Завтрашний царь. Том 1 - Мария Васильевна Семенова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Снедный хабарик затопчут, – крутились рваные мысли. – Отца осрамят… как Вязилу… не дам…»
Сколько их нападало, он так и не понял. Трое? Четверо?..
Слишком много, чтобы отбиться.
Перед глазами металось, плавало, гасло. Страха не было. Страх живёт, пока ждёшь и гадаешь.
Он пытался ударить, схватить, обизорники смеялись и охаживали его как хотели.
Тяжёлыми палками, да с разгону.
Искры из глаз! Ещё и ещё!..
Потом что-то случилось.
Рядом вдруг завопили, надсадно, смертно, будто с человека шкуру заживо драли. Обизорники тотчас отпрянули. Глухо шмякнуло в живое тело увесистое дубьё. Долетел испуганный возглас. Не Ойдриг ли предстал из тумана, замахиваясь страшным мечом?.. Шорох убегающих ног…
И всё.
И – ни души.
Вот так быстро.
Действительно всё.
Звенела рядом вода. Храпел Малюта, вольготно раскинувшись на мостовой. Верешко полз в сторону, воздуха не было, из глаз текли слёзы. Сразу встать не удалось, он приподнялся на локтях, шаря в поисках узелка со съестным… услышал всхлипывание раба. Мгла скулил в десятке шагов, потрёпанный, жалкий, в разорванной гуньке. Горевал над смятой кугой.
Верешко хотел позвать его, закашлялся, слабо махнул рукой. Кощей подоспел на четвереньках. Подал отлетевший узелок с хабариком:
– Добрый… хозяин…
– Где… был? – прохрипел Верешко.
Хотя что взять с невольника, тем паче с калеки… Дурнота свалила обратно на мостовую. Пыжовская брага требовала лужёного брюха. Совсем не такого, как у Верешка.
Потом они вместе поднимали Малюту, закидывали на себя его руки. Раб левую, Верешко правую. Сын валяльщика всё хотел спросить, видел ли Мгла, кто спугнул обизорников, но так и не собрался.
Новая хвала
В торговый день на площади у дворца было людно. Возле балаганов и по открытым рядам толкался народ. Торгованы и покупщики шумели, зазывно покрикивали, бранились, слушали премудрых гадалок, спорили о цене на товар, сердито уходили, возвращались, били по рукам, отсчитывали медяки, радовались потешникам, зевали по сторонам.
Кощей по имени Мгла осторожно пробирался краем толпы.
Сегодня рано утром в ремесленной он вновь потянулся к стропилине. И на сей раз решился, понёс себя вверх. Каждую жилочку прохватило огнём, но он утерпел… начал приподниматься над полом… рьяно, радостно… Всего один раз. Второй приступ оказался лишним, плечи отозвались так, что калека скорчился на полу, плавая на грани тьмы.
Много ли такому надо? Сунешься в гущу людскую, толкнут, собьют, ещё и притопчут…
Он уже побывал в щепяном ряду, где напоказ выстукивали деревянными ложками. И в гончарном, полном горлачей, мисок, корчаг. Миновал зелейщиц, издали отметив рундук бабы Грибанихи…
Впереди лежал воровской ряд.
Там перекупщицы-шибайки продают всякое разное, якобы подкинутое им, сирым вдовинушкам, тёмной ночью к порогу. У каждой бабищи наготове жальна́я песня о выводке голодных детей. Поблизости, даже не очень таясь, топчутся крадуны. Ждут выручки, чтобы пропить в ближайшем кружале.
Мгла уже некоторое время поглядывал на невысокого человека, тоже двигавшегося к воровскому ряду. Его трудно было потерять в шумливой пёстрой толпе: среди колпаков и столбунков, носимых шегардайцами, выделялась бархатная шапка с перьями цапли. Человек был скромно одет, выступал как-то робко, маленькими шажками. Тем не менее ему уважительно кланялись, подходили поздравствовать:
– На четыре ветра тебе, мирской грамотник!
