По слову Блистательного Дома - Эльберд Гаглоев

— Зачем так грустно смотришь на меня, достойный Унго. Не разбитчик я, не думай. В балце мы с моим побратимом были. Теперь домой возвращаемся. Подарки везем. Вот брата моего женить хотим. А у них традиция есть — за жену подарок большой отдавать надо. К румам ездили, хорошую добычу взяли. Недавно коней хороших без седоков встретили. Вот с собой ведем. Будет Бейболат доволен. Отдаст за Баргула одну из дочерей своих. А, побратим?

Лучник белозубо улыбнулся.

— Плохо мы говорим, — вдруг решил Хамыц. — Неправильно. В одном бою с одним врагом бились, а чашу вина за это еще не подняли. — Он привстал в стременах, огляделся. Повернулся к нам: — Близко совсем место хорошее я вижу. Пойдем лучше там поговорим. Эй, брат мой младший, — возгласом оторвал он Баргула от лицезрения поверженных. — Осталось ли то черное вино, что у румов мы взяли?

Тот кошкой извернулся в седле, коленями повернул коня, подъехал к одному из гужевых, что-то отвязал и перебросил через луку приятно раздутый бурдюк из здоровенного козла. Подъехал к нам, молча перебросил его на круп коня Хамыца.

— Немногословен мой брат, — одобрил он действия побратима. — Осмотрись здесь пока. Что полезное будет — собери.

Я, честно говоря, ожидал критических замечаний со стороны рыцарственного Унго. Но тот неожиданно одобрил действия мародеров.

— Не стоит бросать оружие на порчу, а коней на поживу зверью лесному. Разумнее это все собрать и поменять с тем, кому все это нужно, на золото ли или на нечто, нам необходимое. Ибо если брать мы будем все силой оружия, то поселяне могут попытаться нас извести.

Я, едва не открыв рот, смотрел на этого идеолога мародерства и постепенно понимал его правоту. До меня медленно доходило, какая пропасть лежит между нашими моделями мировосприятия.

Унго, о чем-то поразмыслив, непринужденно спросил у Тиваса:

— Ответь мне, достойный клирик, а в цене ли здесь кожа человечья, ибо воин сей, стрелы столь ловко мечущий, почти не повредил шкуры вражьи, и если спрос на них имеется…

Но Тивас не дал продолжить.

— Нет, не в цене в этих землях такой товар. И изделия из такой кожи здесь не в ходу.

— Благодарю, — ответствовал Унго и обратился ко мне: — Дозволит ли мне достойный аладар помочь этому воину, ибо не надлежит мне присутствовать при беседе вождей.

Я многозначительно качнул головой. Тивас тоже решил не участвовать в процедуре выдвижения меня в лидеры. Это официально. А на самом деле он, похоже, просто решил спихнуть на меня обустройство лагеря.

— А я дозорным буду, пока друзья наши трофеи соберут, — принял он на себя тяжелую обязанность.

— Хорошее место, — оценил Хамыц укромную полянку, посреди которой весело бурлил родник, который неведомый умелец не поленился обложить камнем. Любил, наверное, руками мастерить, потому и оставил на невысокой широкой стенке сплетенный из бересты ковшик. — Как думаешь?

— Хорошее, — не смог не согласиться я, разглядев чуть дальше в тени деревьев сложенный из окатышей очаг. Похоже, нередко здесь люди останавливаются. — Давай туда.

Скоро кони наши, заботливо укрытые попонами, уютно хрумкали зерном в привязанных к мордам торбах. На костре бурлила крупа, щедро удобренная окороком, в углях запекался мутантный рогатый заяц, ну а на расстеленной тряпице горками высился нарезанный сыр, завернутое в душистые листья мясо.

— Куда путь держишь, отважный? — спросил я, когда мы наконец закончили хлопоты.

— Ха, — грустновато ухмыльнулся певец. — Раньше домой ехал. Сейчас куда ехать, не знаю. А сам ты из этих краев будешь?

— Да нет.

— Странное со мной случилось. Такое странное, что без вина даже рассказывать не хочется. — Он легко распутал сыромятный ремешок, укутывавший горловину бурдюка. Звонко ударила пенящаяся струя в чаши.

Терпкий аромат давно перебродившего винограда повис в воздухе.

— Пусть красивыми будут наши дороги, — провозгласил он.

— Пусть встречи наши радуют нас, — присоединился я.

Он белозубо улыбнулся и выпил. Интеллигентно так выпил, не пролил вина. Я тоже не отстал. Очень густое терпкое вино, со вкусом перетертой лозы. Такое до сих пор любят в Греции.

— У тебя хорошие воины, — похвалил он меня, не отвечая пока на вопрос.

— Хорошие, — согласился я. — И твой побратим хорош, — потом взял одну лепешку, разломил ее и, нескромно посыпав солью, протянул половину Хамыцу.

— Да будет кров твой богатым, — поблагодарил он.

Секунду помедлил. И взял протянутый хлеб. Задумчиво посмотрел на меня. Бурлящее веселье в глазах вдруг потеплело, и он вонзил свои белые зубы в пышную вкуснятину. Неторопливо подвигал тяжелой челюстью.

— В твоей земле тоже не принято делить хлеб с человеком, с которым собираешься биться? — спросил.

— Да.

— У тебя хорошие воины, — повторил. — И вождь их умелый воин.

— Я давно не видел такого удара, — польстил я в свою очередь, почти не уходя от истины. — Такие воины, как ты с побратимом, многого стоят.

— Мне понравилось, как вышиб ты их из седел.

Наш обмен любезностями прервал топот Хайгарда.

— Фавор мой, — с высоты загривка пророкотал голос Унго, — хорошую добычу принесла нам встреча с этими недостойными. Наш клирик правильно сказал. Наемники это. Были. Принесли они нам кольчуг добрых немало. Хотя некоторые починки требуют. — С этими словами он гулко спрыгнул со своего возителя. И довольно воздел руку. — А потом наемники ценности с собой возили, но не нужны они им теперь. И вот гляди, — потряс он увязанными на ремень флягами, — и вина нам оставили на тризну свою.

Затем взгляд его упал на бурдюк рядом с Хамыцем.

— Но поскольку сегодня делим мы трапезу с этими достойными, дозволь выставить мне зимнего пива, фавор мой.

— Конечно.

— Пива ты сказал, именуемый Унго?

— Пива.

— Большей радости не мог ты мне доставить, достойный.

Напиток привел Хамыца в восторг, и он рассыпался в благодарностях.

— Весьма умелый стрелок твой побратим, достойный Хамыц. А твой удар порадовал мое сердце, — в ответ отвесил ему комплимент Унго.

Какое-то время они упражнялись в славословиях друг другу, пока их не прервало появление Тиваса и Баргула, возглавлявших уже целый караван.

— Унго, ты не мог бы отрядить Хайгарда в дозор?

— Сие и не нужно, он сам знает свои обязанности, да и к комоням он уже привык. В моих землях, достойный, — просветил он Хамыца, — те звери, на которых вы ездите, весьма опасны и порой охотятся на сородичей Хайгарда. Но вы столь отважны, что ездите на этих чудовищах.

От этого заявления даже на чересчур бесстрастной физиономии Баргула ярко пропечаталось весьма заметное удивление. А Хамыц и вовсе лицо руками прикрыл, но не удивление он прятал. Его широкие плечи сотрясались и явно не от рыданий.