(Не) Сокровище капитана - Наталья Шнейдер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Странное дело, еще каких-то полмесяца назад перспектива выживать в одиночку в незнакомом месте довела бы меня до паники, а сейчас… страшно, конечно. Но не настолько, чтобы падать в ноги и умолять о прощении на любых условиях.
И все же лучше бы Генри меня выслушал.
Занятая своими мыслями я не заметила, как капитан исчез, и его место занял лорд Коннор. Я запоздало вспомнила, что собиралась навести порядок в операционной. Что же делать? Самой мне лучше сейчас не оспаривать распоряжения капитана, а тихо удалиться в свою каюту и ждать, пока гнев Генри утихнет
— Лорд Джеймс, пожалуйста… — начала я. Он нахмурился, и я торопливо добавила: — Пошлите кого-нибудь промыть и просушить инструменты в операционной. Кровь портит их так же, как портит добрый клинок.
На его лице промелькнуло удивление.
— Хорошо, леди Белла.
— И еще, насколько мне известно, находясь под арестом, член экипажа не может исполнять свои обязанности…
— Это так.
— И все же утром пришлите ко мне раненых — тех, на кого сегодня не хватило дара. Они не виноваты в моих ошибках.
— Это будет решать капитан.
Я кивнула. Впрочем, можно было не гадать — как бы ни злился на меня Генри, жизнь его людей для него дороже любых обид.
Войдя в свою каюту, я запалила свечу. Передернула плечами — по спине пробежал озноб запоздалого страха. Следом пришла усталость, повисла на ногах не хуже чугунных гирь — оказывается, короткого отдыха хватило, чтобы восстановить дар, но не силы.
Я выложила на стол признание Джека, разгладила бумагу ладонью. Надо бы придавить чем-нибудь тяжелым, чтобы распрямилась — но даже пара шагов к сундуку, на котором лежали книги, сейчас показалась мне непосильной. Я скинула платье и нижние юбки на дверцу шкафа-кровати, распустила корсет, застонав — сдавленная весь день грудь, освободившись, нещадно заныла. И ноги разболелись. Избавившись от подвязок, я плюхнулась на постель и больно ушиблась о что-то твердое. Кувшин, обернутый в полотенце. Ругнувшись, я смахнула его на пол.
Надо было встать, убрать из-под себя подушку или отворить и вторую дверцу и лечь нормально, но силы кончились. Я опрокинулась на спину, задрала ноги на стенку шкафа. На какое-то время простая телесная радость — избавиться, наконец, от всего, что мешало и давило, вытянуться — вытеснила все тревоги сегодняшнего дня. Как бы не уснуть прямо так, пятками в потолок, разум, утомленный чужими страданиями и собственными страхами, норовил ускользнуть в сон. Едва я решила, что совесть моя чиста и не помешает спать, а как объясняться с Генри, я подумаю утром, на то оно и мудренее вечера, отворилась дверь.
Чтобы увидеть вошедшего, мне нужно было высунуться за распахнутую дверцу шкафа, увешанную ворохом одежды. Но я и так знала, кто там. Просто больше некому было вламываться ко мне без стука, даром что я забыла про защелку на двери. Ни в чьих других шагах сейчас не могло быть столько сдержанного гнева — я почувствовала его словно всей кожей.
Я замерла, не зная, что делать. Притвориться спящей? Заговорить первой? Попытаться объяснить? Лишиться чувств от волнения? Впрочем, для обморока нужно, чтобы кровь отлила от мозга, а когда ноги торчат выше головы, это просто невозможно. Так ничего и не придумав, я осталась как есть — пусть Генри сделает первый ход. Не просто же так он пришел. Мог бы приказать привести меня, как поступил с Краун. К слову, чем закончился их «разговор»? Сквозь переборку не донеслось ни звука, похоже, Генри позаботился о том, чтобы их не услышали.
Не просто же так он пришел разговаривать, а не карать — иначе Генри не замер бы у двери на пару мгновений прежде, чем шагнуть дальше.
Еще шаг, снова тишина. Потом зашуршала бумага, вспыхнул осветительный шар, заставив меня зажмуриться.
— Что это? — выдохнул Генри.
Прежде, чем я успела ответить, он развернулся от стола к кровати, шагнул — и расхохотался.
Я остолбенела, пытаясь понять, не рехнулся ли он. В следующий миг до меня дошло, что он увидел, заглянув за завешенную платьями дверцу. Вместо головы на подушке — то, на чем сидят. Торчащие в потолок ноги, которые задравшаяся рубашка обнажила по то самое место, где они сходятся. Залившись краской, я попыталась поддернуть подол сорочки, прикрывая срам, но Генри лишь развеселился еще пуще.
— Ох, Белла, — выдохнул он. — На тебя совершенно невозможно долго злиться.
Кое-как извернувшись, я села. Глянула снизу вверх — он в самом деле не злится? — но лица увидеть не смогла, его закрывали листы бумаги.
— Это и есть та самая записка, которую Роджерс требовал порвать? — поинтересовался Генри.
Он, наконец, опустил руку, и я увидела его лицо. Улыбка уже сползла с него, и злости тоже не осталось. Растерянность? Радостное недоверие?
— Да.
Генри снова пробежал глазами строчки, словно никак не мог понять их смысл. Опять посмотрел на меня.
— Как ты сумела заставить его признаться?
— Добрым словом и пистолетом.
Он шумно вздохнул, потер лоб.
— Кажется, мне нужно выпить.
— В операционной был ром, но…
Он словно не услышал меня. Снова спился взглядом в бумаги.
— Так ты пошла к нему за этим? А он в качестве платы потребовал помощь в побеге? Краун утверждает, что караульных усыпила ты, и рашпиль из операционной взяла ты.
Конечно, что еще она могла утверждать. Наверное, на ее месте я повела бы себя так же — попыталась выкрутиться всеми силами, чтобы не оказаться на рее или под килем. Но, понимая ее мотивы, брать на себя чужие грехи я не собиралась.
— Из-за этого я не стала поднимать тревогу, когда обнаружила, что Краун усыпила караульного и положила в постель вместо себя вот это. — Я пихнула ногой кувшин, все еще валявшийся у кровати.
Генри покачал головой.
— Не знаю, чего я больше хочу сейчас — открутить тебе голову или расцеловать.
И таким тоном он это произнес, что трудно оказалось не поверить. А может, дело было во взгляде — так смотрят на чудо, слишком невозможное, чтобы в него верить.
Не удержавшись, я поднялась навстречу Генри, положив руки на грудь, заглянула в глаза.
— Думаешь, это поможет?
