Узники Кунгельва (СИ) - Ахметшин Дмитрий

— Вы и за такие дела берётесь?

— По большей части только за такие и берусь, — он наставил на Хоря палец с огромным перстнем. — Наша жизнь гораздо более глубокая река, чем принято полагать, сынок. Каждый взрослый человек в трезвом уме и памяти считает, что знает назубок все хитрости, которые она может ему преподнести. Он верит или не верит в пришельцев, в безграничные возможности человеческого организма, в господа Бога, но подсознательно он — и любой из нас — считает всё это мифом. Сказками, призванными внести разнообразие в быт человеческий. Для нас в порядке вещей ставить под сомнение всё, что выбивается из порядка вещей. Но вместе с тем подумай вот о чём: мы знаем, что в Австралии водятся кенгуру, хотя ни разу их не видели. Почему-то мы даже не подвергаем сомнению то, что купив билет и прилетев в Сидней, будем встречены целым оркестром этих удивительных существ. А что скажешь насчёт призраков в старых амбарах?

— Чушь.

— Именно. А ведь по сути приведения и кенгуру для нас вещи одного порядка. Просто не открылись ещё возможности, позволяющие увидеть или пощупать мёртвых людей в банных халатах, — детектив улыбнулся, обнажив жёлтые зубы. На подбородке его прорезалась складка. — Своей профессией я возвёл в необходимость смотреть по сторонам. Я верю, что однажды мне представится возможность заглянуть за грань познанного. И тогда про меня напишут в Википедии. Пусть только посмеют не написать.

Последняя фраза выбила Юрия из колеи. Он решил сменить тему.

— А эта женщина?

Он положил фотографию на стол и подвинул к Вилю Сергеевичу. Тот посмотрел на неё долгим задумчивым взглядом.

— Это очень любопытная история… а ты точно оплатишь мой завтрак?

Юра дал слово.

— Был у меня один старый приятель. Он работал в сувенирной лавке на старом Невском, ближе к Лиговскому проспекту. Ага, вижу тень узнавания на твоём лице. Приятно встретить земляка! Хорошо, возможно, тогда ты знаешь лавку «Предметы памяти». Сейчас там заправляет племянник моего приятеля, но тогда — год назад — первый её хозяин был ещё жив и славился крепким здоровьем. Когда тебе семьдесят и ты всё ещё ездишь на работу на велосипеде — это очень отрадное зрелище в любых глазах, кроме глаз наследника. Но речь не об этом. Когда-то он был женат, но состоял в разводе уже более тридцати лет, часть из которых, однако, они с бывшей супругой тесно общались.

Виль Сергеевич заказал себе ещё кофе (перед этим взглянув на Юрия и дождавшись кивка — да, мол, всё оплачу) и продолжил:

— Они общались года три или около того. А потом она пропала. Мой друг был человеком здравомыслящим, он понимал, что как только она найдёт себе хорошего мужика, вряд ли станет названивать с предложениями посидеть в парке и покормить уток.

— Это женщина с фотографии?

— Не перебивай. Да, это она. Когда она исчезла, мой друг не стал, фигурально выражаясь, включать сирены. Он отпустил её. Женился ещё раз, обзавёлся сыном, который умер в возрасте двух лет, вновь развёлся. Не знаю, забыл он её или нет — наверное, не до конца, так как эта фотокарточка пролежала у него с момента их расставания, — когда спустя двадцать восемь лет она вновь возникла на его пороге.

Виль Сергеевич помолчал, глядя как сквозняк, врывающийся в приоткрытое окно и утекающий в дверь, колышет многочисленные драпировки (складывалось впечатление, что там, везде вокруг, прячутся люди, репетируя театральную постановку; но время завтрака давно уже прошло, и кафе, за исключением их двоих, было пусто). Потом подался вперёд и вновь развернул фотокарточку лицом к Юре.

— Он сказал, что она не изменилась внешне. Совсем. Возможно, это просто старческая ностальгия по былым временам, но ум моего друга был очень хваток. Бриллиантовый ум. Излишняя требовательность его, может, и дала слабину, но в общем и целом он был ещё крепок. «Она могла быть её дочерью, — так он говорил, — но это действительно была она, моя бывшая супруга». Эта фотография была сделана, когда они были ещё женаты. Здесь ей тридцать восемь. Сейчас, должно быть, семьдесят-семьдесят один.

