Тайна "немецкого золота" - Геннадий Соболев

Учитывая отчаянное положение большевистского правительства внутри самой страны и его зависимость от Германии, немецкая военщина в своем стремлении использовать эти «неограниченные возможности» действовала напролом. Она заставила своих представителей на мирных переговорах в Брест-Литовске фактически дезавуировать заявление об отказе от аннексий и невозможности вывести немецкие войска с оккупированных территорий России в определенный срок. «Русские в отчаянии, собираются уезжать, — записал 27 декабря в своем дневнике О. Чернин. — Они думали, что немцы просто откажутся от оккупированных областей и предоставят их русским… Положение все ухудшается. Грозные телеграммы Гинденбурга об отказе от всего, Людендорф телефонирует через час; новые припадки гнева. Гофман очень раздражен. Кюльман, как всегда, невозмутим»[596]. Представитель советской делегации в этот день заявил, что «нельзя говорить о мире без аннексий, когда у России отнимают чуть ли не 18 губерний». 15(28) декабря советская делегация заявила, что она покидает Брест-Литовск, поскольку до этого она предполагала, что «германцы просто откажутся от всей занятой ими территории или выдадут ее большевикам»[597]. И в самом деле было отчего прийти в отчаяние — ведь главная статья предложенных условий мира гласила, что Российское правительство «принимает к сведению заявления, в которых выражена воля народов, населяющих Польшу, Литву, Курляндию и части Эстляндии, Лифляндии, об их стремлениях к полной государственной самостоятельности и выделению из Российской федерации».

Лишенные окончательно иллюзий относительно возможности заключить мир без аннексий и контрибуций Ленин и его сторонники заметались. Петроградское телеграфное агентство распространило в эти дни воззвание к немецким солдатам, в котором они призывались «не подчиняться приказам и сложить оружие». Немецкая сторона расценила это как «грубое и нетерпимое вмешательство» большевиков во внутренние дела Германии и предупредила их представителя в Стокгольме Воровского о последствиях такой политики[598]. 17(30) декабря на совещание представителей общеармейского съезда по демобилизации армии приехали Ленин, Троцкий и Крыленко и заявили, что положение с заключением мира «почти безнадежно, так как немцы наотрез отказались признать принцип самоопределения народов; поэтому Совет народных комиссаров считает необходимым во что бы то ни стало восстановить боеспособность армии и получить возможность продолжать войну»[599]. С целью выяснения этой возможности делегатам совещания была роздана подготовленная Лениным анкета со следующими вопросами: «Возможно ли предполагать, что немцы, в случае разрыва нами немедленно мирных переговоров, при немедленном переходе в наступление их войск, способны нанести решающее поражение нам? Способны ли они взять Петроград? Можно ли опасаться, что известие о срыве мирных переговоров вызовет в армии массовое анархическое настроение и побег с фронта, или можно быть уверенным, что армия будет стойко держать фронт и после такого известия? Способна ли наша армия в боевом отношении противостоять немецкому наступлению, если оно начнется 1-го января? Если нет, то через какой срок могла бы наша армия оказать сопротивление немецкому наступлению? Могла бы наша армия в случае быстрого немецкого наступления отступать в порядке и сохраняя артиллерию и, если да, надолго ли можно было бы при таком условии задержать продвижение немцев в глубь России? Общий вывод: следует ли с точки зрения состояния армии постараться затянуть мирные переговоры или революционно резкий и немедленный срыв мирных переговоров из-за аннексионизма немцев предпочтителен как решительный твердый переход, подготавливающий почву для возможности революционной войны»[600].

