Темный путь (СИ) - Кос Анни

Однажды вечером всех взрослых жителей собрали на главной площади и градоначальник долго что-то говорил людям. А наутро многие начали собираться, чтобы покинуть город. Отец тоже хотел уезжать, но его задержали дела, и мы с мамой не успевали собирать вещи сами. Мне стало страшно, никто больше не играл на улицах, детей не оставляли одних, все мои друзья сидели дома. Взрослые с тревогой посматривали на чистый горизонт, словно ожидая увидеть там что-то страшное. Мы очень спешили, и все-таки не успели.

Пришли наемники. Нападение их было подобно шторму и шквалу, что иногда обрушивались на наш берег. Только вместо грома зазвенела сталь, а вместо ветра свистели стрелы. Все, кто мог держать оружие в руках, бросились на берег, чтобы защитить город, но были растоптаны тяжелой пехотой в разномастных доспехах. Тех, кто успел обратиться в бегство, догоняли стрелы и копья, дома сжигали без всякой жалости, привалив все двери и окна, чтобы люди не могли выбраться из западни. Отца убили, когда он защищал причал. Мать — когда она попыталась вывести меня из города лесными тропами. А меня… Нет, меня не убили, но жизнь моя стала горше смерти.

Тех, кто пережил бойню в Калогассанде, отправили на невольничьи рынки империи. Меня много раз продавали и покупали, я была хоть и юна, но уже красива, говорят, мой смех был нежным и звонким, как у мамы. Но я больше не смеялась. Не помню, сколько хозяев я сменила. Меня растили чужие люди, как и других девочек с рынка. Нас готовили к чему-то, чего я не понимала.

Меня учили, как быть покорной, угождать. Я должна была быть очаровательной, но тихой и незаметной, являться по первому приказу и тихо исчезать, как только обо мне забывали. В отличие от остальных рабов, девочек содержали в чистоте и относительно хорошо кормили. В то время, когда других избивали до полусмерти, меня с подругами просто запирали без еды и воды на сутки или больше.

Наши хозяева хорошо знали, как добиться послушания, не испортив нам ни внешний вид, ни здоровье. Впрочем, некоторые несчастные все-таки не выдерживали и кончали жизнь самоубийством. Но я цеплялась за призрачную надежду, я верила, что однажды для меня что-то изменится к лучшему.

Когда мне исполнилось пятнадцать, меня продали в дом какого-то господина. Через некоторое время я приглянулась ему, и он решил сделать меня своей наложницей. Никто не спрашивал меня, чего хочу я, а я… я была напугана до полусмерти. Я кричала и сопротивлялась из последних сил, ухитрилась сорвать кинжал с его пояса и ударила. Хотела попасть в сердце, но увы, зацепила лишь руку. Дурочка, надо было бить в сердце себе, я бы смогла.

Почувствовав боль, он озверел и вызвал стражу. Что может одна девочка против нескольких обученных воинов? Ничего. Меня не стали бросать в казематы или возвращать прошлому хозяину, нет, меня отдали солдатам на потеху. “Не хочешь быть только моей, тогда дари наслаждение всем”, - сказал тот человек прежде, чем закрыть за собой двери.

На следующее утро меня избитую и опозоренную, с остриженными волосами, в разорванной одежде, вернули на рынок рабов. А я, осознав, что со мной сделали, впала в ярость. Кидалась на людей, билась о прутья решетки, крушила ту немногую мебель, что попалась мне под руку. Я чувствовала себя грязной, жалкой, недостойной. Мне казалось, что стыд навечно въелся мне под кожу, и единственный способ очиститься — содрать ее с себя.

Меня бросили в клетку и оставили одну. Когда надсмотрщики заглянули ко мне через несколько часов, на мне живого места не было. Поднялась паника — до этого момента мое тело еще представляло интерес для покупателя, теперь же потеряло товарный вид окончательно. Мой временный хозяин был в такой неописуемой ярости, что приказал избить меня. Другая бы от отчаяния и боли сошла с ума, но мне происходящее казалось вполне естественным.