— Загадка как раз в вашем стиле, — сказал Юра.

— Не паясничай, молодой человек. К загадке я ещё не приступал, — глаза детектива стали жёсткими, блестящими, как две монетки. Эти глаза — взгляд хорька, готового вцепиться в жертву и не отпускать, — мгновенно стёрли улыбку с лица Юры. — Она провела у моего друга всего несколько часов, отказавшись от предложения остаться ночевать, потом растворилась в сумерках, будто её и не было. Но мой друг утверждал что была. Весь день она изучала его, как зонд изучает поверхность планеты, к которой добирался долгие световые годы. Пристально, не пропуская ни одной детали. Все его вопросы отскакивали, как горох от стенки. Она так и не призналась ни зачем приехала, ни где была всё это время, ни как ей удалось обмануть годы. Уж не изобрела ли она машину времени? Перед тем как уехать, она изрекла страшное пророчество: «Ты умираешь. Тебе осталось полгода, двадцатого августа тебя не станет. У тебя хорошее сердце, но кислорода, который требуется твоему миокарду, скоро будет не хватать. Почувствуешь это не сразу. Примерно сорок три минуты тебя будет мучать ноющая боль в груди, не дающая даже нормально вдохнуть, но к тому времени как приедет скорая помощь, тебя уже не будет в живых. Я не предлагаю тебе обследоваться: сейчас обследование вряд ли что-то покажет, а лечение не даст результата. Но есть ещё время, чтобы спастись. Тебе нужно бросить всё и ехать со мной — прямо сейчас. Дела можешь передать позже, по телефону или в письме».

— Он не поехал?

— Конечно же, нет. Он был большим упрямцем, Моше, и с годами это свойство его характера, как и все негативные проявления у всех на свете людей, только прогрессировало. Но она… наверное, подозревала, что он не согласится. Ведьма она, как утверждал старый прохиндей, или нет — она знала всё с самого начала. Так или иначе, позже Моше обнаружил послание. Оно гласило: «188961, ищи меня в луже». Вот, — для наглядности Виль взял салфетку и, достав из внутреннего кармана карандаш, написал сообщение на ней. — Она раздобыла где-то нож и накарябала его прямо на столешнице в кабинете. Моше, когда показывал, буквально кипел от злости. Это был раритетный стол времён зарождения Антанты, привезённый им из поездки в Париж. Из морёного дуба, покрытый лаком, который, как оказалось, очень легко царапается. Да, мой дорогой Моше был слишком важной птицей для магнитиков.

— А цифры…

— Почтовый индекс Кунгельва. Её визит так потряс моего приятеля, что он позвонил мне. Надо сказать, что я тогда был занят делом этого паренька, Коловрата, поэтому не придал просьбе Моше такого значения. И зря. Он умер ровно в назначенный день, я узнал об этом только осенью, когда вернулся в город и, проходя мимо «Вещей памяти», увидел, что лавка закрыта «в связи со смертью владельца». Моя вина. Я один знал все обстоятельства визита этой дамы и не удосужился даже позвонить в указанный день, чтобы удостовериться, что с Моше всё в порядке. После этого я дал себе зарок, что отыщу эту женщину. И вот я здесь.

Какое-то время сидели в молчании. Юрий почувствовал на сердце холодные пальцы беспричинного, не вполне оформившегося страха. Это третий здесь человек, считая Славу и Марину, который рассказал ему свою историю — и она оказалась не менее бредовой, чем история про запертого в своей квартире Валентина. Велика ли вероятность, что двое людей, прибывших в этот город под очень сомнительными поводами, сойдутся за этим круглым столом?

— И что там насчёт лужи? — спросил он, попытавшись улыбнуться. Получилось не очень.

Виль Сергеевич забрал у Юрия деньги, отнёс их на стойку, подсунув под пепельницу. Кивнул мальчишке-поварёнку, который расставлял в холодильнике десерты, и вернулся к столу. Облокотившись на него (Юра увидел, что локти пиджака детектива протёрты и аккуратно заштопаны), негромко сказал:

— Ещё одна загадка во всей этой истории. Загадка, которая мне пока не по силам. Мне здесь понадобятся свежие мозги, мальчик. Честно признаюсь, я зашёл в тупик.