Великая огнестрельная революция - Виталий Пенской

Социально-экономический кризис и неудачные попытки его преодолеть особенно болезненно ударили по «сейфие», «людям меча», в особенности по средним и мелким. Аграрная структура классической Турции основывалась, как писал М.С. Мейер, на «широко утвердившемся в странах Востока принципе верховной государственной собственности на землю». Государственная собственность на землю, мири, в Турции распространилась на большую часть возделываемых угодий (до 85–90 %)517. Из этого фонда и происходило наделение воинов-сипахи тимарами, которые, как отмечалось выше, было главной опорой Османского государства. Сипахи являлись условными держателями пожалований-дирликов, и государство стремилось посредством серии законодательных установлений, канун-наме, не допустить превращения тимаров в наследственные владения и ограничить права сипахи по отношению к их дирликам. Однако уже в 1-й половине XVI в. наметилась тенденция к превращению дирликов из условных в безусловные владения, никак не связанные с выполнением военных и иных обязанностей перед султаном со стороны держателя тимара. Таким образом, в действие вступила тенденция, которой больше всего опасались султаны и которая в конечном итоге должна была привести (и, забегая вперед, привела) к крушению тимарной системы.

Постепенная утрата дирликами своего условного характера была непосредственно связана с изменением состава их держателей. Вопреки установлениям первых султанов в среду держателей тимаров проникают во все возрастающем количестве «чужаки», эджнеби, не имевшие никакого отношения к «сейфие». Проникновение эджнеби в среду владельцев тимаров и зеаметов вело, по мнению османских писателей, к ослаблению мощи Османского государства. Как писал Мустафа Кочибей, «Уж сколько времени теперь большие и малые поместья во владении у беглер-беев и санджак-беев, визирских аг, у артели мутефаррик, чаушей, письмоводителей, у оравы немых и карликов, у государевых любимцев и знатнейших из полковой челяди: кто на своих слуг, а кто и на несвободных рабов выправил жалованные грамоты. Имена-то людей их, доходы же сами пожирают. Между ними есть люди, имеющие по 20–30 и даже по 40–50 больших и малых поместий, плоды которых они пожирают; а случись императорский поход, то, говоря про себя: «только бы на смотру быть», дадут тысячи две белячков на харчи; оденут, вместо кирасы и лат, в армяк да шапку, и пошлют в поход несколько носильщиков и верблюдников, каждого на ломовой лошади; а сами в роскоши и удовольствиях в ус себе не дуют, хоть целый мир разрушься. Враг – чего оборони, Боже! – хоть весь свет забери, а они не знают, что такое и война. Живут себе по-княжески; а чтоб подумать о вере и государстве – это совсем и в голову им не приходит»518. Этот процесс сопровождался стремительным разорением и исчезновением среднего слоя тимариотов – наиболее боеспособной части османского войска и опоры султанских властей на местах. Рост цен при относительной стабильности получаемых доходов с тимаров неизбежно вел к падению рентабельности тимарного хозяйства и, как следствие, к банкротству основной массы мелких «сейфие» и неспособности их и дальше нести военную и иную службу султану519. Так, при среднегодовой доходности тимариота во 2-й половине XVI в. в 5 тыс. акче дом в провинциальном городе стоил от 1 до 4 тыс. акче, примерно столько же стоил раб, лошадь – 0,8–0,9 тыс. акче, водяная мельница – 5,2 тыс. акче. В конечном итоге, отмечал отечественный исследователь, реальные доходы владельцев тимаров упали в 2–3 раза, сравнявшись фактически с доходами крестьянских семей, что, естественно, самым неблагоприятным образом сказалось на готовности сипахи вставать под знамена султана520.

Разложение тимарной системы, сопряженное с разложением государственного аппарата (поскольку, как это было показано выше, эффективность функционирования последнего была обусловлена стабильным состоянием первой), неизбежно вело к падению боеспособности тимариотской милиции и, как следствие, всего османского войска. К. Збаражский отмечал, что тимариоты, не видя перспектив в дальнейшем участии в завоевательных походах, «…начали откупаться от своих повинностей и становились, как они называют, отураками. Так торговля [должностями] прежде всего заразила войско… Проступки и злодеяния, которые прежде карались смертной казнью, теперь прощались за взятки старшим начальникам. Множество плохих примеров привели к росту различных пороков. Эта отрава, проникая в среду воинов, хотя опытных, но наглых и заносчивых, в условиях безнаказанности и своеволия быстро разрасталась. Более достойные и опытные воины видят, что за своеволием не следует наказание, а за хорошую службу – награда, что более, чем воинские доблести, ценится какая-нибудь услуга во дворце, когда каждый воин пограничного гарнизона старается добиться возвышения скорее с помощью какой-нибудь женщины [из сераля] или евнуха, чем заслугами в глазах военачальника. Постепенно оружие становилось им противным, а поклоны – приятными. Те, кто прибегал к этим приемам, стали жить в роскоши. Начало укореняться пьянство, которое раньше каралась как человекоубийство. Следуя таким примерам, многие предпочитали откупаться от военной службы, чего можно было без труда достичь. Дело в том, что везиры, идя на войну, больше денег собирали, чем людей…». В итоге, продолжал наблюдательный польский посол, качество полевой армии стало быстро снижаться, так как «…набор войска производился небрежно, важно было только обеспечить его численность (выделено нами. – П.В.)…»521.

