Штурмовики. «Мы взлетали в ад» - Артем Драбкин

Иду я, вижу: винтовки валяются, черепа. Здесь, видимо, оборона проходила в начале войны. Самолеты летают, пикируют. По ним и определил, где все-таки передовая. Там наши «пешки», Пе-2, летают, бомбят. По ним как дали – сразу пара штук загорелась. Ю-87 тоже один за одним летают.

Обошел я Севастополь, дальше была дорога, за ней – холм, на который мне надо было подняться. Когда поднялся, мне так хорошо стало. Решил отдохнуть, но подумал: спать нельзя. А тут по дороге подъезжает машина, и прямо ко мне идут немцы-связисты. Со мной рядом большой окоп, я в него залез. Они прошли мимо, натянули какие-то провода. Я так решил: если они меня заметят, сразу махну их из пистолета, кувырком в траншею под гору и побегу. Когда они прошли, я высунулся в траншею и начал обходить… долго рассказывать.

Дошел до леса. Прошел немного. Как мне захотелось кушать! Алее кончился, дальше был какой-то аул. Перед аулом поле – озимые, и прошлогодний лук. Я съел лук, – неприятно, конечно, но съел. Траву пожевал, в карман положил. Это же озимые, они питательные. Тут кто-то по мне стрельнул, пули рядом просвистели: «Эй!» – кричит. Я побежал. Вижу: ребята играют. Попросил позвать взрослого, один пацан позвал отца. Тот пришел, говорит: «Не бойся, немцев сейчас в ауле нет. А что лицо у тебя все обожженное, так в случае чего, можно сказать, что ошпарился». Я отдал ему военные брюки и гимнастерку, взамен мне дали брюки навыпуск, рваные, и шапку какую-то черную. Сапоги свои оставил.

У них я сразу лег и заснул. Беспечный был. Будит меня пацан, говорит, что пришли наши разведчики. Я быстро встал, познакомился с ними. Их было четыре человека, шли на разведку в соседнее село. Я показал справку сержанту. Хорошо, что я ее оставил, иначе без справки я вообще никто… Сержант ее посмотрел, спросил: «Есть оружие?» – «Да, есть пистолет». – «Ну мы сходим сейчас, потом вернемся и пойдем в штаб полка». – «Хорошо». Они вернулись через некоторое время говорят: «Я куда шагну, и ты туда же, а то там мины». Привели меня. У меня голова разболелась невыносимо, я лег на деревянный пол и сразу уснул.

Это мы пришли в деревню Заланкое. Там как раз передовая. Сколько было раненых! Как они кричат! Их было человек 8 или 10. У кого руки нет, кого в голову ранило. Я так посмотрел и думаю, а у меня-то что?

Я говорю: «Пойду дальше». А мы после выполнения задания должны были перелететь из Джанкоя в Сарабуз. Думаю, до Сарабуза и пойду. Смазали мне маслом ожоги, и я пошел. Вышел на дорогу, – едет особист, лейтенант. Спросил меня, кто я такой. Посадили в машину, в кузов. Так и доехал до Симферополя, а дальше нашел попутную машину на Сарабуз. Приехал, а меня не пускают. Я опять предъявил справку.

Пришел к командиру дивизии, оказывается, там стоят не наши, а истребители. Я опять справку предъявляю. Он позвонил в нашу дивизию. Говорит: «Идите пока в санчасть, вам обработают раны». Поспал. Утром за мной прилетел По-2, на нем доставили меня в полк. Жихарев, командир полка, меня по глазам узнал – лицо обожжено, одет непонятно во что…

Долго потом лечился. Присыпали ожоги стрептоцидом. Говорят: «Не ковыряй, когда чесаться будет, а то будет шрам». Потом меня отправили в Евпаторию, там я побыл дней восемь, и за мной приехали. Поехали в Белоруссию, там командир дал мне провозной, и мы улетели на 3-й Белорусский фронт. Здесь я сделал еще 56 вылетов, стал командиром звена, хотя еще лейтенантом был. А потом дали старшего лейтенанта, в этом звании я и закончил войну.

Но в Белоруссии было легко после юга, очень легко. Крым многих похоронил. Когда мы улетали с юга, нас человек 7 старых оставалось. Но мы были из гвардейской части, так что нас дополняли, дополняли. Только давай, вперед.

