В лесах (Книга 1, часть 1) - Павел Мельников-Печерский

- Так уж лучше в часовню пожалуйте,- сказал отец Михей.- Посмотрите, как мы, убогие, божию службу по силе возможности справляем... А пожитки ваши мы в гостиницу внесем, коней уберем... Пожалуйте, милости просим, и казначей отец Михей повел гостей по расчищенной между сугробами, гладкой, широкой, усыпанной красным песком дорожке, меж тем как отец гостиник с повозками и работниками отправился на стоявший отдельно в углу монастыря большой, ставленный на высоких подклетах, гостиный дом для богомольцев и приезжавших в скит по разным делам. Войдя в часовню, Патап Максимыч поражен был благолепием убранства и стройным чином службы. Старинный, ярко раззолоченный иконостас возвышался под самый потолок. Перед местными в золоченых ризах иконами горели ослопные свечи, все паникадила были зажжены, и синеватый клуб ладана носился между ними. Старцы стояли рядами, все в соборных мантиях с длинными хвостами, все в опущенных низко, на самые глаза, камилавках и кафтырях. За ними ряды послушников и трудников из мирян; все в черных суконных подрясниках с широкими черными усменными (Усма - выделанная кожа, усменный - кожаный.) поясами. На обоих клиросах стояли певцы; славились они не только по окрестным местам, но даже в Москве и на Иргизе. Середи часовни, перед аналогием, в соборной мантии, стоял высокий, широкий в плечах, с длинными седыми волосами и большой окладистой, как серебро белой, бородой, старец и густым голосом делал возгласы. Это был сам игумен - отец Михаил. Служба шла так чинно, так благоговейно, что сердце Патапа Максимыча, до страсти любившего церковное благолепие, разом смягчилось. Забыл, что его чуть не битых полчаса заставили простоять на морозе. С сиявшим на лице довольством рассматривал он красноярскую часовню. "Вот это служба так служба,- думал, оглядываясь на все стороны, Патап Максимыч.- Мастера богу молиться, нечего сказать... Эко благолепие-то какое!.. Рогожскому мало чем уступит... А нашей Городецкой часовне - куда! Тех же щей да пожиже влей... Божье-то милосердие какое, иконы-то святые!.. Просто загляденье, а служба-то, служба-то - первый сорт!.. В Иргизе такой службы не видывал!.. Наружность игумна тоже понравилась Патапу Максимычу. Еще не сказав с ним ни слова, полюбил уж он старца за порядки. Прежней досады как не бывало. "Эка здоровенный игумен-от какой, ровно из матерого дуба вытесан...- думал, глядя на него, Патап Максимыч.- Ему бы не лестовку в руку, а пудовый молот... Чудное дело, как это он с разбойниками-то не справился... Да этакому старцу хоть на пару медведей в одиночку идти... Лапища-то какая!.. А молодец богу молиться!.. Как это все у него стройно да чинно выходит..." Кончилось повечерие. Проговорил отпуст отец Михаил и обратился к старцам: - Отцы и братие и служебницы сея честныя обители!.. Возвещаю вам радость велию: убогое жительство наше посетили благочестивые христолюбцы, крепкие ревнители святоотеческой веры нашея древлего благочестия. Чем воздадим за такую милость, к нам бывшую? Помолимся убо о здравии их и спасении и воспоем господу богу молебное пение за милости творящих и заповедавших нам, недостойным, молиться о них. Братия, обернувшись зараз, чуть не до земли поклонились гостям, а отец Михаил замолитвовал канон о здравии и спасении. Головщик правого клироса звонким голосом поаминил и дробно начал чтение канона. Тут уж совсем растаял Патап Максимыч. Любил почет, особенно почет церковный. Пуще всего дорожил он тем, что с самой кончины родителя, многие годы бывшего попечителем Городецкой часовни, сам постоянно был выбираем в эту должность. Льстило его самолюбию, когда, бывая в той часовне за службой, становился он впереди всех, первый подходил к целованию Евангелия или креста, получал от беглого попа в крещенский сочельник первый кувшин богоявленской воды, в вербну заутреню первую вербу, в светло воскресенье первую свечу... Но такого почета, какой был оказан ему в Красноярском скиту, никогда ему и во сне не грезилось. Как было не растопиться сердцу, как не забыть досады, что взяла было его у ворот монастыря? Слеза даже прошибла Патапа Максимыча. "Сторублевой мало! - подумал он.- Игумен человек понимающий. По крайности сторублевую с двумя четвертными надо вкладу положить". Слушает, а отец Михаил поминает о здравии и спасении рабов божиих Патапия, Ксении, девицы Анастасии, девицы Параскевы, инокини Манефы, рабы божией Агрипины. "Глядь-ка, глядь-ка,удивлялся Патап Максимыч,- всех по именам так и валяет... И Груню не забыл... От кого это проведал он про моих сродников?.. Две сотенных надо, да к Христову празднику муки с маслом на братию послать". Когда же наконец стал отец Михаил поминать усопших родителей Чапурина и перебрал их чуть не до седьмого колена, Патап Максимыч, как баба, расплакался и решил на обитель три сотни серебром дать и каждый год мукой с краснораменских мельниц снабжать ее. Таким раем, таким богоблагодатным жительством показался ему Красноярский скит, что, не будь жены да дочерей, так хоть век бы свековать у отца Михаила. "Нет,- думал Патап Максимыч,- не чета здесь Городцу, не чета и бабьим скитам... С Рогожским потягается!.. Вот благочестие-то!.. Вот они, земные ангелы, небесные же человеки... А я-то, окаянный, еще выругал их непригожими словами!.. Прости, господи, мое согрешение!"

