Очерки агентурной борьбы: Кёнигсберг, Данциг, Берлин, Варшава, Париж. 1920–1930-е годы - Олег Черенин

Васильев после отставки Богомольца еще некоторое время продолжал работать на английскую разведку, но также был вынужден уйти от англичан, перебравшись в Румынию. Но «жемчужиной» реферата «Восток» Васильев стал уже после того, как, выехав из Бухареста, осел в Вене. Связь с ним подчиненный Незбжицкому капитан Вацлав Залесский восстановил уже в австрийской столице. Со слов Васильева полякам стало известно, что он уже некоторое время работает на германскую разведку, в интересах которой разрабатывает свои чехословацкие источники.

Проведя в сентябре 1938 года первую после временного расставания встречу с Васильевым, Незбжицкий в своем отчете начальнику Главного штаба генералу Вацлаву Стахевичу докладывал, что оценить качество сведений агента «Минина» (?!) (Васильева) он не может, так как информация по затронутым вопросам в польском МИДе отсутствует. Поэтому он (Незбжицкий) не исключает возможность инспирации или дезинформации[288].

Мы подошли к очередной загадке в истории польской и советской разведок. И с позиций сегодняшнего дня эта загадка также пока неразрешима. Продолжая отчитываться о работе с агентом «Мининым», Незбжицкий указывает, что получаемые от его источника в Вене документы чехословацкого МИД высоко оцениваются начальником Восточного отдела польского внешнеполитического ведомства Тадеушем Кобылянским, который заинтересован в получении по этому каналу аналогичных материалов в дальнейшем. О деятельности Кобылянского в качестве агента советской разведки мы будем говорить ниже[289].

Польский исследователь Лукаш Улатовский считает, что, возможно, интерес Кобылянского к информации Васильева был вызван желанием руководства ИНО ГУГБ перепроверить информацию другого советского источника в аппарате МИД Чехословакии.

Сам же Богомолец, уволенный из английской разведки в 1934 году, оставил в запасе несколько источников, информация которых некоторое время высоко котировалась во 2-м отделе. Один из них, располагавшийся в Брюсселе, в ее оценках имел буквально «сказочные» возможности, включая выходы на представителей советского руководства[290].

Важные указания на хорошую осведомленность Богомольца о процессах, происходивших в высших партийных и внешнеполитических кругах СССР, содержатся в некоторых документах французской разведки, относящихся к маю 1939 года.

В частности, в агентурном сообщении от 4 мая, посвященном причинам отставки наркома иностранных дел СССР Литвинова и обстоятельствам, с ней связанным, читаем:

«Отставка Литвинова не вызвала большого удивления в кругах, близких к советскому полпредству в Париже, хотя сам факт, что эта отставка произошла в момент напряженнейших англо-советских переговоров, несколько поразил советских дипломатов-техников, ожидавших, что Сталин выберет другой момент, чтобы удалить Литвинова.

Окончательный и непоправимый удар положению Литвинова в Москве нанесло Мюнхенское соглашение и протоколы о ненападении и консультации, подписанные Чемберленом в Мюнхене и Бонне в Париже (так в тексте. — Авт.) с 3-м Рейхом. ИНО ГУГОБЕЗА (ИНО ГУГБ. — Авт.), продолжающее питать Политбюро информацией, так же как и Разведупр, наравне с нормальными советскими дипломатическими органами, сообщило через свою агентуру в Женеве, что Мюнхенское соглашение сопровождалось якобы “джентльменским соглашением” между Гитлером и Чемберленом, согласно которому Германия обязывалась прекратить свои территориальные захваты в Центральной Европе присоединением Судетов, а Лондон давал ей за себя и за Париж гарантию свободы рук на востоке Европы в отношении ее возможных планов, направленных против СССР.

Это сообщение ИНО ГУГОБЕЗА (Разведупр прислал вскоре аналогичное сообщение) вызвало особое заседание Политбюро (Литвинов на нем не присутствовал, ибо он находился в то время в Западной Европе, застряв в Швейцарии во время сессии Лиги Наций). На этом заседании Сталин резко и определенно заявил, что “вся информация нашего НКИД была попросту дезинформацией” и что “надо сменить головку этого органа, не оправдавшего наших надежд”…

По возвращении в Москву Литвинов был вызван лично к Сталину (в докладе на Политбюро ему отказали), у которого он пробыл два часа. При этом свидании никто не присутствовал. Однако в кругах, близких к Литвинову в НКИД СССР, говорилось затем, что Литвинов вышел из кабинета Сталина буквально РАЗДАВЛЕННЫМ, что Сталин разговаривал с ним чрезвычайно грубо и что Литвинов ТУТ ЖЕ подписал свое прошение об отставке, на что Сталин заявил ему, что в принципе его отставка принимается, но что Политбюро объявит об этой отставке, когда сочтет МОМЕНТ подходящим.

