bratia - Gradinarov

Он говорил громко для Павла и Выся, надеясь что юрак в пору таяния снега станет искать здесь бивни на продажу, не упуская случая заработать, если вытает новая туша мамонта. А потом, тихо спросил Выся, где чаще находят бивни.

– Весной на берегах озер и рек. Земля съезжает, а там костей много. Мы находим и забираем бивни, а остальное – снова уходит в землю, – ответил Высь. – Маленько торгуем бивнем. Чай, табак, порох, муку берем. Иногда – рублем.

Шмидт печально смотрел на юрака.

– Я думаю, сколько полезных для науки вещей уходят за рубли на другие цели. А академии задыхаются от нехватки естественного природного материала для изучения самой природы. Ты, Высь, юрак с головой. Найдешь целую тушу мамонта, сообщи мне. Присматривай до моего приезда. Много рублей получишь. Любая академия будет считать за честь иметь скелет мамонта у себя в музее.

Павел Александрович за шутку принял слова Шмидта, а увидев серьезное лицо, спросил:

– Федор Богданович, а как вы собираетесь транспортировать отсюда такую махину?

– Не вижу особых проблем. Махину разобрать по косточкам, пронумеровать каждый сустав, каждый позвонок, упаковать, сложить в ящики. Затем нанять штук пятьдесят – семьдесят оленьих упряжек и доставить кладь до Толстого Носа. А в навигацию на пароход и до Енисейска. До Урала довезут гужевики, а там – по железной дороге до Санкт-Петербурга. Дорога длинная, долгая, но надежная. Просто нужны знатоки, археологи, чтобы ни одна косточка ушедших веков не потерялась в недрах земли.

От оползня несло гнилью, затхлостью, мертвечиной. Шмидт, Павел и Высь перешли в подветренную сторону, чтобы не дышать смрадом.

– Мы зовем это место гнилым. После каждого оползня вонь на всю тундру, и вода у берега портится. Рыба уходит к тому краю озера. Один налим жиреет. До двух аршин доходит. Видно, много гнилья жрет в воде.

Шмидт осмотрел, насколько позволяла подзорная труба, дрожащие в миражной дымке берега. Они были пологими, с множеством зеленого ивняка, небольших лайд, несколькими впадающими речками, больше похожими на ручьи. И только гнилое место было высоким, обрывистым берегом, подмываемым водой.

– Предварительно можно сделать вывод, место здесь особое. Озеро движется на северо-восток, наступает на берег, отбирает у тундры каждое лето пять – десять метров земли и превращает его в свое дно. Может, и правда здесь мамонты вытаивают? Выдавливает их земля из недр, как живой организм изгоняет из себя занозу. Сегодня обедаем и начинаем обследование озера, – закончил Федор Богданович.

– Наша орда перестала сюда ходить. Неблагодатными стали эти места. Леса нет – топить нечем. Рыбы нет, кроме налима. Пастбища высохли. Камень из земли полез. Кочуем другой тундрой, где все есть.

Вернулись на стоянку. Жена Айна уже поставила чум, разожгла костер, а на тагане варила в большом котле птицу. Батрак Выся Нярка сходил на охоту и принес трех гусей. Айна их ощипала, выпотрошила, внутренности отдала собаке. Один гусь кипел в котле, а два оставшихся лежали в ведре с холодной водой, чтобы не прокисли до завтра. Нюк чума был летний, без единого порыва. Место для стоянки выбрала Айна на невысокой сопке, ровное и обдуваемое ветром от комаров. Когда собирались к Гыде, Шмидт спросил Выся:

– Зачем ты берешь свою красавицу в тяжелую дорогу? Неужели мы, четыре мужчины, не справимся?

– Понимаете, Федор Богданович! У нас в тундре по-другому. У нас – другая жизнь. Жена есть жена! Она самая последняя и самая красивая из трех жен. А чум без хозяйки, что очаг без огня. С Айной всегда и тепло, и сытно. А кто будет чум ставить? Дрова заготавливать? Костер жечь? Чай варить? Все – Айна! Это – женская работа. Мужчина – охотник, рыбак, плотник! Он не может позволить пустяками заниматься! Поэтому жена для юрака – это все!

– Теперь понимаю, Высь! – согласился Федор Богданович. – Жена для юрака важнее оленя. Без нее, как без оленя, ты просто стал бы ненужной нартой. Так я понял?

– Нет! Для меня важны одинаково и жена, и олень. Но жена чуть важнее, поэтому их у меня лишь три. А оленей – тысяча. Сейчас батраки пасут у залива, олешки жир нагуливают. А со мной сотня саночных. Еще за лето не отъелись. Сначала корма мало было. Теперь ягеля и ивняка полно, но овод докучает. Не дает спокойно силу набирать. Вот, смотрите, ходят вокруг чума, мало едят, от гнуса рогами отмахиваются. Худые олешки. Однако скоро комар уйдет – и пойдут в рост мои быки и оленухи.

