ИЗ АДА В РАЙ И ОБРАТНО - Аркадий Ваксберг

Никаких симпатий к будущему государству Сталин, разумеется, не испытывал. Но практические выводы сделал. Блефовать и дальше по поводу создания какой-то еврейской государственности в пределах Советского Союза становилось уже абсурдным. Но держатель палестинского «мандата» – Британская империя, – теряя свои позиции, поддерживала только арабов, и уже по одному этому Москва горячо приветствовала обретение евреями своей исторической родины.

Сенсационную речь в ООН в поддержку еврейского государства произнес Андрей Громыко. Выдержанная в самых патетических выражениях, она имела целью доказать историческое право евреев на свое государство. Вышинский, с согласия Молотова, написал и опубликовал под псевдонимом статью, в которой он подчеркивал необходимость создания еврейского государства на подмандатной британской территории[29].

Иные из деятелей ЕАК приняли, кажется, эти «приветствия» и «восторги» за чистую монету. Они тоже, не хуже, чем Сталин, знали о том, что едва ли не большинство первых руководителей будущего государства – выходцы из России. И Кремль, и ЕАК возлагали на это определенные надежды – естественно, каждый с разным знаком. Затевалась сложнейшая политическая интрига, где неспособные разобраться в кремлевских игрищах, одержимые идеями, которые вскоре обзовут «националистическими», активисты гибнущего комитета становились жертвами, обреченными на заклание.

К этому времени в секретариатах Сталина, Маленкова, Жданова и Суслова скопилось множество докладных записок с грифом «совершенно секретно»: все они были одного содержания, в них сообщались «дополнительные факты» о националистической, враждебной, шпионской деятельности Еврейского Антифашистского Комитета[30]. Нет никакого сомнения: такой поток целенаправленной, лживой «информации» не мог идти в столь высокие верха, если бы фальсификаторы не знали, что именно такие материалы от них ждут.

Долго зревший нарыв должен был наконец разорваться.

1. РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 125. Д. 158. Т. 22.

2. Еврейский народ в борьбе против фашизма. М., 1945. С. 40.

3. Там же. С. 71.

4. Там же. С. 70.

5. РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 125. Д. 247. Л. 96.

6. Там же. Л. 138.

7. Правда. 1945. 25 мая.

8. За великий русский народ! М., 1945. С. 3

9. РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 6. Д. 310. Л. 18.

10. Там же.

11. Там же. Л. 19.

12. РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 6. Д. 310. Л. 53-59.

13. Там же. Л. 49-52.

14. Независимая газета. 1992. 20 ноября.

15. РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 128. Д. 76. Л. 3-5.

16. Известия ЦК КПСС. 1989. № 12. С. 34-35.

17. Еврейский Антифашистский Комитет в СССР. 1996. С. 327.

18. Ленин В. И. Полное собрание сочинений. 5-е изд. Т. 38. С. 120.

19. РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 128. Д. 868. Л. 127.

20. Там же. Л. 127-оборот.

21. РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 128. Д. 1058. Л. 132-135.

22. РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 127. Д. 1714. Л. 3.

23. Там же.

24. М и н и н б е р г Л. Л. Советские евреи… М, 1995. С. 414.

25. Там же. С. 415.

26. Там же.

27. Там же. С. 418-419.

28. Исторический архив. 1994. № 6. С. 112-114.

29. См.: Бирман Джон. Праведник. М., 2001 С.273

30. РГАСПИ.Ф. 17. Оп. 128. Д.868. Л. 107-115. См также докладную записку Абакумова на имя Сталина, Молотова и других – копия хранится в Центральном архиве Федеральной службы безопасности, воспроизведена в книге «Еврейский Антифашистский Комитет в СССР» (М., 1996. С 359-371).

ЛИКВИДИРОВАТЬ НЕЗАМЕДЛИТЕЛЬНО!

Решение, к принятию которого Сталин уже был близок, не имело еще четкой формулировки и не облеклось в какую-то конкретную форму. Но оно, несомненно, делало ставку на «антисемитизм, который был не случайностью, а рассчитанным ходом с далеко идущими последствиями как во внутренней, так и во внешней политике Советского Союза»[1]. Этот вывод, к которому пришел видный специалист по новейшей российской истории Владимир Наумов, представляется абсолютно бесспорным. Для Лубянки было важно уловить направление ветра, который дул из Кремля, и в соответствии с этим, подчиняясь его движению, разработать надлежащий сценарий.

Ветер дул в ту самую сторону, которая была по душе лубянскому шефу Абакумову, хотя, разумеется, этот исполнительный, толковый и безжалостно жестокий служака подчинился бы любому направлоению. Но тут – кремлевский заказ и движение души находились в полной гармонии. Естественно, в силу своей специфики Лубянка не могла ограничиться лишь подачей сигналов об идейной опасности «еврейского национализма». Она должна была его трансформировать в нечто конкретное – по свойственной ей модели – и представить как шпионаж, несущий угрозу безопасности страны.

