Том 8. Похождения одного матроса - Константин Станюкович

— Час тому назад…

— Как же это мы вас не встретили, Билль? Мы только что вернулись.

— Удивляюсь, как не встретили, Смит!.. Верно, дорогой спали, Смит! — иронически протянул Билль.

Смит рассмеялся и промолвил:

— Верно, что так, Билль, если только вы не ехали старой дорогой… Так нового ничего не слышно, Билль?

— Особенного ничего… Разве только то, что одного агента мы, к сожалению, не повесили…

— Агента?.. О них что-то не слышно в последнее время.

— Вы, Смит, верно, глухи стали, — оттого и не слышали. А еще, Смит, другая новость.

— Рассказывайте, Билль…

— Я шайку агентов провел, как дураков.

— Неужели? Каким же образом?

— Они собирались напасть на нас у Дуба… знаете, в двух станциях от ранчи Диего?

— Знаю. Местечко хорошее для нападения…

— И так как их было восемь человек против трех, то я и решил провести их, Смит.

— Да как же вы узнали, что на вас напасть хотят, Билль? Или агенты вас предупредили? — насмешливо спросил Смит.

— Чутьем, Смит… Я ведь старая лисица…

— Ну, очень рад, Билль, что все обошлось благополучно… А то, пожалуй, я не имел бы удовольствия пожать вам руку… До свидания, Билль!

— До свидания, Смит… Желаю вам в следующий раз напрасно не нюхать старых приисков…

— Спасибо, Билль.

Смит ушел к товарищам, а Билль продолжал разговор со своими пассажирами.

Через полчаса четверо джентльменов ушли.

Коренастый блондин снова подошел к Биллю и, протянув ему руку, сказал:

— Еще раз, Билль, позвольте сказать, что я очень рад, что вы провели агентов и остались целы вместе с пассажирами.

— Спасибо, Смит… Что, вы не слыхали, скоро ли повесят некоторых здешних молодцов? — вдруг спросил Билль.

— Каких молодцов, Билль?

— А тех, что по дорогам ищут наживы.

— Трудно их поймать, Билль…

— А пора бы…

— Видно, еще не пора.

— И повесить их пора, Смит. Как вы полагаете?

— Полагаю, что они не такие дураки, чтобы их повесили, Билль… Будьте здоровы, Билль!

Когда они ушли, Билль сказал Дунаеву и Чайкину:

— Знаете, кто такие эти джентльмены?

— А кто? — спросили оба русские.

— Агенты. Те самые, которые нас бы укокошили, если бы не Дэк…

Чайкин изумленно смотрел на Билля.

— Неужели? Вы, Билль, разве знаете, что они агенты?

— Отлично. И многие здесь знают.

— Так как же их оставляют на свободе?

— Знать не всегда значит иметь доказательства. Они пока не попались и ловко хоронят концы в воду. Этот Смит — хитрая бестия… У него тут есть лавка для отвода глаз, а настоящее его занятие — грабить по дорогам…

— И убийство? — в ужасе спросил Чайкин.

— В крайнем случае, если подвергающийся нападению защищается. Месяца два тому назад они ограбили пассажиров дилижанса… И хотя были в масках, но один пассажир узнал Смита по обрубленному пальцу.

— И что же?

— Ничего.

— Отчего же он не жаловался в суд?

— Оттого, Чайк, что обрубленный палец еще не доказательство, и потому еще, что ограбленный боялся, как бы Смит не отомстил… Ну и молчал. Смит и на свободе, пока его не повесят по приговору суда Линча здешние жители, когда убедятся, что он агент. Однако пора и в дорогу, джентльмены!

Скоро дилижанс выехал из Сакраменто.

На следующее утро наши путешественники приехали в Сан-Франциско.

И Чайкин и Дунаев, прежде чем уйти, горячо благодарили Билля за благополучное путешествие и за то, что Билль был так добр к ним.

В свою очередь, и Билль, крепко пожимая руки обоим русским, проговорил:

— Такие пассажиры не часто встречаются… Надеюсь, мы будем хорошими знакомыми.

И Билль пригласил своих пассажиров пообедать завтра в семь часов вечера в ресторане рядом с конторой дилижансов.

— А вы, Чайк, редкий молодой человек… да! — прибавил в заключение Старый Билль.

Часть II

Глава I

— Ну, валим, Чайкин! Пойдем искать комнату. День-другой побудешь ведь здесь… Отдохнешь… А там на место поедешь! — проговорил Дунаев, веселый и радостный и оттого, что наконец добрался до Сан-Франциско цел, невредим и со своими тремя тысячами долларов в кармане, и оттого, что увидит невесту, и оттого, что скоро откроет мясную лавку и отлично заживет.