Купцов Сергей Андреевич

Последний боевой вылет я сделал 19 февраля 1945 года. После первого боевого вылета меня вызывал командир полка: «Полетишь в одной из групп на то место, где был». А бомбили мы железнодорожную станцию в районе Бреслау. Я был недоволен – все пошли после полета по 100 грамм, а мне лететь. Я сам на вылеты не напрашивался, но никогда не отказывался. Был на хорошем счету, занимал должность заместителя командира эскадрильи. Пошли группой четыре или шесть самолетов. В первом вылете я приметил место, проходя мимо которого нас обстреляли зенитки. Во втором вылете, пока на цель шли, оттуда опять огонь. Думаю, ладно, на обратном пути я вам дам. Отбомбились, идем обратно на высоте метров 600. Только я над этим местом развернулся, чтобы посмотреть где у них батарея и проштурмовать ее, и тут удар. Самолет пошел в пикирование. Сразу мысль: «Попали». Только я это подумал, как что-то впереди фукнуло, отбросило назад, глаза закрылись, рот закрылся и меня обсыпало какими-то осколками. Позже я решил, что взорвался передний бензобак, который расположен за приборной доской. Тогда я не понимал этого. Я пытался вернуть самолет в горизонтальное положение. Открываю глаза, чтобы посмотреть, вслепую-то не полетишь. Глаза открыть не могу – все горит. При пожаре единственное спасение – это выброситься с парашютом. Отбросил фонарь двумя руками, Расстегнул привязные ремни, вскочил на ноги и рванул.

Разрушение стрингеров крыла самолета Ил-2 завода № 2263 производства завода № 30, вызванное появлением волн в обшивке, на статиспытаниях в ЦАГИ. Май 1943 г.

Но зацепился о край кабины и меня воздухом прижало в фюзеляжу. Я летал в шинели, видимо, она зацепилась. Пока я все это делал, я не дышал, а тут рот открыл, вдохнул горячий воздух, и в глазах показалось лицо матери. Успел подумать, что она, наверное, плакать будет и больше ничего не помню. Очнулся и чувствую, что вокруг меня все мягкое, меня обдувает холодный воздух. И лечу я как будто вверх. Такое ощущение как будто я спал. Я задал себе вопрос: «Что со мной?» Ответил сам себе: «Я спрыгнул с парашютом». У меня заработало сознание. Я сразу за кольцо дернул, но рука соскочила. Тогда я двумя руками нащупал кольцо и выдернул трос. Сразу почувствовал, что парашют стал раскрываться. Ноги мои полетели вниз, я перевернулся, как мне показалось, потом осел на парашюте, при этом потерял один кирзовый сапог. Надо было приготовиться к приземлению. Попытался осмотреться – ничего не вижу, спрошной туман. Я еще подумал, что нахожусь на территории противника и туман поможет мне спрятаться. Я был в таком шоке, что не чувствовал, что обгорел. Приземлился, отстегнул парашют и забрался в канаву. Спрятался. Вскоре в эту канаву приполз и мой стрелок. Оказалось, что я-то быстро выскочил, а стрелок Борис замешкался. В какой-то момент он открыл фонарь, привстал из кабины и выдернул кольцо, стоя прямо в кабине. Его выдернуло и практически в тот же момент самолет упал и взорвался, а он упал на ноги и навзничь. У него болела спина, он ходил после войны с корсетом. Мы спрятались. У меня ощущение, что грудь разрывает. Сил нет, воздуха не хватает. Борис спрашивает: «Где мы?» – «У немцев». – «Надо выбираться». Поползли к своим, но так у меня сил не хватало. В глазах пелена. Я второй сапог сбросил. Ногам прохладно и вроде мне легче. Вдруг началась такая стрельба, что нельзя голову поднять. Грохот стоял такой, как если молотком по столу бить. Все вокруг рвется, разлетается, кругом осколки. Я даже подумал, что мы на нейтральной территории. Потом, значит, стрельба прекратилась и не успел я ничего подумать, как на канаву наезжает бронетранспортер, с него соскакивают автоматчики и к нам. Видимо, это расчет зенитной батареи. Обыскали, забрали пистолет. Избивать не избивали. Посадили на бронетранспортер. И вдруг я в какой-то момент почувствовал холод – я же без сапог. По-моему, мне дали мои же сапоги или чьи-то еще. Немножко проехали и нас ссадили. Я подумал, что меня сейчас расстреляют. Но нас привели к какому-то штабу. Здесь у нас забрали документы, посмотрели и обратно вернули. У меня было такое парализованное состояние, я не соображал, что происходит, как будто картину про себя смотрел, вроде как не со мной это происходит. Посадили нас на машину и повезли. Лицо у меня отекло, губы спеклись, рот не открывался – только маленькая щелочка, через которую кормили. Помню, немец дал кусочек сала.