ИЗ ПЛЕМЕНИ КЕДРА - Александр Шелудяков

На второй день вечером был наконец взбешенный фонтан обуздан человеком, прикрыт прочной цементной подушкой, но в воздухе еще долго стоял устойчивый едкий запах белой юганской нефти…

Первый факел! Бушует, радует человека – покорителя голубого духа. Над диким Шайтановым болотом катится неумолкаемый рев, словно прикованный к земле реактивный самолет силится взлететь и не может. Бьется голубой дух, хлещется огненными языками в оплавленный песок.

Зимой у Сони родился мальчик. Сбылась ее мечта. И семья у нее есть, и благополучие. Теперь боится она одного, как бы не насказали мужу о ее прошлой жизни.

Однажды пошел Геннадий Яковлевич звать гостей на смотрины маленького Олежека и, конечно, заглянул к бабке Андронихе. Ведь это она познакомила его с Соней. Но не знал Геннадий Яковлевич о переменчивом и вредном характере Андронихи, а та уже давно затаила злобу на Соню.

– Проходи, дорогой человек, проходи, садись, – певуче-ласковым голосом просила Андрониха, а сама думала: «Сейчас-то я отыграюсь, Сонюшка, на твоем хребте».

– Сватьюшка, – счастливо улыбаясь, начал Геннадий Яковлевич, – прошу тебя сегодня вечером быть у нас…

– Дай бог счастья вашему сыночку… А чичас маленечко выпьем за божью прибыль, – старуха засуетилась, моментом приготовила закуску, расставила угощение на белой скатерти.

– Немножко можно за такую радость… – согласился Геннадий Яковлевич, когда Андрониха вытащила из подпечка бутылку самогонки и подмигнула лукаво.

– Первак. Шибче спирту! Из сахарной слезы гнала. Марганцовкой всю дурь очистила и дубовой корой закрасила, чисто коньяк! – расхваливает старуха свое изделие, наливая в стакан самогон.

Выпил Геннадий Яковлевич первак, заел капустой пластовой – побежал в жилах огонь.

– А пойтить к вам в гости я не могу… – продолжала задумчиво Андрониха.

– Почему это? – удивился Геннадий Яковлевич. – Вроде большие друзья с Сонюшкой…

– Тайна великая мешает… – загадочно и тихо прошипела старуха, тыкая указательным пальцем в икону.

– Что у тебя за тайна такая? – отложив вилку, спросил заинтересованный гость.

– Бывает, мужик козу на корову меняет… – многозначительно начала Андрониха, а потом неожиданно и брякнула: – Ученый ты человек, а рифметику совсем не знаешь… Сыночка-то Сонюшка тебе принесла чужого…

– Ничего я от тебя слышать не хочу, а если от других услышу… – нахмурившись, сказал Геннадий Яковлевич, плеснув из бутылки в стакан самогонки.

– Да что ты, милый человек… – начала было оправдываться бабка Андрониха, но Геннадий Яковлевич не стал ее слушать, медленно поднялся, нахлобучил каракулевый свой пирожок на голову и, выходя, крепко хлопнул дверью.

У Юганы праздник. Вернулись с буровой Андрей, Илья и Федор. Все сидят за столом. Всех Югана угощает.

«Эти парни добыли из-под земли Голубой дух, запрятали его в трубы, в бочки, в бутылки. Хорош Голубой дух, машины кормит», – глядя на сидящих, думает старая эвенкийка.

– Кашляют моторы? – спросила она. – Плохо едят новый керосин?

– Кого там, чихают, ревут и поют! – ответил Федор.

– Илья бензопилу заправлял белой нефтью и дрова пилил, – сказал Андрей. – А Бурлак вездеход испытал на этой же белой нефти.

– Готовый бензин, керосин лежит под урманами, болотами! – удивилась Югана. Она взяла привезенную с буровой бутылку конденсата, вынула пробку, понюхала уже не в первый раз и, счастливо зажмурив глаза, улыбнулась:

– Хороший дух! Хорошая белая нефть из Кучумова урмана вышла.

– Налей, Тамила, еще по стаканчику вина, – просит Федор, – грех не отметить такую победу. – И добавляет шутливо: – Теперь Илье орден дадут…

– Расскажи про шайтана, – обращается Илья к Югане, стараясь перевести разговор на другое.

– На Соболином острове Югана говорила Косте, Илье про того человека. Забыл?

– Помню.

– Кто этот шайтан? – спросил Федор.

Эвенкийка молча закурила трубку, затянулась едким дымом и начала рассказ.

– Дед Чарымов жил осенью на заимке. Корова быка шибко хотела. Не было быка. Большой лось угнал корову в тайгу и огулял. Родился у коровы лосенок… Когда Югана маленькая была, встречался ей человек, который мог шевелить ушами, как заяц. Давно это было. Родился тогда у Чагвы мальчик с когтями на пальцах, как у медвежонка. Плакала женщина – плохая печать рода. Дух Болот всегда вредит зверям, людям. Подсматривает, как самки и женщины рожают…

– А шайтан тут при чем? – напомнил Федор.