* * *

После службы игумен, подойдя к Патапу Максимычу, познакомился с ним. Любезненькой ты мой! Касатик ты мой! - приветствовал он, ликуясь с гостем.Давно была охота повидаться с тобой. Давно наслышан, много про тебя наслышан, вот и привел господь свидеться.

- Случая до сей поры не выдавалось, отец Михаил,- отвечал Патап Максимыч.Редко бываю в здешних местах, а на Усте совсем впервой.

- Ну, спаси тебя, господи, что надумал нас, убогих, посетить,- говорил игумен.- Матушка-то Манефа комаровская по плоти сестрица тебе будет?

- Сестра родная,- отвечал Патап Максимыч.

- Дивная старица!- сказал отец Михаил.- Духовной жизни, опять же от писания какая начетчица, а уж домостроительница какая!.. Поискать другой такой старицы, во всем христианстве не найдешь!.. Ну, гости дорогие, в трапезу не угодно ли?.. Сегодня день недельный, а ради праздника сорока мучеников полиелей - по уставу вечерняя трапеза полагается: разрешение елея. А в прочие дни святыя четыредесятницы ядим единожды в день. Пошли в келарню игумен, братия, служебницы, работные трудники и гости. Войдя в трапезу, все разом положили уставные поклоны перед иконами и сели по местам. Патап Максимыча игумен посадил на почетное место, рядом с собой. Между соборными старцами уселись Стуколов и Дюков. За особым столом с бельцами и трудниками сели работники Патапа Максимыча. Трапеза совершалась по чину. Чередовой чтец заунывным голосом протяжно нараспев читал "синаксарь". Келарь, подойдя к игумну, благословился первую яству ставить братии, отец чашник благословился квас разливать, отец будильник на разносном блюде принял пять деревянных ставцев с гороховой лапшой, келарь взял с блюда ставец и с поклоном поставил его перед игумном. Отец Михаил и тут воздал почет Патапу Максимычу: ставец перед ним поставил, себе взял другой. Также и чашу с квасом и кашу соковую, поданную келарем, все от себя переставлял гостю. Когда Патап Максимыч, проголодавшись дорогой, принялся было уписывать гороховую лапшу, игумен наклонился к нему и сказал потихоньку: - Ты, любезненькой мой, на лапшицу-то не больно налегай. В гостинице наказал я самоварчик изготовить да закусочку ради гостей дорогих.

- Зачем это, отче? - отозвался Патап Максимыч.- Были бы сыты и за трапезой, ишь какая лапша-то у вас вкусная. Напрасно беспокоился.

- Нет, касатик, уж прости меня, Христа ради, а у нас уж такой устав: мирским гостям учреждать особу трапезу во утешение... Вы же путники, а в пути и пост разрешается... Рыбки не припасти ли? - Нет, отец Михаил, не надо пост,- сказал Патап Максимыч. - В пути и в морском плавании святые отцы пост разрешали,- молвил игумен.- Благослови рыбку приготовить - прибавил он, понизив голос.- А рыбка по милости господней хорошая: осетринки найдется и белужинки. - Нет, нет, отец Михаил,- продолжал отнекиваться Патап Максимыч,- и в грех не вводи. - Говорю тебе, что святые отцы в пути сущим и в море плавающим пост разрешали,- настаивал игумен.- Хочешь, в книгах покажу?.. Да что тут толковать, касатик ты мой, со своим уставом в чужой монастырь не ходят... Твори, брате, послушание!

- Ох ты, отец Михаил!.. Какой ты, право!..- сказал Патап Максимыч, сдаваясь на слова игумна и решаясь, по его веленью, сотворить послушание.Нечего делать,- прибавил он, улыбаясь,- послушание паче поста и молитвы. Так, что ли, писано, отче?

- Ах ты, касатик мой! Ох ты, мой любезненькой!..- молвил игумен и, подозвав отца Спиридония, велел ему шепнуть Стуколову и Дюкову, чтоб и они не очень налегали на лапшу да на кашу. Трапеза кончилась, отец будильник с отцом чашником собрали посуду, оставшиеся куски хлеба и соль. Игумен ударил в кандию, все встали и, стоя на местах, где кто сидел, в безмолвии прослушали благодарные молитвы, прочитанные канонархом. Отец Михаил благословил братию, и все попарно тихими стопами пошли вон из келарни.