Мы не случайно выделили именно эти слова польского посла, поскольку они наглядно свидетельствуют об отказе от старой османской традиции – лучше иметь меньше воинов, но отменно обученных и хорошо вооруженных. Падение боеспособности эялет аскерлери заставило османское правительство обратить особое внимание на увеличение численности капыкулу аскерлери. Турецкий историк К. Карпат приводит следующие данные, демонстрирующие тесную взаимосвязь сокращения численности тимариотской милиции и роста корпуса капыкулу. В 1475 г. тимариотское ополчение насчитывало реально около 63 тыс. всадников, в 1610 г. – уже 45 тыс., а в 1630 г. – 7–8 тыс. За это же время численность капыкулу выросла с 12,8 тыс. до 92,2 тыс522. И если на первых порах это не имело негативных последствий, то чем ближе к концу XVI в., тем ситуация становилась все хуже и хуже. С одной стороны, воинов капыкулу требовалось все больше и больше потому, что они должны были стать заменой слабеющему день ото дня провинциальному ополчению и противостоять армиям европейцев, в особенности Габсбургов (об этом подробнее ниже). С другой стороны, в условиях растущего бюджетного дефицита и кризиса экономики возможности султанских властей обеспечивать всем необходимым янычар, топчу, капыкулу сюварилери и другие боевые подразделения корпуса капыкулу становились все более и более иллюзорными. Так, в начале 90-х гг. XVII в. рядовой янычар в среднем получал в день 9 акче, всадник капыкулу сюварилери – 17 акче, тогда как строительный рабочий в Стамбуле в это же время получал от 50 до 90 акче в день523.

Естественно, что в этих условиях правительство было вынуждено искать иные пути удовлетворения растущих потребностей капыкулу, в частности, переводя их на несение гарнизонной службы за пределами столицы. Так, в 1669 г. из 196 орт янычарского корпуса на переменной гарнизонной службе находились 115 – 21 428 янычар из занесенных в списки 54 222 воинов. В результате дисциплина янычар, вырвавшихся за стены своей монашеской обители, стремительно падала. О поведении размещенных на гарнизонную службу янычар сообщает, к примеру, К. Збаражский: «Сипахи и янычары шатаются от села к селу, как будто это их основное занятие (особенно это проявилось в Польше), едят, пьют, вымогают подати от пахотной земли, требуют пустить на постой. У женщин забирают последние деньги и [нередко] убивают их, так что всю оттоманскую землю можно назвать разбойничьим вертепом»524. Конечно, в таких условиях требовать от воинов капыкулу прежнего рвения в несении службы и совершенствовании своих навыков сражаться было уже невозможно, тем более что и качество подготовки новых рекрутов стало снижаться. Прежняя система пополнения, во главу угла которой ставились качественные показатели, когда те же янычары готовились как штучный, высококачественный товар, в новых условиях была уже непригодна. В XVI в. система девширме давала ежегодно в среднем от 1 до 3 тыс. юношей и мальчиков, которых требовалось долго и напряженно готовить к будущей службе525. Этого количества было уже недостаточно и для восполнения потерь, и для наращивания численности боевой составляющей корпуса капыкулу.

Отказ от прежней политики «лучше меньше, да лучше» стал неизбежен, и, как следствие, снижение боеспособности янычар, что и было отмечено современниками. Упоминавшийся неоднократно выше К. Збаражский, характеризуя состояние янычарского корпуса в 20-х гг. XVII в., указывал, что их «…могущество больше на словах, чем на деле. Наилучшим тому доказательством было [время правления] Османа (имеется в виду султан Осман II. – П.В.), при котором государю изображали численность войска как достаточную. Совершенно бесспорно, что они (т. е. османские власти. – П.В.) ставят своей целью иметь во всех провинциях 30 тысяч янычар, включая в это число новобранцев и пушкарей. Полагаю, что эта [цифра] может служить основой для [исчисления] жалованья и хищений из казны, но не численности самих воинов. В действительности Осман, который с радостью забрал бы всех жителей в войско, имел [в Хотинском походе] не больше 10 тысяч [янычар]. В Азии, где нет набора войска, их меньше, чем в Европе. Особенно их много в венгерских пограничных замках – чтобы угрожать соседу императору. Оттуда их, безусловно, ни в какой поход не отправят, и они сами, придерживаясь обычая, не пойдут, как не шли с Османом. Тут же, около Константинополя, редко их можно видеть, потому что нет крепостей. В самом Константинополе, говорят, 20 тысяч. Никак не могу это принять, потому что со всеми, о ком раньше упоминал, получается не более 10 тысяч».