Сталин считал, что отставка Литвинова, объявленная в подходящий момент, может представить собой настолько важный КОЗЫРЬ в дипломатической игре СССР с западными державами, что нет никакой надобности обесценить ее значение преждевременным формальным оглашением…»[291].

Вместе с тем, следует сделать важное пояснение, касающееся качества передаваемой по каналам Богомольца информации. Дело в том, что некоторые его источники, и во время его работы на МИ-6, и за время сотрудничества с польской, румынской и французской разведками, одновременно являлись агентами советских органов безопасности. Например, агенты «Тамарин», «Консул», Вишневский и другие сразу же доложили своим советским руководителям о выходе Богомольца на контакт с ними после начала его работы в интересах названных разведок. Так что наверняка значительная часть сведений, получаемых поляками, была изначально инспирирована советскими спецслужбами в целях дезинформации[292].

Содержащаяся же в приведенном агентурном сообщении Богомольца информация не имеет явных признаков дезинформации. Напротив, подавляющее большинство изложенных в нем фактов находит свое подтверждение в других источниках. Кроме того, упоминание в тексте агентурного сообщения сведений о мотивах использования «козыря в дипломатической игре», предвосхищавшего резкую смену курса СССР на установление с Германией союзнических отношений, версию о советской дезинформации отметает. Советская разведка вряд ли пошла бы на раскрытие перед французами столь важного для них указателя на возможную смену политического вектора.

Работа Богомольца на польскую разведку дает нам возможность рассмотреть характер ее информационной деятельности на примере использования агента «Кобальт-7». В распоряжении автора нет конкретных указаний на то, что представленное выше агентурное сообщение исходит от этого источника, но ряд косвенных признаков такую возможность не исключает.

Но прежде чем обратиться к оперативным возможностям названного агента, следует сказать несколько слов о положении самого Богомольца в сложившемся треугольнике из трех спецслужб — МИ-6, румынской Сигуранцы и 2-го отдела Главного штаба Войска Польского. «Первый угол» треугольника к описываемому периоду утратил для Богомольца свое значение по причине отказа англичан пользоваться его информационными услугами. Два оставшихся «угла», а также сведения о продолжении контактов Богомольца с французскими спецслужбами демонстрируют нам классический пример резидента-«многостаночника», с одинаковым усердием работающего на двух и более хозяев одновременно.

После расставания в 1934 году со своим руководителем из МИ-6 Гарольдом Гибсоном Богомолец в качестве самостоятельного резидента польской военной разведки и румынской Сигуранцы обосновался в Париже. К 1937 году под псевдонимом «Доктор» он успешно руководит деятельностью специализированной румынской резидентуры, направленной на освещение румынских оппозиционных групп в лице их авторитетных представителей: бывшего премьер-министра князя Б. Штирбея, министра иностранных дел Н. Титулеску, принца Кантакузино, бывшего посла Румынии в США Кароля Давила и др.[293].

Вице-директор Сигуранцы Еуджен Бьяну, в целом положительно оценивавший результаты информационной работы Богомольца, тем не менее отмечал, что «…документы, исходящие от В. Богомольца, нуждаются в проверке, а факты в подтверждении другими документами»[294].

В качестве примера интересной, но труднопроверяемой информации можно привести агентурное сообщение Богомольца от 1 июня 1937 года «О встрече Титулеску с Литвиновым в местечке Таллуар». В этом сообщении речь шла о конспиративной встрече советского наркома иностранных дел М. Литвинова с бывшим румынским министром Н. Титулеску, в ходе которой обсуждались весьма щекотливые вопросы о советской помощи Титулеску в возвращении на пост министра иностранных дел путем появления декларации о признании Бессарабии частью Румынии. Агентурное сообщение изобилует множеством деталей, свидетельствующих не только о ходе беседы, кстати, продолжавшейся в течение пяти часов, но и о настроениях и мотивах ее участников[295].