– Ты слушай дальше… – недовольно говорит Югана. – За две зимы до того как русские люди пришли в Улангай, племя Кедра в месяц Большой Рыбы остановилось на берегу Алтымигая. Нужно было отдать в жены остяку Пильгу, слепую девушку. Когда была Пильга маленькой, отскочил злой уголь из костра, выжег глаз. Выросла Пильга. Второй глаз бельмо закрыло. Она хотела умереть. Орлан сказал: «Слепая женщина с сильным и красивым телом может рожать детей. Вождь племени запрещает умирать Пильге». Мужчины из племени Кедра не хотели спать с Пильгой, не хотели брать ее в жены.

– И ее отдали неизвестно кому? – огорченно спросила Тамила.

– Мы тогда не знали, что это одинокий остяк оставил на берегу голос. Реки длинные. Урманы густые и далекие. Человек одного племени встречался с человеком другого племени редко. Мужчина, который не может найти девушку, оставляет знак: «Ищу женщину». На открытом мысе втыкается кол. Со всех сторон чтоб видно было. Привязывает шкурку зайца. На колу делает столько зазубрин, сколько дней в месяце Большой Рыбы. Та зарубка, которая мечена шибко глубоко, означает день, когда приходит жених на берег. Если на колу он увидит вместо шкурки зайца шкурку белки, а одну зарубку выкусит нож, то невеста ждет.

Одинокий остяк пришел, когда солнце умывалось росой. Сел у нашего костра. Дети, женщины попрятались в чумах. Испугались. Очень большой мужчина пришел. Страшный. Все тело у него заросло густой черной шерстью, как на амикане. Говорил он на языке остяков. Югана знала этот язык и спросила имя жениха. «У меня нет имени», – ответил тот человек. Он взял Пильгу и увел в свой урман…

– А кто он, откуда? – расспрашивала любопытная Тамила.

– Югане тот человек сказал мало. Живет он у озера Лебедя с матерью. Мать, давшая ему жизнь, была проклята шаманом и брошена племенем в тайге без одежды, пищи. По закону их племени, женщина, родившая шайтана, должна убить ребенка и умереть сама.

– А они живы сейчас? – удивленно спросила Тамила.

– Пильга жива. Сын ее живой. А шайтан сгинул. Испуганный охотник принял его за амикана. Стрелял из винтовки. Убил… – задумчиво ответила Югана, пососав потухшую трубку.

– Сын живет сейчас в урмане, так? – спросил Федор.

– Это, брат, загадочный человек, – сказал Илья, посмотрев на Югану. Эвенкийка кивнула головой: мол, рассказывай, а я покурю. – Живет он на том же месте. Один раз в год привозит в ближнюю деревню пушнину. Закупит продуктов, провиант разный и снова в свой урман уходит. А перед тем как мне уйти с острова, появился он у нас и попросил разрешения остаться на Соболином. С людьми жить решил.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Тракторы-телохранители шли с трех сторон буровой, удерживая ее пятидесятиметровыми канатами-оттяжками, бережно, как хрустальную пирамиду. Два мощных тягача буксировали стальную громаду к Барсучьему Мысу, который чуть севернее Мертвого озера.

Целиком перебазированная вышка не требовала трудоемких монтажных работ.

В первых числах апреля снова заговорили дизели, снова вгрызлось в породу долото, уходя с каждым днем все глубже и глубже. Поиски нефтяных залежей продолжались наперекор всем трудностям.

Помогли буровики Андрею поставить домик на полозья и перевезти на новое место. Как и прежде, редко прилетает он в Улангай.

Летом буровикам приходилось работать в жару, не снимая с лица накомарников или сеток, пропитанных дегтем. Спали они под марлевым пологом. Даже во время еды не было спасения от гнуса. Суп и чай щедро сдабривались мошкой, как маком. Привыкли буровики к такой приправе.

Трудно на буровой летом. Не легче и зимой. Выдает зима капризы похитрее летних. Приходилось Андрею хлебнуть лиха, особенно при спуске и подъеме инструмента в мороз, снегопад или пургу. Под напористым ветром, как обычно, качает буровую, струнами поют тросовые оттяжки. На полатях негде укрыться от ветра – работа не останавливается ни в какую скверную погоду. Ни в какой ветер. Лицо Андрея продубилось зимним загаром до черноты. Похож он сейчас на кержака. Бородища черная, пышная. Но какой бы трудной работа ни была, Андрей всегда помнил и думал о своей будущей картине, на которой хотелось запечатлеть ему юганских нефтеразведчиков. У него снова появилась цель в жизни, а боль утраты притупилась.