Похищение Европы - Александр Белов

— Хорошо, — прокричал голос. — Не хотите по-хорошему, будем действовать по-другому.

Мужчина за стеной что-то негромко сказал. Белов и Шмидт услышали торопливые шаги.

— Что бы ты сделал на его месте? — спросил Дмитрий.

— Сдался, — ответил Саша.

— Боюсь, у него другие планы. Чуть похуже…

Треск сухих веток подтвердил опасения Шмидта. Дом со всех сторон обкладывали хворостом.

— Даю вам последний шанс! — закричал неизвестный мужчина. — Мы все равно до вас доберемся! Хоть в копченом, хоть в жареном виде!

Саша пожалел, что у него нет с собой мобильного телефона. Хотя… Что толку? На всю тайгу — ни одной базовой станции.

С улицы донесся запах горелого. Дым пробирался через окошки, белесыми языками облизывал потолок и медленно оседал на пол. Шмидт посмотрел на Белова. Саша прочитал в его глазах немой вопрос.

— Лиственница плохо горит, — сказал Белов. — Им потребуется как минимум пара часов, чтобы поджечь дом.

— Знаешь, почему я не боюсь сгореть? — спросил Шмидт. — Потому что мы задохнемся гораздо раньше. Ну, и что теперь делать?

Саша улыбнулся. Он выглядел спокойным.

— Ждать, — сказал он.

Игорь Леонидович Введенский успел на рейс «Домодедовских авиалиний», вылетавший из Москвы в 18:15. Лететь предстояло девять часов; девять без четверти, если быть точным. Генерал никогда особенно не любил летать: не из страха высоты и не из-за боязни катастрофы — просто в самолете он чувствовал себя отрезанным от остального мира.

Сидишь в тесном пластиковом пенале, слушаешь напряженное сопение соседей, вздохи впечатлительных барышень, плач младенцев и пьяные выкрики подгулявших мужиков — почему-то редко кому из пассажиров удавалось оставаться нейтральным и держать свои эмоции при себе. На высоте в десять тысяч метров практически никто не оставался равнодушным к тому факту, что до привычной земной тверди ох как далеко! И хотя по статистике гораздо больше людей погибает в автокатастрофах, но ведь статистика — вещь такая… Ее сухие цифры куда лучше воспринимать, сидя на мягком диване перед телевизором. А в самолете все-таки немного по-другому. Над облаками даже такое рядовое событие, как поход в туалет, кажется значительным и рискованным.

Введенский принадлежал к той немногочисленной группе авиапассажиров, которых сам полет совершенно не напрягал. Напрягало другое: теснота, долгое сидение в кресле, разработанном для мифического среднестатистического человека, видимо, напрочь лишенного системы кровообращения, и вынужденное бездействие. Генерал даже не мог связаться с землей и обсудить неотложные вопросы.

Правда, у Введенского имелись документы, почти насильно всученные Батиным. Остановить Зорина, рвущегося во власть, в обмен на спасение Белова — это казалось Игорю Леонидовичу вполне приемлемой ценой. Генерал начал читать листы с грифом ДСП и через некоторое время с удивлением обнаружил, что это чтение захватывает его ничуть не меньше, чем какой-нибудь новомодный бестселлер.

Введенский не делал никаких записей на полях, хотя это было вполне допустимо — ему ведь дали не подлинники, а ксерокопии, — но четкий аналитический ум самостоятельно, без помощи пометок, выстраивал цепочку за цепочкой, схему за схемой.

Блестящее юридическое образование, полученное в Высшей школе КГБ, позволяло наперед угадать, как будут складывать линию защиты многочисленные адвокаты. Генерал видел, какие моменты обвинения могут показаться суду спорными, а какие — несомненными. Он откладывал на время первые и ставил на приоритетные места вторые.

Толстую папку объемом почти в триста печатных страниц Введенский проштудировал за четыре часа. Безусловно, здесь было далеко не все; наверняка, материалы дела составляли несколько десятков томов, а в предложенных бумагах содержалось только самое важное, «выжимка», но и этого Игорю Леонидовичу хватило, чтобы понять — сидеть Виктору Петровичу, и сидеть весьма «плотненько».

Государственная машина, это громоздкое и неповоротливое сооружение, начинала медленно набирать обороты. За последний десяток лет в России случилось невообразимое. Такого масштабного передела собственности не было еще никогда в мировой истории. Богатейшую страну планеты растащили по кусочкам. Размах воровства был таким, что мы оставили далеко позади даже Африку, а уж там, как известно, воруют по-черному — и в прямом, и в переносном смысле.