Я — оскверненная, плохая, я должна быть наказана. Каждый удар словно делал меня лучше и чище… После наказания меня бросили в общую камеру и забыли на долгое время. Через месяц, когда раны на коже затянулись, а синяки почти сошли, меня выставили на торг вместе с другими невольниками на общей площади. Долгое время никто не хотел платить за такую жалкую рабыню, и все же через несколько дней нашелся покупатель, отдавший моему хозяину один серебряный и горсть медяков. Он увез меня в какую-то таверну в захолустье и отправил на кухню.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Кошмары мучали меня почти каждую ночь, я боялась людей, не разговаривала с мужчинами, не поднимала глаза. Меня с головой накрыла апатия и ощущение собственного бессилия. Тоска, которую мне достало сил наконец признать, заполнила весь мой разум, погружая в пучину серых одинаковых дней.

Шли месяцы, солнце и тепло сменялось дождями, а я не замечала. Жизнь кругом стала привычной и понятной, при всем желании поменять ее было невозможно, но у меня такого желания не было. На кухне меня называли немой Виалой. Сначала кое-кто из женщин постарше пытался помочь мне, предложить некое подобие защиты и ласки, но я отвергла все. Не со зла. Просто не заметила, спрятав свой хрупкий, чудом уцелевший мир от грубой реальности. Меня оставили в покое и больше не замечали. Так продолжалось почти два года.

Потом случилось неожиданное: в один из холодных дождливых дней на пороге таверны появился отряд. Воины, одетые в черно-синюю форму, с богатым вооружением, на породистых лошадях, каких в наших краях отроду не видели, на плече у каждого мерцала эмблема дракона. Мы слышали об этих людях однажды от старшей кухарки, травившей по вечерам байки для развлечения прислуги.

Личная гвардия темного мага, человека, что владел Огнем и Тьмой, герцога Недоре, Миаты и Зеленых островов. Мы слышали, что герцог был вторым в империи после императора, но не было дружбы между ними. Армия сумеречного лорда была верна лишь ему, и мало кто осмеливался оспаривать это. Недоре и Миата были где-то очень далеко, мы почти не знали о них. И вот сейчас, в глубине империи, в заброшенной деревушке, прижавшейся к тракту, что надо было этим хмурым воинам?

Хозяин велел всем нам убраться на кухню и ждать его разрешения выйти. А потом он, бледный и дрожащий, влетел к нам, нашел меня взглядом, больно выкрутил руку и потащил к выходу, злобно шипя:

— Дурная девка, что ты натворила? Не знаю, чем ты провинилась, но отвечать тебе за это самой, я не стану тебя защищать, — и он впихнул меня в зал со словами: — Вот она, господин, пусть ваше правосудие настигнет ее.

От ужаса я перестала понимать, что происходит. Меня толкнули на колени перед воинами, и я рухнула на грязный пол. Одна против всего мира, снова одна. Неужели худший мой кошмар повторится снова? Слезы заливали лицо, я ничего не видела и не понимала, но внезапно услышала хлесткий удар — мой хозяин покатился по полу, прижимая руки к щеке. А потом чей-то голос, давно забытый голос, измененный временем и почти неузнаваемый, произнес над моей головой.

— Лишь потому, что она жива, я сохраняю тебе жизнь. Но упаси тебя небо еще раз ударить женщину.

А затем меня подняли на руки и вынесли на улицу. Там испуганную, дрожащую, лепетавшую, что я ни в чем не виновата, поставили на землю. Кто-то подал мне чашу с водой, но мои руки дрожали так, что я не смогла ее взять. Я стояла в окружении солдат, едва доставая макушкой до их плечей, боясь поднять глаза, боясь, что второй раз не переживу, если кто-то коснется меня.

— Капитан, пусть хлебнет этого, — мне сунули флягу и заставили выпить несколько глотков.

Во фляге оказалось что-то крепкое с терпкими горькими нотами. Я закашлялась, напиток обжег с непривычки горло, но по телу разлилось тепло и рыдать я перестала, а потом чьи-то руки обняли меня за плечи и тот же голос мягко произнес:

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Это и правда ты! Ошибки быть не может: вы с матерью так похожи! Посмотри же на меня, Виала.

Так я вновь обрела брата. Оказывается, Ульф не оставлял надежды найти меня. Когда он узнал о резне в городе, а случилось это на второй год его обучения, то хотел броситься искать меня. Ему не позволили. Он пытался бежать из школы, но был пойман. Поступок его приравняли к дезертирству, затем подвергли суровому наказанию и отослали из школы в какую-то приграничную крепость.