Обедали в чуть задымленном, но без единого комара чуме. К одному из шестов подвешен небольшой медный образ святителя Николая.

– Это чей у вас образок, Высь? – полюбопытствовал Павел Александрович.

Высь удивился:

– Павел Александрович, вы не знаете? Вы нехристь? Да это ж святой Миколка! Спаситель наш! – и он ладонью протер маленькую иконку.

Ели суп с гусем, малосоленого осетра, пили чай с морошкой. После обеда у чума курили трубки, а Нярка снимал колодки с пасущихся оленей и надевал упряжь. Решили ехать вдвоем: Шмидт и Высь. Поэтому заарканили шестерку самых упитанных быков и запрягли в легкие иряки. Взяли два ружья, немного юколы и несколько лепешек. Павел и Нярку собрались на охоту. Сегодня с утра видели в двух верстах от чума блуждающего дикого оленя. Пока Федор Богданович и Высь собирались на объезд озера, Айна помыла посуду и села штопать продырявленные бокари мужа. Она достала из сумки, лежащей на грузовой нарте, новые бокари и дала ему в дорогу:

– Обувай! Пока ездишь, я эти заштопаю и высушу на костре. Федор Богданович, снимайте тоже сырые бродни. Я подсушу, а вы наденьте сухие. Да меньше по воде шлендайте. Старайтесь с кочки на кочку.

Шесть быков мчались по лайдам, по водянистым болотцам. Летела шерсть с линяющих оленей. Высь, что было сил, гнал упряжку, хорей так и ходил в его руках. Олени подпрыгивали, подкидывая зады выше головы. Из-под их ног в лицо Выся летели брызги, комочки болотной грязи с травой. По его малице стекали ручейки мутной воды прямо на подстилку нарты. Федор Богданович сидел спиной к каюру, и в него не попадали комки. Он видел лишь парящие по бокам нарты клочки оленьего ворса. Уже ехали вдоль левого берега озера. Пересекли три мелких ручья, объехали пять лайд и остановились у бурной речушки.

– Переправляться на ту сторону не будем, – сказал Федор Богданович. – Посмотрим береговую линию, растительность у озера, возьмем пробы воды и грунта.

Высь надел на ноги оленей колодки и пустил пастись в густые заросли ивняка, где в неглубоких ложбинах лежал прошлогодний снег. Олени, несмотря на колодки, прошли между кустами ивняка и с жадностью хватали слежавшийся снег. От осевших сугробов веяло прохладой, и животные наслаждались свободой, спрятавшись от назойливых комаров. Федор Богданович взял ружье, рюкзак с блокнотом и графитовым карандашом, несколько патронов и двинулся по самой кромке воды. А Высь обошел ивняки, убедился, что нет волчьих следов, и сел на нарты наблюдать за оленями. С озера тянул прохладный ветерок, охлаждал через накомарник лицо и снимал дневную усталость. Взлетела и прошла прямо над головой Выся стая вспугнутых гусей.

– Видно, Федор Богданович потревожил, – отметил Высь.

Прямо перед ним на озеро плюхнулась стайка уток-хлопунцов.

Они ныряли, будто играли в прятки, отвлекая внимание Выся от входящих в воду утят. Их скрыло разнотравье, и когда они легли на воду, только тут Высь заметил целый выводок, еще не ставший на крыло. Стрелять не хотелось не только потому, что договорились со Шмидтом давать сигнал выстрелом на случай опасности, но и нет надобности убивать мальцов. «Еще есть два гуся у Айны. Хватит», – думал Высь.

Вечером они вернулись с озера. Из чума шел дым. Возле него сидела Айна и теребила оленьи сухожилия. Павел с Няркой сегодня завалили быка, вырезали язык, легкие, почки, а также взяли два окорока. Она вытягивала жилы тонкими слоями, расщепляла на тонкие нити, раз в пять толще человеческого волоса, катала в ладонях, скручивая в главную жилу. И когда скрутка по всей длине становилась похожей на нить, Айна вешала на веревку, натянутую между жердями чума, для сушки. «Сгодятся, – думала она, – для шитья одежды». Постоянная кочевка с места на место научила Айну быстро обустраиваться, хоть на день, хоть на два, хоть на неделю, хоть на месяц одинаково степенно и домовито.

Отвернув полог, они учуяли запах варившегося мяса. Рядом со входом увидели горку плавника, привезенного с протоки. В чуме чисто прибрано. На столике, посередине, в деревянной миске свежие лепешки, рядом куски сырой печени, и у кромки столика, по его периметру, лежали четыре деревянные ложки, по числу мужчин. Выставив котел с оленьим мясом на стол, Айна повесила над костром чайник. У торцов столика с одной стороны сидел хозяин Высь, а с другой главный гость – Федор Богданович Шмидт.

– Айна, достань вино. Мы сегодня крепенько умаялись. Надо взбодриться, – сказал хозяин.