Торговки воровского ряда прикрывали свои богатства рогожами, якобы стыдясь неправого промысла, – но, конечно, так, чтобы не чинить помехи любопытному взору. Мгла заметил у одной бабы хорошие снегоступы и пригляделся к плетению, но тут на другом конце ряда поднялась визгливая свара. Кощей вскинул глаза. Шибайки гнали новенькую, вздумавшую поставить рядом с ними свой короб. Крики матерные! Визг – иглами в уши!
Мгла видел, как вывернули наземь приготовленное для продажи. Дальше прочего отлетела простая кожаная зепь на узком ремешке, оборванном и связанном. Маленькая пряжка не выдержала падения, наружу посунулась книга. Нетолстая, без позолоты и цветных прикрас на обложке…
Мгла на миг перестал слышать шум торга. Всё вдруг вернулось, нахлынуло, опустилось обухом на затылок.
Вой Наклонной башни. Рука Лихаря, скорбно шарящая в опустевшей пазухе стёганки: «Книга запропала… твой подарок, учитель…» И голос Ветра: «Это лишь кожа и чернила, сын. Думаю, она упала на погребальные носилки, став для моей матери милодаром. Гордись и ни о чём не горюй…»
Мгновение минуло. Взгляд, вновь ставший пристальным, нашарил неудачливую торговку. Узнал.
Вот, значит, как…
Ветер был прав. Лихарь потерял чехольчик и книгу, где-то зацепившись, когда выносили усопшую. Только зепь угодила не на великий костёр, а в руки отпущенному кабальному. Безвестно хранилась в скрынях воруй-городка. Лежала в заплечном кузове, когда Лутошка бежал из Неустроева затона. Досталась в итоге детнице, что сидела в снегу на лыжне, беспомощная, брюхатая…
…Бабья склока длилась недолго. К новенькой поспела подмога, да какая! Вроде неприметный горожанин в простом зипуне, однако горластые шибайки сразу примолкли, отсягнули, вспомнили о своих коробах, брошенных без присмотра. Мгла уже довольно отёрся в Шегардае, чтобы узнать Чагиного заступника, посовестного человека Коверьку.
Осторожность кричала: убирайся без промедления, да подальше!
Разум твердил: Чага едва разглядела убийцу Лутошки, пронёсшегося тенью во тьме.
Глаза не могли оторваться от «Книги милостей», казавшейся из маленькой зепи. Присмиревшие бабы помогали собирать раскиданное, сейчас подберут и её…
Приблизился человек в бархатной шапке. Учтиво перемолвился с посовестным, указал на книгу. Чага с поклоном подала её:
– Изволь, почтенный Варакса.
Грамотник посмотрел, полистал, довольно кивнул, развязал мошну. «Книга милостей», за которую Лихарь без раздумий перерезал бы полгорода, обрела новый дом.
Варакса ушёл с торга не сразу. Возле рундука, где торговали андархскими редкостями, к нему подошёл молодой жрец Владычицы. Двое приятельски разговорились, грамотник даже вытащил покупку. Другоня взял в руки, улыбнулся сквозь повязку, одобрил.
Беседуя, они пошли дальше вместе.
– Слышал ли ты, добрый Варакса, новую хвалу, доставленную с воинского пути?
– Нет ещё, не довелось.
– Тогда поспешим! Богомысленный Люторад как раз певчих вразумляет…
Никому не было дела до оборванца-раба, тащившегося той же дорогой. «Проследить за грамотником. Выждать. Примериться и украсть. Это будет нетрудно… только… зачем? Что стану делать с нещечком Лихаря, где спрячу его?»
Милостный мост…
Царская улица, выводящая к Последним воротам…
Угол Великой…
Храм на Лобке возводили даровитые зодчие. Издали он напоминал поясное изваяние женщины, чуть склонившейся навстречу спешащим к ней детям. Днём была различима рукотворная кладка, но в сумерках, да в плывущих клочьях тумана, да с зажжёнными светочами в маленьких окнах, подобных глазам…
Изнутри доносилось приглушённое пение:
…У лихих
