Акамие. В сердце роза - Алекс Гарридо

— Ты пойдешь со мной, Илик. Побудем с ними там. Ирттэ любит тебя… Есть ли во дворце вода?

Ханнар попыталась что-то сказать, но Атхафанама молниеносно к ней развернулась.

— Ты ничего не понимаешь, богиня, из того, что смертные женщины впитывают с молоком матери. Это дом твоего мужа, это дети твоего мужа, это жены твоего мужа. Его дом, его слава, его честь, его дети, его женщины — это все твоя честь и твое богатство. Его благополучие — это твое благополучие. Мужчин связывает в братстве кровь, а женщин — семя их мужчины. Ты принимала его также, как Рутэ и Дар Ри, но ты, как пустыня, бесплодна и смертоносна. Ты вся почернела изнутри от зависти и ревности, а должна была бы наслаждаться покоем, счастьем и приязнью в таком саду, какой насадил мой брат. А теперь — как ты думаешь, жив он? Он поехал в степь, к своим названым братьям. И теперь все, что осталось от моего брата — твоего мужа, Ханнар, однажды убитого тобой, — все, что от него осталось, это дети его и его жены, которых согревала его плоть. Я иду к ним. Не возражай. Ты сказала глупость, богиня. Мы уйдем ненадолго, ты знаешь. К вечеру или к утру, не позже, мы вернемся.

И она сделала Рукчи знак идти за ней.

— Постой, — тихо попросила Ханнар, не поднимая головы. — Останься. Я пойду. Останься, — и показала взглядом вглубь зала. — Здесь ты нужна ему.

Атхафанама кивнула и наклонилась за чашкой. Так можно было и самой подумать, что кровь бросилась в лицо только из-за того, что она наклонилась так низко. Когда она выпрямилась, Ханнар и Рукчи уже не было в зале.

Город лежал перед ними, разделенный лестницами на расширяющиеся книзу клинья. Их пересекали улицы, опоясывавшие склоны горы. И, посмотрев вниз, Ханнар не увидела ни одной улицы, по которой можно было бы спуститься, не споткнувшись о покойника или не будучи схваченным протянутыми за помощью руками умирающего. Отовсюду доносились стоны, мольбы о помощи. Этот звук как черно-багровым облаком стоял над городом, но он был привычен Ханнар. А сквозь него пробивались острые красные, оранжевые звуки, ранившие наболевший слух.

— Что это? — повернулась она к Илику. — Музыка?

Илик кивнул и показал рукой вниз и налево. Там между домами стояли откупоренные винные бочки, вокруг, покачиваясь, бродили люди, среди них были и женщины, и их тела были едва прикрыты, а некоторые были и вовсе раздеты, и они были пьянее мужчин, и визгливо смеялись, и закидывали руки на шею любому, до кого могли дотянуться, и со смехом валились на землю, и приятели поливали их вином из мехов. Оттуда раздавались отчаянно громкие и нестройные звуки дудок и бубнов. Ханнар отвела взгляд, но и на других улицах увидела то же самое. Пирующие собирались вокруг откупоренных бочек или с мехами вина бродили по улицам, заглядывая в лица умерших и узнавая в них соседей, друзей или родственников, совершали тут же возлияния в их память, и едва могли уговорить их посторониться похоронные служки, тащившие под гору переполненные волокуши: в городе не осталось ни одной лошади, ни одного вола, чтобы запрячь в телегу. Резкая вонь от сжигаемой серы перебивала и запахи тления, и ароматы благовоний, на улицах там и тут, где не смывала бегущая вода, виднелись белые пятна от разведенной извести, которой поливали мостовую. Чернели остовы домов, которые первые были отмечены смертью: тогда еще надеялись остановить мор.

И высоко в ясном летнем небе стояло солнце.

Ханнар смотрела на него не щурясь. В последний раз смотрела так, как смотрела всегда. Теперь она от него отрекалась и с вызовом произносила на Высокой Речи:

— Предаюсь твоему гневу. Если ты правишь миром и это дело твоей воли и желания — лучше быть твоим врагом и погибнуть, чем быть заодно с тобой. Они всего лишь люди, да. Вот тебе обратно все, что меня от них отличает. И будь ты проклято.

Ханнар смерила его последним взглядом и кивнула Илику: идем. И пошла к своим сестрам.

Атхафанама прибежала под утро.

— Илик, Илик, пойдем! Скорее!

— Что с тобой? — кинулась к ней Ханнар. Платье на Атхафанаме висело клочьями, оторванный рукав сполз до кисти. Она тяжело дышала.

— Мы уже идем, — сказал Илик Рукчи. Атхафанама посмотрела: Джанакияра и Рутэ, Ирттэ и Кунрайо, малыш Шаутара и самый маленький, которому еще и имени не нарекли в отсутствие отца — шесть тел, завернутых в парчу, лежащих в ряд.

— Зачем ты пошла одна? — Ханнар обняла ее.

— Ничего, — отстранилась Атхафанама. — Там… Ханис…

— Что такое? Обморок? — вздохнул Илик. — Царь совсем не спал уже сколько дней? Надо дать ему теплого питья и пусть отдыхает не меньше суток. Все пройдет. Я иду к нему.

Атхафанама замотала головой.

— Он болен. У него это…

— Нет, — криво улыбнулась Ханнар. — Ты ошиблась. Не может быть.

— Пойди и посмотри.

Рукчи нахмурился.

— Этого не может быть, но все же пойдем, посмотрим.

— С тобой все в порядке? — продолжала беспокоиться Ханнар. — Разве можно сейчас одной выходить на улицу? Люди обезумели.

— Да ничего, ничего не случилось, я вырвалась и убежала, но Ханис… Илик, умоляю, поспеши! — и она вцепилась в его рукав и заставила бежать бегом до самого Дома Солнца.

Ханиса уложили в его спальне, и воздух там был синий и слоистый от курений. Рукчи быстро подошел к больному. Рядом встала Ханнар. Атхафанама прижалась лицом к руке Ханиса, опустившись по другую сторону постели. Ханнар смотрела и не верила: лицо царя, по шею укрытого одеялами, было точно таким, как лица всех умиравших у нее на руках в течение многих дней и ночей: багровым, опухшим, с растрескавшимися губами. Взгляд его остановившихся глаз был бессмыслен.

— Да, — сказал Илик.

— Он умрет, — прошептала Ханнар.

— А вот это неизвестно, — строго сказал Илик.

— Но еще никто не спасался.

— Он может быть первым.

— Ты всегда веришь в это.

— Да.

Атхафанама сквозь слезы взглянула на него взглядом полным обожания.

— Ты будешь его лечить?

Илик кивнул.

— Я пойду и принесу мои снадобья, а вы смотрите, чтобы он не раскрывался. Как давно это началось?

— Не знаю… Я не видела царя с вечера, думала, что он отдыхает. Его нашли в купальне. Я здесь все устроила и побежала за вами. Когда я уходила, он еще говорил со мной.

— Она стала очень сильна… Но еще неизвестно, — сказал Рукчи.

— Ханис, Ханис, — побелела вдруг Ханнар и кинулась вон. Рукчи удивленно поднял брови.

— Ее сын, — сказала Атхафанама. — Пойди за своими снадобьями, Илик. Захвати побольше. Мы все умрем здесь.

— Еще неизвестно, — покачал головой Рукчи.

Но раньше, чем солнце снова достигло зенита, царя не стало.