Изгнание Изяслава - Игорь Росоховатский

Хан нетерпеливо оборвал речь монаха:

- Не говори длинно, меня не интересует, что делал Христос и зачем он отдал жизнь за других. Может быть, он был глуп. Острие моего желания направлено в одну сторону - если я перейду в твою веру, пошлет ли твой тягри мне исцеление?

Монах побледнел. Он думал: "Бог наделяет своими милостями праведников. А сей властитель превеликий грешник и грешит даже на смертном ложе".

Нелегкая доля выпала Фоме в земле половцев: людей, которые живут грабежом, убеждать "не укради", воинам проповедовать "не убий". И все же Фоме есть чем похвалиться перед игуменом Феодосием. Шесть десятков и еще два воина племени гуун ведет он путем православия.

Фоме вспомнился преподобный Феодосий, маленький, иссушенный ночными бдениями, с большими добрыми глазами, всегда глядящими задумчиво и печально. Всмомнились его напутственные слова: "Иди, брате, сей зерна веры Христовой, неси утешение слабым и исцеление болящим душой. Господь с тобой".

Что он делает сейчас, блаженный игумен, обильно начитанный в слове Божьем и святых отцах? Сидит ли рядом с летописцем и смиренно прядет нитки, нужные для переплетения книг, утешает ли умкнутых в порубе или увещевает самого князя? Что бы он ответил половецкому властителю? Наверное, возглаголил бы так: не мысли о грешном теле, спасай душу, нечестивец! Если возречь так, хан велит казнить, и приобщится Фома к сонму святых мучеников.

На лбу монаха выступил холодный пот. Ворочая одеревеневшим языком, он вымолвил:

- Спасай душу свою, нечестивец. Вверяйся милости Божьей!

Хан подал знак своим воинам, и они бросились на Фому. Монах долго бился в цепких руках, пока не захрипел в последний раз, когда тетива захлестнула его горло...

У хана Кемельнеша не осталось больше надежд, и он приготовился встретить смерть спокойно и мужественно, как подобает воину. От его юрты в разные стороны неслись всадники, передавая последние распоряжения.

Кемельнеш лежал худой, вытянувшийся, спокойный и смотрел на воинов и богатырей только одним глазом (левое веко он уже не мог поднять). В ногах хана покоились сабля, плеть и лук с колчаном стрел.

При появлении кмета Сатмоза хан попробовал приподняться. Он уважал кмета как равного по хитрости и опасался как коварного соперника. Теперь у кмета будет иной соперник - дальний родственник хана Альпар. Еще совсем недавно он был бедным пастухом. Да и теперь воин Альпар не богат. Но он умен, отважен и благороден. За ним пойдет большая часть племени. Кмет Сатмоз знает его силу, оттого и навязывается в родственники Огусу, за которого стоит также немало воинов.

Кемельнешу хотелось, чтобы племя избрало новым ханом Альпара. Но помочь воину Кемельнеш бессилен. Все наиболее важные дела решает собрание - коментон.

Сатмоз смотрел на осунувшееся лицо хана с плохо скрытым торжеством. Раньше ни хитрость, ни коварство не помогли Сатмозу сбросить хана и воссесть на его место. И вот сослужил службу бескорыстный союзник, на которого он никогда не рассчитывал, - болезнь. Наконец-то старый Кемельнеш уступает ему дорогу. Правда, появился новый соперник - Альпар. Он бедный воин, в прошлом пастух, но племя с этим не посчитается так же, как не посчиталось оно, выбирая бедняка Кемельнеша вместо богача Сатмоза. Племени все равно, кто правит - кмет или пастух, - было бы вдоволь добычи. Впрочем, кмет надеется одержать победу над Альпаром. У молодого сокола есть одно слабое место - благородство. И в это самое место кмет пустит отравленную стрелу.

Хан Кемельнеш поманил пальцем Сатмоза. Тот склонился над умирающим.

- Обещай мне, - прошептал хан, - после моей смерти не разжигать братоубийства среди племени. Не мсти моей семье.

- Разве ты не знаешь меня? - вознегодовал Сатмоз.

- Слишком хорошо знаю...

Губы Кемельнеша еле двигались. Когда-то хан произносил слова громко и резко, а теперь его речь походила на шелест листьев. И в железном сердце Сатмоза не осталось ни злорадства, ни торжества. Глядя на это измученное лицо, кмет Сатмоз невольно подумал о том, что придет время - и он будет лежать так же, постепенно уходя в Долину Вечного Молчания, и его соперник будет стоять над холодеющим телом, злорадно думая: вот ты и уступил мне дорогу.

Он наклонился и поцеловал полу халата умирающего. Хан с удивлением устремил на него потухающий взгляд.

- Исполни мою просьбу, Сатмоз, - сказал он.

- Последняя воля да будет священна. Засыпай спокойно, - ответил кмет.

Хан собрал последние силы, вскинул руки и привлек к себе голову Сатмоза. Испытующе поглядел ему в глаза и - успокоенный - прошептал:

- Очень скоро я уйду к предкам... Прощай...

Сатмоз повернулся и неслышно вышел из юрты.

Вечерело. Степь начинала остывать. Распрямлялись травы, уставшие от дневного зноя, над ними воронками завивались комары. Красные лучи солнца выглядывали из-за небокрая, словно кровавые копья.

За кметом тащилась тень - большая, изуродованная, Сатмоз думал, что скоро опустится тьма и тень исчезнет. Так и человек - лишь чья-то тень, отражение великого. Он исчезает с приходом тьмы. А степь остается, и травы остаются, и где-то воют шакалы, словно человека никогда и не было.

Впереди послышался топот коня. Сатмоз приподнялся в седле, насторожился. Он узнал сухощавую фигуру всадника. Когда тот подъехал ближе, кмет крикнул:

- Да будет твой путь отмечен удачами, смелый Альпар!

Альпар взглянул на него прищуренными зоркими глазами и, не останавливая коня, ответил:

- Все, чего желаешь мне, да сбудется и у тебя!

Сатмоз долго глядел ему вслед. Альпар поехал к хану. Интересно, о чем они будут говорить? Кмету хотелось повернуть своего коня к юрте хана, но он остановил себя: верный человек завтра же передаст ему разговор Кемельнеша с Альпаром.

Кмет хлестнул коня и помчался дальше. От печальных раздумий о жизни и смерти ничего не осталось. Он стал опять прежним Сатмозом - ловким и сильным хищником.

5

В этот же вечер Елак снова встретился с Оголех и узнал от нее о намерениях кмета. Обида, горе, злоба, любовь переплелись в его душе так тесно, что он совсем потерял голову.

- Я убью его! - закричал Елак, а внутренний голос сказал ему: глупый, чего другого ты мог ожидать? Разве ты надеялся принести выкуп за дочь богатыря Огуса?

Оголех прильнула к нему, он чувствовал ее теплые руки на своей шее, и это наполняло его силами. Взгляд Елака упал на каменного идола, и он вспомнил о втором полузабытом способе женитьбы, разрешенном законами его племени. Так когда-то добыл жену дедушка Аазам.

Закон племени гласил: если любовь вселена в сердца двоих самим божеством и стала для них дороже жизни, пусть они придут после заката солнца к изваянию божества. Пусть смешают в чаше свою кровь. Пусть отрежут по клоку волос со своих голов и также смешают их и пустят по ветру. Пусть скажет громко мужчина: это моя женщина! Пусть скажет громко женщина: это мой мужчина! И если всемогущий тягри не поразит их своим гневом следовательно, он признал их союз. Пусть живут вместе. Пусть никто не посмеет расторгнуть их союз!