(не)мимолётный роман - Марина Повалей

Секунды, минуты… Он думает. Думает, значит колеблется. Сомневается, но не отказывается.

– Лорд Нейдан, я стану вам хорошей женой. Обещаю. Вы никогда не пожалеете.

– У меня будет ещё одно условие. Подумайте хорошо. Вы сейчас ещё не понимаете, но я прошу… хотя нет. Уместнее: я требую, чтобы вы хранили свою непорочность. Я понимаю, что это жестоко к вам, но не могу позволить, чтобы моя жена утешалась в объятиях любовников. Хоть я мужски и слаб, гордость у меня всё же есть. Но вы будете обречены, возможно всю жизнь не знать плотской стороны жизни.

– Я понимаю. Мне поклясться?

– Вашего слова будет достаточно.

глава 31

– Вы же видите, что эта женщина врёт! Или, как минимум, недоговаривает! – отец Уоррен едва ли не плюётся. А может и плюётся, просто до Дортконда, сидящего хоть и в первом ряду, но в отдалении, слюни его не долетают. – Я настаиваю на ментальном считывании!

Отчётливый треугольник лица миссис Эндден мелко задрожал. Как и руки, до того смирно лежащие на трибуне. На широком лбу выступила испарина.

Острое зрение графа улавливает малейшие детали в поведении и виде свидетеля.

Показания женщины, знающей меня с детства суд не удовлетворяют. То, что Эльташа Ракос – хорошая, добрая девочка, бескорыстно помогающая итвозцам с их бедами – не то, что они хотят услышать.

Судья, слушающий моё дело – тот самый высокопоставленный инквизитор из церкви. Он очень недоволен. Граф это видит. Человек с лысой головой был бы рад услышать, как я краду и ем младенцев. Хотя бы раз в неделю. Но местные жители, словно сговорились – в голосину кричали, какая чудесная у них маленькая герцогиня. Две недели назад кричали. Теперь они обсуждают меня по углам и шёпотом. После того, как несколько дней назад Мелани Эндден увели прямо с рыночной площади, когда та, собрав вокруг себя кружок сверстниц, обсуждала уродов, женоненавистников-церковников. Которые готовы обвинить меня в чём угодно, лишь бы не дать очередной женщине получить наследство, образование, право голоса…

Через два часа герцог забрал Мелани из ратуши, где её допрашивали храмовники. Едва пробился. Она ничего не рассказала об их методах, но и в мою защиту больше не высказывается. И молодец. Я сумею за себя постоять, а вот к тебе могут в следующий раз и не успеть.

Тогда, сунув судье, так и не снявшему коричневую рясу, приказ, подписанный королём, лорд Нейдан остался на допросе. И на всех последующих. В качестве представителя светской власти.

– Я готов считать все воспоминания миссис, как представитель короля, – граф привстал, обратил на себя внимание.

– Служители церкви не нуждаются в помощи короны! У нас есть и свои специалисты! – победно стрельнул глазами прокурор. Ворри. Тоже в рясе.

Это именно он. Сознание менталиста не обмануть ни зельями, ни артефактами. Он прекрасно видит лицо моего, когда-то друга. А теперь и я.

Удивительно, каким он стал. Высокий, даже ряса не скрывает крупной фигуры. И лицо – когда-то живое, так явно оно выражало все его мысли. Сейчас – бесстрастная маска, только иногда пропускает досаду.

– Лучше меня этого никто не сделает – раз. Я главный и самый сильный менталист на материке. Со стороны суда глупо… – едва уловимая пауза. Как насмешка, – не воспользоваться помощью. Каждый носитель ментального дара подчиняется напрямую мне и королю – два. И, наконец, три – считывать воспоминания без визы Его Величества – уголовно наказуемо, – Дортконд спокоен, вальяжен даже. Только цепкий взгляд человека, часто ведущего допросы, непрерывно подмечает детали: как пружинисто переступил с ноги на ногу обвинитель, а судья потянулся к стакану с водой.

Не так уж они уверены в своих полномочиях, как хотят показать. Тем не менее:

– Светская власть не контролирует слуг Создателя, – от судьи, словно он ждёт возражений.

– Верно. Но светская власть заботится о своих подданных. И не позволит никому вторгаться в сознание ондолийца, без веских оснований. Я настаиваю на резолюции Его Величества!

Я не вижу лорда. Только слышу, чувствую и вижу всё то, что он посчитал нужным мне показать. Всю дорогу без конца прокручиваю это воспоминание из ратуши. Как мать Мелани, уже трясясь от страха, дрожащим голосом продолжает говорить, что я хорошая девочка. Как сама Мелани, стоя за трибуной, при упоминании менталиста едва заметно дотрагивается до головы и сразу обхватывает в защитном жесте собственный живот… Как господин Эндден, встречает у двери, приобнимая их обеих, выводит женщин из зала суда под равнодушным взглядом отца.

Нет открытого процесса. Как и обвиняемой. В зале суда лишь судья с прокурором и писарь. Охрана из инквизиторов. Отец и граф Дортконд. Свидетелей заводят по очереди.

Не суд – судилище. Церковники хотели бы сделать процесс открытым. И сделали бы, увидь они хоть малейший отклик народа, но итвозцы удивительно единодушны. Каждый из них горой стоит за свою маленькую герцогиню.

Я почти выскользнула из дремотных воспоминаний, которыми жених со мной поделился, как поймала за хвост странную мысль:

“За прошедшие дни я и не вспомнила о собственных недавних подозрениях в адрес графа. Более того – они мне стали безразличны. Тронуть как женщину, он меня не тронет. Силой – теперь мне есть, что противопоставить любому мужчине. Юридически – я без пяти минут жена главного королевского менталиста. Когда же мне стало плевать на то, что он, предположительно, делал со своими жертвами?”

– Просыпайтесь, дорогая. Мы почти приехали. Священник ждёт нас, – подвёл итог суток, проведённых в пути мой, без пяти минут муж. – В столицу Вы въедете леди Дортконд.

А уже утром моя память будет надёжно скрыта от всех любопытных. А разум – защищён от любого воздействия.

Тело в дороге затекло так, что отходить я буду ещё несколько дней. Мы не меняли лошадей, опасаясь останавливаться на почтовых станциях. Никаких постоялых дворов и таверн. Никаких населённых пунктов. Короткие остановки в лесу – чтобы перекусить и справить нужду.

Даже Змей, поначалу храбрившийся, при приближении к столице заметно поутих и больше не лез с болтовнёй.

– Я слышу ваш диалог, – неожиданно сказал граф, стоило Змею начать обсуждения настойки, повышающей кровяное давление. С виду лорд Нейдан всё так же продолжал дремать. Даже глаз не открыл. – Не знал,