Паноптикум - Элис Хоффман

– Ты не знаешь, кто это сделал?

– Да если б я знал, неужели бы я его не нашел?

Они вместе пошли на железнодорожную станцию, погрузившись в размышления. По сторонам фабрики чередовались с пустырями, на которых уже вовсю стрекотали сверчки.

– Ее сестра сказала, что она пошла куда-то купить еды перед работой, – вспомнил Эдди.

– Она пошла на встречу. Просто не хотела, чтобы Элла об этом знала.

– Значит, это было где-то поблизости.

– В переулке за Грин-стрит.

– Почему же ты раньше не сказал об этом? – нахмурился Эдди.

– Я думал, это не имеет значения, – ответил Аарон Сэмюэлс – в переулке или где-то еще.

– Что-нибудь еще можешь сообщить?

– Ханна сказала, чтобы я не беспокоился. Она всегда носила с собой моток синих ниток на счастье.

Вернув Вайсу золотой медальон Ханны, Эдди попросил у него разрешения оставить на время другие принадлежавшие ей мелочи у себя. Хочман учил, что вещи, которые человек носит с собой, говорят о нем больше, чем его приверженность какой-либо религии или философии. Придя домой с похорон, Эдди разложил на столе вещи Ханны. Синее пальто, шпильки, гребень и две черные пуговицы. На первый взгляд, в них не было ничего особенного. Но что-то должно было в них быть, просто он этого не видел. Он взял свою камеру, и хотя фотографировать с забинтованной рукой было трудно, он справился с этим, привязав камеру веревкой прямо к шине. В объективе все вещи по-прежнему выглядели обыкновенно. Он проявил фотографии, расставил их на столе, прислонив к стене, и стал разглядывать. Голубое пальто с круглым воротником и четырьмя позолоченными пуговицами было в удивительно хорошем состоянии. Стиль его был полудетским и говорил о том, что от него многого ждали. Гребень и шпильки напомнили Эдди слова Эллы, что ее сестра расчесывала волосы по сто раз каждый вечер. Две черные пуговицы, снятые крупным планом, казались чужеродным элементом. Они были слишком крупными и подходили скорее мужчине, а не молодой девушке. На каждой была вытиснута звезда с дырками на концах, в которых виднелись обрывки черных ниток. И тут Эдди понял, что Ханна оторвала их от пальто человека, напавшего на нее.

Он почувствовал знакомое возбуждение, какое охватывало его, когда, работая у Хочмана, он нападал на след исчезнувшего мужа или любовника. Он достал увеличительное стекло и стал рассматривать снимки, сделанные в день пожара. В комнате темнело, и Эдди зажег фонарь и несколько свечей. Среди фотографий ему попался снимок кареты, запряженной двумя прекрасными гнедыми лошадьми. Он поднес к снимку свечу, хотя воск капал на него, и увидел то, чего не замечал раньше. Он сделал слишком много фотографий в тот день, к тому же глаза у него щипало от копоти. Теперь же он узнал в человеке, выглядывавшем из-за бархатной шторки, Гарри Блока. Он был поверенным нескольких владельцев швейных фабрик в районе Вашингтон-Сквер, и было неудивительно, что он оказался в этом месте в день пожара. Вглядевшись в снимок внимательнее, Эдди увидел в глубине кареты еще одного человека с толстой дубинкой, которой можно было нанести серьезное увечье, если бы кому-либо из волнующейся толпы вздумалось напасть на тех, кто спасался бегством.

Человек с дубинкой был тем самым, кто прогонял Эдди с пожарища в тот день. Он же пытался ограбить его около пивной Максорли и не исключено, что с помощью той же дубинки выбирался из болота после того, как избавился от тела девушки. И, возможно, подозревал, что старый отшельник знает о его преступлении.

Эдди достал часы из кармана и положил их на стол, задумчиво поглаживая пальцем трещины на стекле. Он вспомнил выражение лица Блока, когда он увидел у Эдди часы, некогда принадлежавшие ему.

Эдди еще раз просмотрел фотографии, сделанные в день открытия библиотеки. Холодок пробежал по его спине, когда он бросил взгляд на последнюю. Перед ним было изображение все того же человека, пытавшегося ограбить его, сидевшего в карете в день пожара и прятавшегося в темном углу гостиной блоковского особняка, где люстра от Тиффани бросала золотистый свет на изысканный декор стен. Присмотревшиь, Эдди заметил то, что ускользнуло от его внимания раньше. На пальто человека не хватало двух черных пуговиц.