Хотя самих материалов опроса не сохранилось, об общей направленности ответов на поставленные в анкете вопросы можно судить по резолюции Совета народных комиссаров, принятой им 18(31) декабря 1917 г. по докладу Крыленко о положении на фронте и состоянии армии в связи с итогами анкетирования делегатов общеармейского съезда по демобилизации армии. В резолюции предлагались следующие меры: усиленная агитация против захватнической политики немцев, ассигнование добавочных средств на агитацию, перенесение мирных переговоров в Стокгольм, продолжать мирные переговоры и противодействовать их форсированию немцами, принять усиленные меры по укреплению боеспособности армии при сокращении ее состава, а также экстренные меры по обороне Петрограда, пропаганда и агитация за необходимость революционной войны[601]. Что касается оценки итогов анкетирования Лениным, то, по всей видимости, они убедили его окончательно в том, что армия не в состоянии продолжать войну с Германией. Впрочем, для этого можно было и не проводить никакого анкетирования: на все эти вопросы давно ответили солдаты в окопах. Прибывший в Петроград с Северного фронта в конце декабря 1917 г. начальник штаба пехотного корпуса полковник Беловский свидетельствовал, что «никакой армии нет; товарищи спят, едят, играют в карты, ничьих приказов и распоряжений не исполняют; средства связи брошены, телеграфные и телефонные линии свалились, и даже полки не соединены со штабом дивизии; орудия брошены на позициях, заплыли грязью, занесены снегом, тут же валяются снаряды со снятыми колпачками (перелиты в ложки, подстаканники и т. п.). Немцам все это отлично известно, так как они под видом покупок забираются в наш тыл верст на 35–40 от фронта…»[602].

В этих условиях, не имея реальной возможности выбирать, Совнарком телеграфировал 21 декабря 1917 г. (3 января 1918 г.) генералу Гофману, что считает необходимым вести переговоры о мире на нейтральной территории и предлагает их перенести в Стокгольм. Против этого предложения решительно выступил германский император и поручил Кюльману ответить советскому правительству в самой резкой форме, и в то время как немецкие представители уже не исключали, что переговоры будут разорваны, большевистское правительство приняло 4 января решение направить в Брест-Литовск для переговоров делегацию во главе с наркомом иностранных дел Троцким, высказав при этом мнение, что о переносе переговоров на нейтральную территорию стороны сумеют договориться в Брест-Литовске. Эту вынужденную уступку Вильгельм II расценил как желание большевиков спасти лицо[603]. Что же касается назначения главой советской делегации Троцкого, то, как полагает Ю. Фельштинский, «переговоры должны были вести те, кто ничем не был обязан германскому правительству. Более правильной — с точки зрения интересов революции — кандидатуры, чем бывший небольшевик Троцкий; трудно было сыскать: наркоминдел отправился на переговоры, зная, что лично его немцам шантажировать нечем»[604]. Сам Троцкий по этому поводу писал: «Ленин предложил мне, после первого перерыва в переговорах, отправиться в Брест-Литовск. Сама по себе перспектива переговоров с бароном Кюльманом и генералом Гофманом была мало привлекательна, но «чтобы затягивать переговоры, нужен затягиватель», как выразился Ленин»[605].

Кюльман, напротив, был весьма удовлетворен, когда 7 января (н. ст.) в Брест-Литовск прибыла советская делегация во главе с наркомом иностранных дел: еще месяц назад он через германского посланника в Стокгольме Люциуса сообщил советской стороне, что в случае приезда на переговоры Троцкого или Ленина можно будет быстро заключить мир[606]. Но радость статс-секретаря иностранных дел была преждевременной: Троцкий приехал заниматься пропагандой большевистской программы мира, и даже по дороге в Брест-Литовск члены советской делегации распространяли листовки против войны и капиталистов среди охранявших железнодорожный путь немецких солдат[607].

По приезде в Брест-Литовск Троцкий сразу же отменил совместные обеды, вряд ли уместные, как он считал, если значительная часть города была обнесена колючей проволокой с предупреждением: «Всякий русский, застигнутый здесь, будет убит на месте»[608]. Но «отменить» место переговоров главе советской делегации было не под силу. «Перенесение конференции в Стокгольм было бы для нас концом всего, потому что оно лишило бы нас возможности держать большевиков всего мира вдалеке от нее, — писал в своем дневнике министр иностранных дел Австро-Венгрии О. Чернин в день открытия переговоров 9 января 1918 г. — В таком случае стало бы неизбежно именно то, чему мы с самого начала и изо всех сил старались воспрепятствовать: поводья оказались бы вырванными из наших рук и верховодство делами перешло бы к этим элементам»[609]. Выступая 10 января на заседании мирной конференции, Троцкий произнес длинную, хорошо продуманную, рассчитанную на всю Европу речь, смысл которой однако состоял в том, что он уступил. Глава советской делегации заявил, что принимает германо-австро-венгерский ультиматум и остается в Брест-Литовске, потому что не хочет дать повода сказать, что вина за продолжение войны падает на Россию[610].