Но теперь, когда вечно подвыпившего мужика с одутловатым лицом сменил на посту президента Батин, ситуация стала выправляться. Новоявленные миллиардеры, в совершенстве освоившие схемы увода государственных (то есть — народных) денег, притихли и присмирели. Раньше они трубили на каждом углу о своей гениальности, позволяющей зарабатывать колоссальные средства; о том же, что эти средства не заработаны, а украдены, пресса и политики предпочитали стыдливо умалчивать.

С приходом к власти Батина вещи, наконец, стали называть своими именами. Ну невозможно заработать миллиарды, ничего не производя! Билл Гейтс нажил свое состояние, продавая всему миру программное обеспечение, семья Марс торговала шоколадками, Проктор и Гэмбл в поте лица фасовали стиральные порошки и зубную пасту, и только наши новоявленные олигархи умудрялись делать деньги буквально из ничего. Из воздуха!

Но при этом все надували щеки от важности и чувствовали себя равными самому Господу Богу. Прошло десятилетие, и оказалось, что это не совсем так. Государство наконец-то раскачалось, а прокуратура четко объяснила, что к чему. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что олигарх может точно так же сидеть в тюрьме, как и простой смертный, осужденный за кражу чужого белья или пьяную драку.

Тогда-то «величайшие бизнесмены современности», засунули свои амбиции туда, где солнце никогда не светило, и потихоньку, как стая перелетных птиц, потянулись за рубеж.

Заграница! В российском человеке всегда была сильна вера в справедливую и разумную заграницу: мол, там все идет, как надо. Там царит полное благополучие и всеобщее согласие — в отличие от родного безобразия и свинства.

Введенский подозревал, что отток российских капиталов за рубеж был связан именно с этим. Олигархи — они ведь такие же люди, как и все. Они тоже наивно надеются, что умные заграничные менеджеры смогут заставить наворованные деньги работать. У самих-то получается только воровать, управлять капиталами и делать выгодные вложения мы пока не научились.

Отсюда и постоянный треп в газетах, что Россия — «зона рискованного бизнеса». Только вот что странно: крупнейшие западные корпорации (в первую очередь — пищевые и автомобильные) почему-то рисковать не боятся, строят здесь свои заводы и фабрики и заставляют их работать. А у наших — не получается. Может, дело в неумении? Почему «Форд» и «Макдональдс» приносят колоссальные прибыли, а у наших все из рук валится?

Введенский давно заметил: у российских олигархов крайне растерянные лица. Они словно постоянно мучаются двумя вопросами и никак не могут на них ответить: как мне все это досталось и что с этим делать дальше? Разумеется, государственные структуры (например, та, к которой принадлежал Введенский), видя замешательство отечественных нуворишей, сжалились и пришли на помощь.

На коленях у Игоря Леонидовича лежала папка, в которой ясно излагалось, как все это досталось господину Зорину. Ну, а что с этим делать дальше… В общем, тоже понять нетрудно — в стране полно голодных пенсионеров и бюджетников, влачащих жалкое существование на нищенскую зарплату.

Но, при всей своей утробной ненависти к клану высокопоставленных воров, сумевших ухватить толстый кусок пирога, Введенский всегда выделял Александра Белова из этой массы похожих друг на друга, как близнецы-братья в арестантских робах, людей. Он-то как раз сильно отличался от прочих.

Генерал лучше, чем кто бы то ни было, знал, с чего начинал Белов и к чему он пришел в результате. Да, Саша пользовался сомнительными методами; но это было тогда, когда других методов просто не существовало. Так стоило ли его за это винить?

Введенский также знал и другое: в Белове всегда присутствовал некий внутренний стержень, позволявший ему оставаться неизменным, что бы ни случилось и сколько бы денег ни лежало на его личном счете. Александр-то как раз знал, какой ценой заработано его состояние и на что его следует употребить. Но самое главное — он не был поражен вирусом оголтелого противостояния государству. Он признавал существующие правила игры и хорошо видел грань, которую переступать ни в коем случае нельзя. Наверное, поэтому и Батин ему симпатизировал.

У Введенского было хорошее настроение; он чувствовал, что его миссия окажется удачной. Но для этого нужно было хорошенько проанализировать план предстоящих действий. Компромат на Зорина — инструмент давления, не более того. В первую очередь, нужно было снять дикое обвинение, висевшее на Белове.