Ему надо было бы снова поехать в Бруклин, чтобы заняться личными делами, встретиться с Коралией. Вместо этого он занял знакомую позицию на Шестьдесят второй улице. Им двигала какая-то внешняя сила, необходимость довести дело до конца. Эдди плохо знал самого себя и не отдавал себе отчета в своих желаниях. Он не брал ни перед кем никаких обязательств, но чувствовал свою ответственность. Без камеры он был как без рук, однако он пришел сюда с совершенно определенной целью. Если он будет ждать достаточно долго, работавший на Блока тип, фигурировавший на его фотографиях, непременно появится. В это утро на улицах было много народа, и Эдди не обратил внимания на то, что к нему подошла молодая женщина, выгуливавшая на поводках двух больших черных пуделей. Заметил он ее благодаря собакам, которые подбежали к нему со снисходительной фамильярностью. Более крупный пес ткнулся в него носом.

– Двигай дальше, псина, – сказал Эдди, потрепав собаку по загривку. Он усмехнулся, подумав, как отреагировал бы волк Бека на этих откормленных городских пижонов.

– Похоже, он вас знает, – произнес спокойный женский голос.

Обернувшись, Эдди увидел хозяйку собак. Это была девушка в темно-синем наполовину шерстяном и наполовину шелковом платье и большой модной фетровой шляпе с синими перьями разных оттенков, от цвета морской волны до темного. На бледном лице с тонкими чертами выделялись темно-синие глаза.

– Я тоже вас знаю, – продолжила девушка. – Вы были на открытии библиотеки.

До Эдди дошло, что перед ним сестра Гарри Блока. Она его узнала, что было совсем некстати.

– Вы меня с кем-то путаете, мисс, – ответил он вежливо, не спуская глаз с крыльца дома, чтобы не пропустить блоковского приспешника.

– Нет, – уверенно возразила сестра Блока. – Вы там были.

– Ну, был, – признался Эдди. – Но всего лишь как нанятый фотограф.

– Ну да, только никто вас не нанимал, я проверяла. А теперь, – она кивнула на его забинтованную руку, – вряд ли кто-нибудь захочет нанять. Нас до сих пор так и не представили друг другу. Я Джулиет Блок, а вы человек, который носит часы моего брата.

Эдди внимательно посмотрел на нее и понял, что перед ним девушка умная. Она ответила ему критическим взглядом, в котором, однако, была и заинтересованность.

– Вас разве не учили, что заговаривать на улице с незнакомыми мужчинами неприлично? – спросил он.

Мисс Блок рассмеялась.

– Меня учили самым разным вещам, касающимся того, что женщинам прилично делать и что неприлично, а также внушали, как должен быть устроен мир. Но в отличие от других членов моей семьи я считаю, что все люди имеют право говорить, в том числе женщины и рабочие.

Пудели не отходили от Эдди, заинтересованно обнюхивая его. Джулиет Блок оттащила их за поводки.

– Вы, похоже, очаровали их. А я не знаю, как к вам относиться. – Она без всякого смущения или насмешки заговорила о том, как они впервые встретились детьми. – Я ужасно боялась тогда, в конторе, что вы отнимете мой жакет. Отец только что купил его мне.

Эдди улыбнулся. С этой откровенной особой не имело смысла притворяться.

– Была у меня такая мысль. Но мне не хотелось, чтобы вы плакали.

– Я все равно плакала, когда вы ушли. Плакала оттого, что денег, которые были заплачены за жакет, большинству моих сверстников хватило бы, чтобы прожить целый месяц. Меня это расстраивало еще до того, как вы появились. Я взяла ножницы и изрезала жакет на мелкие кусочки. Это было трудно, но я справилась.

Тут уж Эдди не знал, что сказать. Они смотрели друг на друга, удивляясь тому, каким стал другой. Джулиет Блок сообщила, чем она занимается. Оказалось, что она активная феминистка и участвовала в демонстрациях за предоставление права голоса женщинам и соблюдение прав рабочих. Ее семье, сказала Джулиет, вовсе не нравились ее «нелепые выходки», а после того как она участвовала в демонстрациях около Метрополитен-опера и муниципалитета и провела несколько дней в исправительной тюрьме на острове Блэквелл, отец в наказание лишил ее ежегодного пособия в двадцать тысяч долларов. Брат был объявлен единственным наследником, так как отец и его поверенные считали мисс Блок безответственной девицей. Гарри настоял, чтобы, выходя из дома, она брала с собой собак для защиты. Он сам выбрал их и отдал в обучение опытному кинологу. Возможно, собаки понимали, что Джулиет предпочла бы оставить их дома. Она и правда рассматривала их как навязанную братом обузу, своего рода слуг, приставленных, чтобы следить за ней.

– Поэтому они предпочитают вас, сэр, – заключила она. – Не сказала бы, что я разделяю их чувства. Не могли бы вы объяснить мне, с какой целью вы здесь находитесь?