила меня и попутно демонстрировала мне человеческие пороки — не иначе как решила познакомить начинающую писательницу с тем, как выглядят отрицательные герои.

 У Тамары Бохан в Новокузнецком институте травматологии и ортопедии работала знакомая, и она договорилась, чтобы меня осмотрели специалисты. Это было в декабре 1997-го. И вот на интернатской машине меня привезли в этот солидный институт в сопровождении медсестры Эльвиры Алексеевны и моей помощницы Ольги, занесли в кабинет ортопеда и переложили на кушетку.

 Зашла врач-ортопед — молодая женщина. Меня представили и вручили мои медицинские документы.

 Она полистала историю болезни и принялась осматривать меня, даже не предложив раздеться, как положено по правилам медосмотра. Потом попросила выпрямить спину — я выполнила ее просьбу. А уж последующая беседа с ней… Этот взрезающий душу голос я узнаю, даже будучи по ту сторону бытия. Не хочу называть имени этой докторши, надеюсь, она прочтет эту книгу, пересмотрит свое отношение к пациентам и уменьшит самоуверенность и беспечность в даче обещаний больному.

— Ты почему не ходишь? — задала она сногсшибательный вопрос таким тоном, словно я специально, по своей хитрости, просидела столько лет в коляске. — Смотри, как хорошо спину держишь!

— Со мной же никто никогда не занимался, — промямлила я тихо. — Меня вообще мало лечили… И большую часть своей жизни я прожила не там, где положено…

 Врач вскинула на меня недоуменный взор. Я попыталась рассказать про ПНИ и как оттуда выбралась, но она грубо оборвала:

— Я сама как специалист вижу, что у тебя олигофрения!

 Тогда я показала свою книгу «Из жизни волшебника Мишуты», специально прихваченную с собой. Она долго ее рассматривала и ошарашила заключением:

— Вот видишь, ты же смогла написать книгу, значит, сможешь и ходить!

— Так вы меня возьмите к себе в больницу, — с надеждой в голосе попросила я.