Талант (Жизнь Бережкова) - Александр Бек

32

Далее рассказ Бережкова продолжался так.

Однажды вечером, примерно через месяц с того дня, как он побывал у следователя, Бережков вошел в аптеку и направился к будке телефона-автомата. Достаточно было бросить беглый взгляд на его все ту же истрепанную куртку, на стоптанные ботинки с двумя-тремя так называемыми «незаметными» заплатками, чтобы уяснить: баночка эмалевой краски, конечно, еще не использована по назначению. Перед тем как позвонить, Бережков несколько раз прошелся около будки, хотя она не была занята. Потом все-таки открыл застекленную дверцу, шагнул и плотно притворил ее за собой. Вынул гривенник и опять поколебался. Слегка подкинул монету. Орел или решка? Выпал орел. Это было счастливое предзнаменование. Бережков решительно сунул монету в автомат, снял трубку и назвал номер — номер телефона профессора Августа Ивановича Шелеста.

— Слушаю, — раздалось в мембране.

Искусственно бодрым тоном Бережков воскликнул:

— Август Иванович?

— Да. Кто говорит?

— Август Иванович, это я — Бережков.

Он ждал в ответ какого-нибудь возгласа, слова, но Шелест молчал. Наконец в трубке раздалось:

— Бережков? Какой это Бережков?

— Август Иванович, вы не могли забыть… Помните, мы вместе строили аэросани. А потом… Ну, это я, Бережков, ваш ученик.

— А… Очень рад… (Это прозвучало крайне сухо.) Что вам угодно?

— Август Иванович, у меня есть одно изобретение. Я хотел бы, если позволите, показать его вам.

— Прошу извинить, но, к сожалению, не могу уделить времени на это.

Бережков наивно спросил:

— Почему?

— В свое время мы, кажется, раз навсегда установили, что ваши изобретения не по моей части.

— Нет, Август Иванович, теперь у меня совсем не то… Я сконструировал потрясающую…

Бережков потом вспомнил, что тут он самым жалким образом запнулся. От любимого словечка шибануло на версту хвастовством, а он намеревался быть смиренным и скромным. Но словечко сорвалось, натура взяла свое, и Бережков понесся, позабыв о благих намерениях:

— …потрясающую вещь. Еще никто на земном шаре не придумал такой вещи… Это… Вы слушаете, Август Иванович?

— Да…

Покосившись на стекло будки, Бережков продолжал, понизив голос:

— Это двигатель совершенно нового типа. По телефону, как вы понимаете, я не могу распространяться об этом. Разрешите, Август Иванович, показать вам чертежи.

Опять наступило молчание. Потом Бережков услышал:

— Хорошо… Завтра в шесть часов вечера можете прийти ко мне домой.

И вот следующим вечером, очень волнуясь, он подходил к квартире профессора Шелеста. С собой он нес несколько свернутых в трубку чертежей свою конструкцию, пока существующую лишь на бумаге. Он терзался и верил. Терзался своим неприглядным видом и верил, не переставал верить ни на миг, что свернутые в трубку листы ватмана, которые он бережно держал, перевернут моторное дело во всем мире.

33

Повествуя о своей жизни, в которую, как становая жила, были вплетены всякие технические выдумки, всякие замыслы прирожденного конструктора-изобретателя, Бережков стремился изложить их так, чтобы они были совершенно понятными, кристаллически ясными, как он любил говорить.

По моей просьбе он без затруднения, буквально в минуту представил на бумаге проект необыкновенного двигателя, с которым шел когда-то к Шелесту.

— Представьте себе примус, — объяснял мне Бережков. — Самый обыкновенный примус. Вообразите далее, что мы заключили его пламя в горизонтальную трубу. Начнем затем продувать сквозь эту трубу воздух, создадим воздушный ток. Для этого установим на одном конце трубы нагнетающий вентилятор с небольшим моторчиком для запуска. Нагреваясь в пламени и увеличиваясь, следовательно, во много раз в объеме, воздух будет вылетать из противоположного отверстия вихрем колоссальной силы. Вас интересует: как же не допустить распространения нагретого воздуха и в обратном направлении? А мы изогнем горелку. Видите как? Теперь струя пламени под огромным давлением рвется к устью трубы. Вот мы и создали вихрь. Подставим под этот вихрь лопатки паровой турбины (разумеется, несколько видоизмененные). Затем мы с вами можем спокойно сесть и созерцать. Наша вещь сама будет крутиться, пока есть в бачке горючее.

Таков был этот простой и, как мыслилось Бережкову, гениальный двигатель, с которым он шел к Шелесту.