Будущее представлялось светлым и легко достижимым счастием. Требования у него от жизни были небольшие: быть хозяином мясной лавки, жить спокойно, иметь семью… чего еще больше желать бывшему матросу?

И Чайкин был очень рад, что добрался до Сан-Франциско и скоро уедет на ферму. Земля его манила. Вместе с тем главным образом его манила свобода. И он за этот год так уже привык к ней, что ему казалось каким-то далеким его недавнее прошлое, когда он был матросом на «Проворном».

Шагая по улицам, он вспомнил такое же чудное сентябрьское утро год тому назад, когда его наказали, вспомнил, как он опоздал на шлюпку, как его встретил Абрамсон, увел к себе, как он поступил на «Динору».

Казалось, как все это давно было! Каким он был забитым! Как трепетал он командира и старшего офицера, как боялся он боцмана!

А теперь?

Теперь он чувствует, что сам себе господин, и это чувство наполняло его душу радостной уверенностью, что и он человек не по названию только…

Дунаев привел Чайкина в ту квартиру, где прежде сам стоял и где хозяева были такие добрые.

Но оказалось, что там давно уж живут другие жильцы, и наши эмигранты наняли комнату в соседнем доме. Комната была небольшая, светлая и чистая. Кроме кровати, был и большой диван.

— Хватит для нас двоих, Чайкин, кровати и дивана… Небось прежде не так живали?..

— То-то, живали… А главное не в том, что худо жили, а в том, что в приневольной жизни жили!

— Я, братец, что было, то словно было и забыл, поживши в Америке… Вольно здесь жить… хорошо!

Они отправились взять ванну, — заведение ванн было поблизости, — и оба, вымытые, принарядившиеся в свои пиджаки, вернулись домой, чтобы оставить узлы с грязным бельем и дорожным платьем, и затем расстались до вечера.

Дунаев пошел к невесте, а Чайкин собирался побродить по городу, зайти к Абрамсонам, предъявить рекомендательное письмо капитана Блэка и послушать в парке музыку.

Чайкин прежде всего погулял по главной улице, вместо того чтобы идти к Абрамсонам, и пошел к набережной… Его тянуло туда — посмотреть на те места, где он впервые ступил, где его, готового уже ехать на вольной шлюпке на «Проворный», встретил Абрамсон.

Чайкин спустился к пристани. Салуны на набережной были полны. И на набережной было много матросов разных национальностей, с многочисленных судов, стоявших на рейде у пристани.

Чайкин взглянул на рейд, и крик изумления вырвался у него из груди.

Невдалеке стоял на якоре клипер «Проворный», такой же щеголеватый, как и прежде, весь черный, с золотой полоской вокруг, с высокими, немного подавшимися назад мачтами и с белоснежной трубой.

У Чайкина екнуло сердце не то от страха, не то от неожиданности.

И в то же время ему очень хотелось увидать русских матросов, поговорить с ними, узнать, как живется им, по-прежнему ли трудно, или полегче.

Он стоял и не спускал глаз с клипера, ожидая, не отвалит ли шлюпка…

И действительно, к парадному трапу был подан щегольской вельбот, в него спустилась толстая приземистая фигура в статном платье, в которой Чайкин тотчас же угадал капитана, — и вельбот отвалил.

Усердно налегая на весла, откидываясь назад и выпрямляясь, когда лопасти весел на секунду оставались плашмя в воздухе, матросы гребли с тою однообразною правильностью и с тем мастерством, которым особенно щеголяют на капитанских шлюпках.

Вельбот быстро приближался к пристани.

Чайкин отошел немного в сторону от того места, где должен был пристать вельбот.

— Крюк! — услыхал он отрывистый, сипловатый голос капитана и глядел на его красное бульдожье лицо, обросшее заседевшими черными бакенбардами.

Матрос на носу шлюпки бросил весло и взял крюк.

— Шабаш! — раздалась команда капитана.

И в мгновение ока весла были убраны, и вельбот пристал к пристани.

Капитан вышел из шлюпки.

— По чарке за меня! — сказал он, обращаясь к молодому загребному, который вместе с другими гребцами стоял, вытянувшись, перед капитаном и, весь вспотевший, тяжело дышал своей здоровой, высоко выпяченной грудью.

— Покорно благодарим, вашескобродие! — за всех отвечал загребной.

— Вельботу быть на пристани в семь часов!

— Есть, вашескобродие.

— Слышал?

— Слышал, вашескобродие, в семь часов.

— Если минуту опоздаешь… смотри!..

И с этими словами капитан пошел своей быстрой походкой по пристани, слегка сгорбившись по морской привычке.