В центре спешно разработанного сценария оказались два американских журналиста еврейского происхождения – Пейсах Новик и Бенцион Гольдберг. В США они относились к «крайним левым» и подозревались – скорее всего, не без оснований – в связях с советскими секретными службами. Новик был ветераном рабочего движения в США, с 1921 года состоял в компартии, располагаясь на самом просоветском ее крыле, редактировал газету американских коммунистов-евреев «Морнинг Фрайхайт», где всегда печатались статьи, восторженно отзывавшиеся о «сталинской национальной политике», а Гольдберг как раз и был автором большинства этих статей. Возвратившись из поездки по Советскому Союзу, он опубликовал репортажи не только в «Морнинг Фрайхайт», но и в других американских газетах левого направления, где использовал полученные им в Москве пропагандистские фальшивки для восхваления Сталина, советской «дружбы народов» и вообще всего того, что было принято называть «советским образом жизни».

Эти материалы были переданы ему через ЕАК после того, как прошли военную цензуру и получили одобрение множества должностных лиц и инстанций. Однако теперь (таким был осуществленный замысел Лубянки) их следовало признать содержащими шпионские сведения и ответственность за разглашение государственных тайн возложить не на всех проверявших и одобрявших, а только на руководителей и сотрудников ЕАК. И Гольдберг, и Новик входили в руководство Американского комитета еврейских писателей, художников и ученых – главного партнера ЕАК в годы войны, по приглашению которого Михоэлс и Фефер совершили поездку по США, и благодаря которому собрали огромные деньги в поддержку Красной Армии.

Парадокс состоял в том – подчеркнем это снова, – что американская контрразведка (отнюдь, как сказано, не без оснований) подозревала Новика и Гольдберга в «деловом» контакте с Лубянкой, а последняя – без всяких оснований, без каких-либо оговорок и, конечно, без малейших доказательств – представила их Кремлю в качестве несомненных агентов ЦРУ. Да по правде сказать, иного выхода, чтобы выполнить заказ Кремля, у Лубянки попросту не было, ибо никаких других американцев, посещавших Советский Союз и имевших контакт с деятелями ЕАК, не существовало вообще. Поэтому Абакумову не оставалось ничего другого, кроме как объявить шпионами тех, кто действительно встречался с Михоэлсом и другими сотрудниками ЕАК непременно в Москве: по лубянскому сценарию американские эмиссары не должны были ограничиться тем, что им пересылают через официальные каналы, а сами сюда приезжать за шпионскими материалами.

Еще раньше, и совсем по другому поводу, велось расследование (на языке спецслужб это называлось «разработкой») другого «шпионского» сюжета. Он касался ближайших родственников Сталина по линии его покойной жены: в центре внимания «органов» оказалась вея семья Аллилуевых, к которой Сталин давно питал глубокую неприязнь. Еще в 1938 году был казнен муж одной из сестер Надежды Аллилуевой (жены Сталина), отличавшийся исключительной жестокостью – чекист Станислав Реденс (поляк). Казнен вовсе не за свою жестокость, а за то, что, – по убеждению Сталина, собирался его убить[2]. Тогда же при загадочных обстоятельствах внезапно умер брат Надежды – Павел Аллилуев. Он был командармом (звание, равное введенному позже званию генерал-полковника), близким к военной разведке (работал в Берлине), состоял в тесной дружбе с советским резидентом, впоследствии перебежчиком, Александром Орловым (Фельдбиным).

Есть основания считать, что Павел был отравлен ядом, заложенным в папиросу[3].

Теперь наступил черед его жены Евгении, ее нового мужа Николая Молочника (еврея), ее дочери Киры (артистки Малого театра), и, наконец, последней из остававшихся еще на свободе членов семьи Аллилуевых (кроме стариков – матери и отца – и психически больного брата Федора) – младшей сестры Надежды – Анны, члена Союза советских писателей[4]. К ним пристегнули еще друзей семьи – театроведа Лидию Шатуновскую и ее мужа, опять же еврея, профессора физики Льва Тумермана[5].

За всеми перипетиями этого дела внимательно следил Сталин: его убедили в том, что члены семьи Аллилуевых не только в общении друг с другом, но и встречаясь с «посторонними лицами», клевещут на Сталина. Ясно, что речь шла о загадке гибели его жены, к каковой сам вождь имел самое прямое отношение, даже если он лично и не нажал на курок пистолета. Эта смерть, обросшая достоверными и сомнительными слухами, которые были ему хорошо известны, резко обострила и без того присущую ему мнительность. Страдавший стремительно прогрессировавшей манией преследования, он превратил эту манию в главный мотор своей карательной политики.