Поместье-зверинец - Джеральд Даррелл

гонец вернулся и вытащил из кармана рваных серо-зеленых шортов письмо. Я живо разорвал конверт, положил листок на стол, и мы с Джеки наклонились над ним.

Дворец Фона,

Бафут, Беменда.

25 января 1957 года.

      Мой дорогой друг!

Твое письмо от 23-го получил с большой радостью. Я был счастлив, когда прочел его и узнал, что ты снова в Камеруне.

Я буду ждать тебя, приезжай в любое время. Оставайся у нас, сколько захочешь, никаких возражений. Мой рестхауз всегда открыт для тебя, когда бы ты ни приехал. Пожалуйста, передай мой искренний привет своей жене и скажи ей, что у нас найдется, о чем поболтать, когда она приедет.

Преданный тебе Фон Бафута

Часть первая

В пути

Глава первая

Строптивый питон

Письмо с нарочным

Зооинспектору,

Управление ОАК,

Мамфе

        Глубокоуважаемый сэр!

Я был Вашим поставщиком, когда Вы в первый раз приезжали в Камерун, и добывал для Вас различных животных. Посылаю Вам с моим слугой животное, не знаю, как оно называется. Прошу Вас назначить цену по Вашему усмотрению и прислать мне деньги. Этот зверь прожил в моем доме около трех с половиной недель.

С уважением, сэр,

остаюсь искренне Ваш Томас Тембик, охотник

Я решил, что по пути в Бафут мы задержимся на десять дней в городке под названием Мамфе. Здесь кончается судоходная часть реки Кросс, и дальше простирается безлюдный край. Во время своих двух предыдущих приездов в Камерун я убедился, что Мамфе — очень удобная звероловная база.

Мы выехали из Виктории внушительной колонной в три грузовика. На первом — Джеки и я, на втором — наш молодой помощник Боб, на третьем — Софи, моя многострадальная секретарша. В пути было жарко и пыльно, и на третий день, когда наступили короткие зеленые сумерки, мы добрались до Мамфе, измученные голодом и жаждой и покрытые с ног до головы тонким слоем пыли. Нам посоветовали обратиться по прибытии к управляющему «Объединенной Африканской Компании», и вот наши грузовики, рыча, одолели подъездную аллею, взвизгнули тормозами и остановились перед великолепным, сияющим огнями домом.

Ничего не скажешь, этот дом занимал лучшее место во всем Мамфе. Его воздвигли на макушке конического холма, один склон которого круто падает к реке Кросс. Когда стоишь на краю сада, обнесенного непременной живой изгородью из кустов гибискуса, и с высоты четырех футов смотришь в ущелье, внизу виден густой кустарник и деревья, прилепившиеся на тридцатифутовых гранитных скалах, покрытых плотным ковром дикой бегонии, мха и папоротника. У подножия этих скал среди сверкающего белого песка и причудливых полосатых плит, словно тугой коричневый мускул, извивается река. На противоположном берегу вдоль реки тянулись маленькие возделанные участки, а за ними стеной возвышался лес. Поражая глаз обилием оттенков и форм, он простирался в дальние дали, где расстояние и знойное марево превращали его в мглистый, трепещущий зеленый океан.

Но когда я вылез из раскаленного грузовика и спрыгнул на землю, мне было не до красивых видов. В эту минуту я больше всего на свете хотел пить, купаться и есть, все в указанной последовательности. А еще мне был нужен деревянный ящик для нашего первого зверя. Речь шла о чрезвычайно редком животном, детеныше черноногой мангусты, которого я приобрел в деревне в двадцати милях от Мамфе, где мы останавливались, чтобы купить фруктов. Я был очень рад, что наша коллекция начинается таким редким экспонатом, но моя радость поумерилась, после того как я два часа промучился с мангустой в кабине грузовика. Малыш решил непременно обрыскать все уголки и закоулки, и, боясь, как бы он не застрял в рычагах и не сломал себе ногу, я посадил его себе за пазуху. Первые полчаса мангуста, фыркая носом, сновала вокруг моей поясницы. В следующие полчаса она пыталась прокопать своими острыми коготками дырочку у меня в животе, когда же я убедил звереныша прекратить это занятие, он захватил пастью кожу на моем боку и принялся упоенно сосать, орошая меня нескончаемым потоком горячей, остро пахнущей мочи. Весь в пыли, мокрый от пота, я от этой процедуры не стал краше, и, когда шагал вверх по ступенькам дома управляющего ОАК с болтавшимся из-под застегнутой на все пуговицы мокрой рубахи мангустовым хвостом, вид у меня был довольно эксцентричный. Сделав глубокий вдох и стараясь держаться непринужденно, я вошел в ярко освещенную гостиную, где вокруг карточного стола сидели трое. Они вопросительно смотрели на меня.

— Добрый вечер, — сказал я, чувствуя себя не совсем ловко. — Моя фамилия Даррелл.

Кажется, после встречи Стенли и Ливингстона такая реплика не очень-то звучит в Африке. Все же из-за стола поднялся невысокий человек с черным чубом и, дружелюбно улыбаясь, пошел мне навстречу. Мое внезапное появление и странный вид как будто ничуть его не удивили. Он крепко пожал мне руку и серьезно посмотрел в глаза:

— Добрый вечер, вы случайно не играете в канасту?

— Нет, — оторопел я. — К сожалению, не играю.

Он вздохнул, словно оправдались его худшие опасения.

— Жаль… очень жаль. — И наклонил голову набок, изучая мое лицо. — Как, вы сказали, ваше имя? — спросил он.

— Даррелл… Джеральд Даррелл.