— Прошу вас, — сказал Август Иванович.

Отлично натертый паркет блестел в его большом кабинете. В этот день, как назло, стояла оттепель, а у Бережкова не было калош. В передней он долго шаркал о половик промокшими башмаками. Теперь, стоя в дверях кабинета, он отчетливо представил, как появятся на этом паркете сыроватые следы его ног, и густо покраснел.

Шелест сидел у письменного стола в кожаном кресле. Отвлекшись от работы, он не привстал навстречу своему гостю и холодно взирал на него. Однако когда он увидел внезапно вспыхнувшие щеки Бережкова, выражение серых строгих глаз переменилось. Там промелькнули юмористические искорки.

— Прошу вас, — мягче повторил Шелест.

Подойдя, Бережков сел и положил на письменный стол около себя трубку чертежей. От волнения он не мог начать разговора.

— Это и есть ваша потрясающая вещь?

— Да.

— Что же, посмотрим…

Бережков лихорадочно развязал веревочку и снял обертку из газеты. Шелест поднялся, взял чертежи и присел на край стола, закинув ногу за ногу, лицом к электрической люстре. Смугловатый профиль склонился над развернутым листом. Волосы, изрядно поседевшие, цвета серебра с чернью, еще ничуть не утратили живого, молодого блеска.

— Вы понимаете, Август Иванович, струя пламени… — стал объяснять Бережков.

— Понимаю. Все понимаю. Действительно необыкновенное открытие.

— Да? — воскликнул Бережков. Ему почудилась ирония в тоне Шелеста.

— Да. Доныне считалось, что газовые турбины неосуществимы из-за низкого коэффициента полезного действия. Но вы, очевидно, опровергли это заблуждение. Не вижу только ваших расчетов.

— Я… Я еще не сделал расчетов. Это только первая компоновка. Только идея. Вы видите, струя пламени под огромным давлением…

— Гм… Под огромным? А во что превратится тогда ваше горючее?

— Как то есть «во что»?

— Вы этого не знаете? В так называемую «жидкость Зеленского», лишенную способности гореть.

— Но… Но давление можно в таком случае…

— В таком случае, — жестко перебил Шелест, — разрешите мне познакомить вас с одним трудом.

У стен кабинета на массивных полках тесно стояли тысячи книг. Храня комплекты многих русских и иностранных технических журналов, Шелест сам на домашнем станке любовно их переплетал. Он быстро нашел и протянул Бережкову толстый том. Это было новое издание его, Шелеста, капитального курса «Двигатели внутреннего сгорания».

— Вы это читали?

Бережков неуверенно кивнул. В студенческие годы он слушал лекции Шелеста и легко схватывал предмет, легко сдавал экзамены, почти не заглядывая в учебники. А нового издания книги Шелеста он никогда не раскрывал.

— Вы найдете здесь, — безжалостно продолжал Шелест, — описание вашей поразительной идеи. И у нас, и в других странах она уже, к вашему сведению, исследована практически и теоретически. Так потрудитесь же, по крайней мере, сначала узнать все, что было сделано в этой области до вас. А пока… Пока вот вам мой совет: завяжите это опять вашей веревочкой и никогда никому больше не показывайте. Чем еще я могу быть вам полезен?

Бережков не ответил. Шелест вновь посмотрел на чертежи, потом на их незадачливого автора, уныло опустившего голову, и произнес:

— Сейчас у меня в институте свободно место младшего чертежника. Если хотите, я вас возьму на эту должность.

— Младшим чертежником?

— Да. Если угодно, я вам напишу записку, и можете завтра выходить на службу.

— На службу? — опять переспросил Бережков. — Нет, Август Иванович, никогда!

— Ничего иного я не могу вам, к сожалению, предложить.

— Благодарю вас.

Бережков свернул в трубку чертежи, мрачно поклонился и пошел к двери. На паркете он увидел уже подсохшие следы своих много раз заплатанных ботинок. У порога он остановился. Обернулся. Тихо выговорил:

— Ну, напишите.

34

Наконец он приплелся домой. Бросил в передней на сундук смятый сверток чертежей. Выбежавшая к нему сестра ни о чем не спрашивала: все и так было понятно.

— Алеша, иди к себе. Ложись. Я сейчас принесу тебе покушать.

— Не надо. Ничего не надо.

— Обязательно ложись. Согрейся. Я у тебя печку затопила.

— Не надо. Оставь меня. Я погиб.

— Алеша, тебе надо только отоспаться. А утром ты опять встанешь таким же, как всегда.