Наваждение - Джессика Марч

Упоминание о семейных традициях заставило Ники задуматься и вспомнить те короткие эпизоды своего детства, когда они что-нибудь готовили с мамой. Эти воспоминания были выцветшими, как старые фотографии. Прежде ей казалось, что с исчезновением этих воспоминаний из ее жизни уходит и любовь и нежность. Но теперь, когда рядом сидел Алексей, она почувствовала, что это не так.

Впервые она сама протянула руку и взяла его ладонь в свою. Его черные глаза, блестящие при отблеске свечи, сказали ей, что он понял, что она позволяет ему пересечь границу, до этого закрытую перед ним.

Потом принесли пирожные, затем крепкий черный кофе, а позднее «сливовицу» — крепкий сливовый бренди, от которого у Ники, казалось, разгорелся пожар во всем теле.

— Тебе здесь нравится? — спросил Алексей, когда все тарелки были очищены и все рюмки и чашки опустошены.

— Никогда не ела ничего вкуснее, — сказала она.

— И это не в последний раз. Мы будем часто сюда приходить. Ты разделишь со мной мою страсть.

Он уплатил по счету, и после бурных прощаний с мадам Комаревской они вышли на улицу. Ники чуть оперлась на Алексея, чувствуя легкое головокружение, ей казалось, что она не столько идет, сколько скользит.

Мимо проехало такси, и Алексей остановил его. Когда они сели, он попросил водителя отвезти их к Бернардскому колледжу.

— Нет, — сказала она. — Я хочу поехать к тебе. — Он с сомнением посмотрел на нее, и она улыбнулась ему. — Чтобы продолжать разделять твою страсть, — добавила она.

Квартирка Алексея состояла из одной комнаты в трехэтажном доме на небольшой улице Минетта-Лейн неподалеку от площади Вашингтона. Он зажег единственную небольшую лампу, и теперь Ники стояла в дверях, оглядывая его жилье. В центре был большой письменный стол, служивший, видимо, также и обеденным. У стены стояла широкая массивная деревянная кровать; два старомодных деревянных кресла разместились в разных углах комнаты, покрытые накидками. На полу лежал персидский ковер изумительной работы, сохранивший свои яркие краски, хотя и вытертый в некоторых местах. Комната, хотя и просто обставленная, несла на себе отпечаток индивидуальности Алексея. Ники почувствовала себя здесь как дома.

— Может быть, хочешь выпить? — спросил он. — Я положил в холодильник шампанское для нас…

— Так ты знал, что я приду к тебе сегодня? Он улыбнулся и подошел к ней.

— Надеялся, что ты когда-нибудь придешь. Я положил туда эту бутылку четыре недели назад, на следующий день после нашего знакомства. Это было как молитва, как жертва, предназначенная богам…

Она улыбнулась ему, и их руки сплелись.

— А ты не обидишься, если я откажусь? Я и так выпила столько водки… и еще бренди.

— Почему это я должен обидеться? Мри молитвы не остались без ответа.

Он нагнулся к ней и стал покрывать ее губы короткими страстными поцелуями. Шепча ее имя, он ласкал и гладил ее, расстегивая блузку и юбку. Она закрыла глаза, полностью отдаваясь своим ощущениям. Его руки так нежно ласкали ее кожу, его поцелуи, его жаркие губы скользили по ее шее, по плечам. Он расстегнул ее блузку и бюстгальтер, и ее обнаженная грудь вздрагивала от прикосновения его пальцев. Она ахнула, когда, почувствовала его горячие влажные губы на сосках, затем издала длинный и глубокий вздох, похожий на стон. Вздох, означающий полную капитуляцию. А также свободу. Ошеломляющую, ослепительную свободу, когда она освободилась из темницы своих страхов, заставлявших ее бояться любви.

Он поднял ее на руки и отнес на кровать. Медленно и нежно раздел ее, и, подняв голову, она увидела над собой его прекрасное лицо с горящими страстью глазами.

— Ты такой красивый, — прошептала она. Он засмеялся:

— Ты украла мой текст, Никушка.

Она протянула руки и привлекла его к себе. Их обнаженные тела касались друг друга. У нее было такое ощущение, как будто ее тело пронизывали жгучие, но не причиняющие боли язычки пламени. Его губы и руки скользили по ее телу, лаская, трогая, изучая, вызывая в ней необыкновенные ощущения, о существовании которых она даже не подозревала. Он на секунду приподнялся и стал смотреть на нее, его глаза скользили по ее обнаженному телу, но хотя прежде ни один мужчина не видел ее нагой, она не чувствовала ни смущения, ни стыда. Она тоже смотрела на него, и ей казалось абсолютно естественным ласкать его, чувствовать в своей руке его пульсирующий член. Затем она опять прижала его к себе.

Когда он вошел в нес, она застонала, почувствовала, как где-то в самой глубине жаркий огонь пронзил все ее существо, не оставляя места мыслям все было подчинено лишь ощущениям. Эта мгновенная боль почему-то показалась ей частью какого-то ритуала, необходимой жертвой, которая еще больше связала их, и, когда она исчезла, Ники почувствовала, как будто поднимается на какой-то волне — все выше и выше. Прижимаясь к нему, обняв его сильную спину, чувствуя его мерное движение внутри себя, она предощущала почти неосознаваемый момент, когда испытываешь чувство полного равновесия, похожее на то, что охватывает за мгновение до прыжка с трамплина… И вот она взмыла вверх, но на этот раз не одна, она летела, и кружилась, и кувыркалась вместе с ним до тех пор, пока сила тяжести не потянула ее к земле. Но на этот раз это была не прохладная реальность воды. На этот раз это были его надежные и горячие руки.

Все было так естественно. Вскоре она опять захотела его, и они опять предались любви, но на этот раз медленнее и как бы настороженно. Потом она захотела пить и пошла к раковине в углу — к нему на «кухню». Когда она вернулась, он неотрывно смотрел на нее.

— Покажи мне, как ты прыгала в воду, — сказал он. — Я хочу увидеть, как ты тогда выглядела…

Она со смехом покачала головой и забралась обратно на кровать.

— Ну пожалуйста, — повторил он, — покажи. Она встала на цыпочки на край кровати, как будто это был трамплин, и попыталась найти равновесие, стоя над ним. Но прежде чем она уже была готова прыгнуть, он потянулся к ней, схватил ее за бедра и начал целовать их, затем она почувствовала его губы у себя между ног.

Кончая, она выкрикивала его имя. И потом, когда она опять легла рядом, он сказал ей:

— Я люблю тебя, Ники..

А потом они наконец заснули.

Она проснулась от того, что ей на лицо упал солнечный луч. Она оглянулась, но комната показалась ей незнакомой. Затем увидела спящего рядом Алексея, и все воспоминания прошлой ночи нахлынули на нее.

Однако на этот раз она не чувствовала ни тепла, ни уверенности в том, что ей с ним так хорошо и просто. Она думала о том, что такие же ночи были и у Моники, и у Элл… Сначала страсть, а потом одиночество и отчаяние… Она пришла в ужас от того, что позволила ему сделать.